(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Вся нечисть
Первое чувство неправильности происходящего Максим испытал, ещё не войдя во двор. День был солнечный, даже слишком: июльское солнце жарило со всех сил, стараясь насытить землю теплом, и Максим истекал потом, передвигаясь по улице медленно и вязко, будто водомерка в постепенно густеющей трясине. Тёмно-зелёная, местами проржавевшая, калитка оказалась приоткрытой.
Тогда Максим, зашедший домой попить, и почувствовал первую нервозность.
Было слишком тихо.
Не лаяли с соседних участков собаки, не пели птиц на верхушках деревьев, даже не кричали пацаны на соседней улице, играя в футбол или догонялки.
Дачный посёлок словно вымер.
А солнце продолжало светить. Максим прикрыл глаза ладонью, стараясь хоть как-то скрыться от палящего шара – как давно у них в Семафорском стало настолько жарко? Казалось, если прислушаться к этой несвойственной для полудня тишине, можно расслышать, как шкворчит под ногами земля, будто яичница на сковороде.
Максим постоял напротив приоткрытой калитки, прислушался: вокруг всё так же не было никаких звуков. Даже доставучие летом насекомые – и те куда-то запропастились, оставив его один на один с будто брошенным всеми дачным домом.
– Мам? – прикрикнул Максим во двор, и тут же осёкся. Голос увяз в мареве, звуки растеклись по жаре мгновенно растаявшим мороженым. Так непривычно было слышать свой голос – и осознавать вместе с этим, что он почти не ощутим.
Кхххххр.
Калитка даже не скрипнула – скорее, издала глухой старческий хрип, когда Максим немного отодвинул её, войдя во двор. Он сделал один шаг, затем второй, покороче, стараясь услышать, как возится мама на кухне, гремя посудой, или как отец колет дрова за домом.
Ни.
Че.
Го.
Максим медленно подошёл ко внешней двери – от той не холодило, как обычно бывает в жаркие дни. Наоборот, около дома воздух будто сгустился ещё сильней, уже став тягучим мёдом, заставляя Максима прилагать усилия для движения.
– Пап? – попробовал позвать он снова, но голос так и не зазвучал – размазался на выходе, свернулся крутым яйцом, не дойдя даже до двери.
Дверь поддалась легко, приоткрыв взор на сени. Именно тогда Максим убедился ещё раз – что-то не так.
В сенях царил бардак – валялись раскиданными и будто оплавленными шлёпанцы, сиротливо лежало на боку деревянное ведро, в котором обычно держали воду, старый веник будто обгорел и стал короче раза в два. Над входом в дом обычно висела икона – сейчас же она лежала на пороге ликом вниз. Максим медленно подошёл к ней, перевернул – изображение оплавилось, смазывая лица и превращая икону в жуткое подобие того, чем она была раньше.
– П-пап? – уже крикнул Максим, наплевав на утопающий в летнем киселе голос. – М-мама? Вы там?
В зале было светло – настолько светло, что Максим рефлекторно прикрыл рукой глаза, силясь рассмотреть хоть что-то. Солнце, казалось, спустилось прямо к окнам, предварительно разделившись на множество частей – и теперь светило, светило, светило огненными прожекторами до боли в глазах.
Первое, что Максим заметил, с трудом пытаясь выхватить из ярко-жёлтых пятен хоть что-то знакомое – напротив него кто-то стоял. Смутные очертания ног, отчего-то почерневших и смотрящихся столь неестественно на фоне залитой светом комнаты, заставили его сердце ухнуть вниз, задрожать всем телом, мгновенно оцепенеть.
– П… П-пап? – с хрипотой выдавил он из себя – и убрал руку от лица.
Нечто стояло перед ним, совсем не скрываясь – наоборот, оно, словно упиваясь его бессилием, сделало шаг ближе. Максим до рези в глазах пытался рассмотреть его – и с ужасом понял, что у существа несколько пар рук.
Ооооооооооооооооооооооооооооооооооооооммммммммммммммммммммммммм.
Только сейчас Максим понял, что уши словно забились ватой от всестороннего гула, нарастающего с каждой секундой. Гудело нестерпимо, казалось, что от монотонного гула сейчас затрясутся стёкла – но Макс не мог закрыть уши, не мог отвернуться, дабы не смотреть на существо, не мог закрыть глаза.
Не мог пошевелиться.
Нечто, чья голова сама по себе напоминало солнце, сияя и разрезая воздух болезненным жёлтым светом, подошло ещё ближе – и, вытянув одну из изломанных конечностей, с нажимом провело по его щеке. Лицо обожгло.
Максим заплакал – беззвучно, подрагивая всем телом. Слёзы, не успевая скатиться по лицу, высыхали в уголках глаз.
Наконец, нечто, покачиваясь во все стороны и продолжая излучать свет, прошло дальше. Сначала скрылось за его плечом, двигаясь как потухшая в руках неопытного кукольщика марионетка – ниточка за ниточкой, будто без желания к движению. Затем, наконец, гул начал стихать – а болящие от яркого света глаза стали различать очертания комнаты, по которой словно пронёсся ураган.
И только тогда Максим увидел на стене знак. Обугленный круг с ладонями, словно лучами, по бокам.
И только тогда с улицы донеслись первые звуки.
Пакет с продуктами резал руку, закатное солнце всё сильнее рисковало быть проглоченным горизонтом, а на детской площадке кричали какие-то подростки, уставившись в гущу зелёных кустов.
Макса же, возвращающегося домой с работы, заботило совсем не это.
Около соседнего подъезда стоял неприметный, серой расцветки, фургон. Окна его были затонированы, и рассмотреть водителя, особенно с расстояния пары десятка метров, было невозможно. Местами краска на фургоне облезла, на резиновых брызговиках комьями засохла грязь, на пассажирской двери виднелась грубая царапина.
Макс покрепче перехватил пакет с нехитрым ужином, и, стараясь не показывать беспокойства, достал из кармана ключи. Привычным движением вошёл в подъезд, стараясь не смотреть в сторону фургона, но отчётливо ощутил тяжёлый взгляд с той стороны.
Вчера этого фургона во дворе не было.
Да что там, его не было ни неделей ранее, ни с того момента, как он снял эту однушку. Макс сразу понял, что его смутило: фургон будто выглядел нарочито старым, потрёпанным, тогда как оценочного взгляда хватило, чтобы понять – машина достаточно новая, и просто так в его бедный район она не заедет.
Тем более, не будет стоять у подъезда долгое время. А стоял он с раннего утра – уходя на работу в автомастерскую, Максим уже ощутил затылком этот колючий, будто оценивающий, взгляд.
А ещё в их сухой июнь давно не было дождей – и грязи на брызговиках было взяться попросту неоткуда.
Макс поднялся на свой этаж, открыл дверь, вошёл в квартиру и закрылся на несколько оборотов замка. Поставил пакет с продуктами на пол – и только затем встал, облокотившись на дверь. Привычно зачесался шрам на левой щеке – Макс потрогал его пальцами, раздумывая над происходящим.
За ним? Детдомовские? Костя Шнырь всё-таки разжился баблом и приехал мстить за выбитые в драке зубы?
Да ну, бред.
Макс усмехнулся сам себе – но решил всё-таки не включать свет, несмотря на уже обволакивающие улицу сумерки. Пускай долгов он не имеет, от полученного после выпуска миллиона осталось от силы тысяч триста, а врагов себе нажить к своим двадцати ещё не успел – лучше будет всё равно перестраховаться. Уедет фургон так уедет – и слава богу. А что один вечер посидел без света – ничего страшного, зато спокойнее будет.
Бзззззззз!
Резкая трель звонка заставила Макса отпрянуть от двери, содрогнувшись всем телом. Он даже на секунду присел, но затем тихо подошёл к матовой обивке и заглянул в глазок. Тут же с облегчением выдохнул – по ту сторону стояла Елена Васильевна, старенькая соседка по лестничной клетке.
– Здравствуйте, – приоткрыл Макс дверь, стараясь улыбнуться как можно дружелюбнее.
– Ой, Максик, привет! – расплылась в улыбке старушка. – Хорошо ты дома. Слушай, у тебя соли пару щепоток не найдётся? Отсыпь мне в коробок пожалуйста, а то у меня закончилась, а я суп собралась варить как раз.
– Конечно, сейчас.
Макс пулей дунул на кухню, опустошил один из коробков, насыпал туда соли.
– Держите, – протянул он соседке коробок. – Слушайте, Елен Васильна, а вы фургон во дворе не замечали? – внезапно сам для себя решил поинтересоваться он.
– Замечала, а как же не замечала! Я сегодня выходила на солнышке погреться, смотрю – стоят. Педофилы небось! Около площадки стоят, небось на детей смотрят! Ну я подошла к водиле ихнему, стучу по окну, но не открыл никто. Хотела заглянуть, да больно темно, окна эти как их… Заноти… Затари…
– Затонированные?
– Во! Точно! Завонированные! Я и постучала, и прикрикнула, мол, неча здесь стоять, народ пугать – но никто так и не отозвался. А может и не было в машине никого, кто его знает, прости господи! А ты тоже видел?
– Да, я как раз с работы…
– Ну вот гады, а! Стоят небось, жертву ищут, садюги! Ну ничего, я завтра нашему участковому наберу, пущай приедет разберётся. Там у нас Николаича, алкаша драного, убрали наконец, слышала что новый милиционер молодой, скоро у нас вообще всё тихо будет!
– Полици…
– Ой, Максик, да милиционер, полиционер, какая етить его душу разница как сейчас говорят? Главное, чтоб спокойно было. Ой, что-то я заговорилась с тобой, как бы вода не выкипела. Спасибо ещё раз, пойду я.
Вздохнув, пенсионерка развернулась, и, сделав несколько шагов, скрылась за соседней дверью.
Макс уже хотел закрыть свою, как вдруг услышал что-то выбивающееся из звуков с улицы и бетонной тишины подъезда.
Чьё-то хриплое дыхание.
На онемевших ногах, стараясь не издать ни шороху, он подошёл к лестнице и заглянул вниз, между пролётами.
Там, на площадке первого этажа кто-то стоял. Макс не успел увидеть, кто – человек резко поднял голову, и, увидев его, быстро выбежал из подъезда.
Хлопнула дверь, и на площадке вновь стало тихо.
Макс ещё постоял какое-то время на лестнице, стараясь унять дрожь в руках. Затем, убедившись, что обратно никто так и не вошёл, вернулся в квартиру и закрыл дверь.
Срань.
Если неправильный фургон ещё можно было списать на случайность, то подслушивающего их с соседкой разговор незнакомца списать на случайность уже не выходило.
Макс постоял немного у двери, прислушался – за той было тихо. Желудок заурчал, призывая наконец сварить пачку уже начавших таять пельменей, и тогда Макс наконец подхватил с пола пакет и пошёл на кухню.
За ужином противные мысли продолжали лезть в голову – вспоминалась и встреча с существом на даче, после которой остался шрам на щеке, и последующая жизнь в детдоме с драками и попытками побегов. Варианты того, кто сидит там, внизу, прокручивались один за другим, но все они были какими-то несостоятельными.
Кто-то узнал, что он выходец из детдома, и решил ограбить? Но почему только сейчас, а не сразу после выпуска? Да и к чему это долгое выслеживание, если можно просто ударить по голове и забрать кошелёк?
Тот мент из отделения, который поймал его в семнадцать лет и которому Макс при задержании порвал пиджак, оказался мстительным и запомнил его? Да нет же, вроде и не злился особо, скорее общался со снисхождением, да и делать ему больше нечего – три года вынашивать план мести за пиджак.
Костя и его дружки вступили в ОПГ и решили показать Максу, кто на самом деле главный? Костя хоть и был редкостным идиотом, но дальше драк у них с Максом не заходило, и относились они друг ко другу пусть и не самым лучшим образом, но, наверное, даже уважали друг друга как соперников. Хотя кто его знает, что у него могло долбануть в голове за несколько лет. Но опять же – искать Макса по всему городу чтобы просто избить? Да проще подкараулить его, пока он возвращается с работы через промзону, чем устраивать подобный цирк.
Еда не лезла в горло и казалась пресной, за окном окончательно стемнело, и чем больше Макс размышлял о вечерних событиях, тем сильнее портилось настроение. Мимолётом он бросил взгляд на часы – маленькая стрелка клонилась к двенадцати. Пора было спать – иначе завтра проснётся разбитым и рискует опоздать на работу, а проблемы с начальством явно были лишними.
Перед сном Макс бросил взгляд в окно, стараясь не показываться полностью – фургон всё так же стоял внизу, едва различимый за листвой деревьев.
Уснуть, как ни странно, получилось почти сразу – скорее всего, организм вымотался переживаниями и тяжёлой работой. Снов не было – Максу они не снились лет с четырнадцати. Редкие кошмары навещали его пару раз в год – в них он стоял посреди дачного дома, залитого ярким светом, а нечто с несколькими пар рук звало его по имени голосом отца.
– Максим, – говорило оно монотонным голосом, сложив ладони вокруг своего неразличимо-яркого лица и растопырив чёрные пальцы, словно стараясь сымитировать солнечный диск. – Максим. Максим.
Проснулся Макс до будильника – за окном светало ещё совсем слабо, улица была почти беззвучной. Привычно принял душ, позавтракал яичницей, собрался на работу, вышел, закрыл дверь на два оборота, спустился вниз.
Перед подъездной дверью немного замешкался, но, собравшись, вышел на улицу. Двор только начинал просыпаться – лениво щебетали птицы, неразличимые среди листьев; где-то вдалеке лаяла собака; в конце двора куда-то спешил по своим делам мужик с дипломатом.
Всё как обычно.
Макс бросил взгляд на соседний подъезд – фургона не было.
Он улыбнулся, усмехнувшись самому себе. Надумал всякого, а оказалось кто-то просто парковал тачку на день в их дворе. Пора перестать так параноить – пускай детдом приучил к осторожности, но недоверие ко всему вокруг доведёт его до нервного тика.
Скорым шагом Макс пошёл к выходу со двора.
И только проходя через арку, увидел, что фургон стоит с той стороны.
А следом на голову накинули какую-то ткань, по затылку ударили чем-то крепким, и Макс потерял сознание.
Пить хотелось нестерпимо, ужасающе. В рот словно засунули солнце, и то выжгло дёсны, осушило зубы, что те, казалось, сейчас затрещат и рассыпятся крошкой.
– В-воды… – прохрипел Макс, и с удивлением понял, что ко рту и впрямь поднесли стакан с прохладной водой. Он сделал несколько жадных глотков, и только затем отстранился, откинувшись на… Подушку?
Наконец, с головы сняли ткань – от резкого света вокруг Макс зажмурился, но уже через пару мгновений проморгался и осмотрел помещение.
Больше всего комната была похожа на больничную палату – белые непримечательные стены, раковина в углу, железная кровать, на которой он лежал, и деревянная лакированная дверь. У одной из стен на стуле сидел мужчина лет сорока – судя по всему, он и дал Максу попить, затем сняв с его головы тканевый мешок, который теперь валялся рядом с кроватью. Макс хотел было встать, но понял, что одна рука пристёгнута к изголовью наручниками – в животе начал сгущаться противный липкий комок.
– Проснулся? – прервал мужчина молчание.
– В-вы к-кто? У… У м-меня денег нет почти…
– Да какие деньги, куда нам! – мужчина улыбнулся искренне, без насмешки. – Не переживай, грабить и убивать тебя не собираемся. Хотели бы – ты бы не проснулся.
Говорил мужчина вкрадчивым баритоном, и Максу внезапно стало спокойно – насколько спокойно может быть в такой ситуации.
– Тогда к чему это всё?
– Если ты про наручники – чтобы ты по незнанке не учудил тут делов, когда очнёшься. Если про похищение – сейчас как раз расскажу, – улыбнулся мужчина вновь и выудил из-под сиденья стула папку, которую открыл и начал листать. – Максим Васнецов, девяносто второго года рождения, не женат, не судим, верно?
– Верно…
– Отлично, – кивнул мужчина. – До четырнадцати лет жил с родителями, в четырнадцать произошёл непонятный инцидент и те исчезли, после чего ввиду отсутствия опекунов отправился в детский дом номер восемь, откуда выпустился и проживаешь по адресу Коломяжская девять. Работаешь в автосервисе механиком, близких друзей нет, отношений тоже. Пристрастий к алкоголю не имеется, не куришь. Так сказать, живёшь от зари до зари, – усмехнулся.
– Всё так. Но…
– Значит так, Максим. Послушай сюда. Меня зовут Евгений Михайлович, я представляю интересы БППН. Бюро про противодействию нечисти. Ты сейчас наверное подумаешь, что я какой-то поехавший, и мы, сектанты, похитили тебя, чтобы распять как козла над пентаграммой, или как там у них бывает. Понимаю, поверить трудно, я сам на твоём месте бы не поверил, но ты уж постарайся. Кратко говоря, наше бюро занимается тем, что выезжает на аномальные участки – таковыми мы называем те, где появляется нечисть – и устраняет возникшую проблему.
– Т-типа домовых?
– Тьфу! – на секунду на лице Евгения Михайловича промелькнула злость. – Никаких домовых. Нет никаких к хренам собачьим домовых. Нет ни мавок, ни русалок, ни леших и их рук-палок! О, как зарифмовал? Не суть. Все вот эти народные сказки, фольклор – не более чем попытка обернуть имеющуюся иррациональную жуть в удобоваримую обёртку, дабы крыша не поехала. Чтобы думать, что молоко пьёт домовой, и не видеть Подпольного, который тянет бледные руки из-за печки в случае, когда ему не подносят даров. Что-то я отвлёкся. Так вот, наше бюро состоит из множества отделов, и мы выращиваем специалистов по устранению неприятных ситуаций, связанных с нечистью и её появлениями в тех или иных уголках нашей необъятной. И для этих целей мы решили завербовать и тебя, особенно учитывая тот факт, что сейчас мы расширяемся и нам нужно больше людей. Извини, что сделали это таким варварским методом – боюсь, приди мы к тебе с подобным предложением домой, ты бы не пустил нас дальше порога. Так вот…
– Но почему я?
– Во-о-от! Это уже заинтересованность, это хорошо! – Евгений Михайлович положил папку на стул и даже хлопнул себя по колену. – Видишь ли, далеко не все могут пережить встречу с нечистью, не потеряв при этом рассудок либо не утратив воспоминания о ней. Защитная реакция мозга на внешние раздражители, слышал про такое? Так вот, ты не только пережил встречу с нечистью, не потеряв рассудок – сам факт того, что ты выжил при встрече с Маревом, уже является чем-то невероятным.
– Маре… Кем?
– Маревом. Марев. Существо, фигурирующее в отчёте о твоём четырнадцатилетии. К сожалению, тебе не повезло столкнуться с ним в подростковом возрасте. Хотя твоим родителям, судя по всему, не повезло ещё больше. Ладно, прости. Видишь ли, Марев – нечисть летальной степени, способное выкосить целую деревню, и выживать при встрече с ним не удавалось никому. Ну, кроме тебя. Считай, ты мальчик который выжил.
– Как Гарри Поттер?
– Да хоть как Таня Гроттер! Как тебе удобно. Суть в чём – я предлагаю тебе высокооплачиваемую работу на наше бюро, место проживания, и, в случае… То есть, при выходе на пенсию полное обеспечение вплоть до конца твоих дней. Хотя к тому времени уже могут и таблетку для бессмертия изобрести, но мы тебя и тогда не бросим, не переживай. Так вот, всему необходимому мы тебя научим и приставим в напарники опытного спеца, от тебя лишь требуется согласие и подпись парочки бумажек о неразглашении. Ну и жильё первоначально будет у тебя на закрытом объекте, но если мы сработаемся, со стажем выдадим трёхкомнатную квартиру в любом интересующем городе. Хоть на Камчатке! Пробовал камчатских крабов, кстати?
– Н-нет. Не пробовал.
– Вкусные, зараза. Советую. Но ничего, с нашими зарплатами и не такое себе можно позволить. Ну так что, по рукам?
– А что… А что, если я откажусь?
Евгений Михайлович тут же посерьёзнел, и от приветливой улыбки не осталось ни следа.
– Не советую. Предложение уже сделано, а мы не можем быть уверены, что отпусти мы тебя, ты не растреплешь всему миру о том, что я сейчас сказал. Конечно, тебя скорее посчитают за умалишённого, но лишние языки нам явно не нужны.
– То есть вы меня…
– Может и да. А может бюро найдёт тебе более удобное применение. Одним словом, к прошлой жизни с работой в автосервисе ты уже не вернёшься ни при каких раскладах, уж прости. Вопрос с арендодателем мы уладим, ты не переживай. Домашних животных у тебя вроде нет, вещи необходимые привезём. Выбор за тобой.
Макс замешкался. Задумался на секунду над тем, во что ввязывается.
На щеке зачесался шрам, слепок с того дня, когда жизнь пошла под откос. Так может, вот он, шанс всё исправить?
И Макс протянул вперёд свободную руку.
До Роговино доехали с трудом – сначала на поезде до одинокого полустанка посреди тайги, теряющегося в древесном массиве. Затем уже встретил местный – как и договаривались, подобрал на своей старенькой ниве, выплёвывающей из-под колёс комья земли и надрывающейся на особо пологих склонах.
– Я и говорю – не можеж такого быть же, шоб раз, и всё! Пропал, хоть свищи – куда там! – прорыкивал водитель в такт мотору, поглядывая на пассажирское. Сергей Саныч не отвечал – всё посматривал на дорогу, не заедут ли куда в яму, не придётся ли толкать. Макс на заднем сиденье же и вовсе прилип к стеклу – глядел на возвышающиеся над ними деревья, скрюченные и разномастные, но ещё тёмно-зелёные. До этого выезда “дальняка” не было – Саныч обучал его способам отвода, да и выехали разок к полоумной старухе, у которой из шкафа по ночам стучал Отщельный. Тому хватило пары щепоток земли вперемешку с солью, чтобы убрался обратно в трещину за шкафом. – А у нас ведь Роговино село большое! Шоб вот так люди пропадали, да за месяц ужо пару человек. То ладно Никитишна, ей уже один хрен помирать на днях было – а коли дитё малое сгинет? Вот так вот, без следов? Хай какой вой подымется!
Саныч кивнул что-то, бросил неразборчиво, мол “понимаю”, и вновь уставился на дорогу. Водиле такого ответа хватило – и он начал рассказывать уже о жизни села.
О том, что в Роговино начали пропадать люди, Макс узнал от Саныча. Тот пришёл к нему в рабочую квартиру к вечеру, кратко обрисовал ситуацию, сказал собираться – выезжать нужно было немедленно, степень нечисти предварительно определили как “назреваемую”. Другими словами, чем дальше откладывалась поездка, тем сильнее усугубилась бы ситуация.
– Назреваемые в принципе не шибко страшные, – вещал Саныч за кухонным столом, стряхивая пепел в блюдце. Пепельницы у Макса на квартире не нашлось – пришлось импровизировать. – Ты главное не ссы. Помни, чему я тебя обучал, с собой, думаю, возьмём молитвенник на всякий, крестов пару штук, светоокислитель нам уже выдали, что ещё… Сборник аверия тоже надо будет взять, кто её знает, вдруг там недопорождёнка, могла со старых времён затаиться. Из возможных вариантов того, кто у них там орудует – может быть Егерь-отец, хотя они обычно людей не трогают, но мало ли что, ещё Рожный, ну и Подкорневик тоже, тогда надо будет ещё соли взять…
– А… Они могут быть… Могут причинять боль? – Макс старался впитывать всё, о чём сейчас говорил Саныч, загибая пальцы на руке. Как-никак, первый серьёзный выезд.
– Если ты про то, что хреновина какая тебе руку оттяпает – с назреваемыми такого нет почти. На то мы и едем, чтоб предотвратить и изгнать их до состояния, когда смогут, – Саныч хохотнул. – А так, ты Марева видел, не парься, по мозгам шибко не ударит. Да и как почаще выезжать будешь, привыкнешь. Они все конечно те ещё страхолюдины, но потом как-то полегче становится. Даже интересно потом – а вот у той дуры, которую я изгонять еду, будут две головы? Или может глаз на жопе? Чего улыбаешься? И такие есть – не у нас, правда, у азиатов, в их легендах.
– А огнестрел возьмём? – внезапно вспомнил Макс. – Не зря же меня стрелять учили.
– Да оно нам в целом без надобности, но если тебе так спокойней будет, свой ТТшник прихвачу. Да толку от него? Им пули что об стенку горох – либо не той плотности, либо не в твоём пространстве, либо просто не замечают дырок. А то и ещё больше разозлишь дурней. Но возьму, ладно уж, чтоб у тебя поджилки по дороге не растряслись и не вытекли, – усмехнулся Саныч.
Ушёл Саныч к себе ближе к полуночи – сказал в семь утра “как штык” стоять у его подъезда с рюкзаком наготове, благо, жили они в соседних домах. Остаток вечера рассказывал про типы нечисти, на каких выездах бывал сам, и что запомнилось больше всего. Судя по его рассказам, существо степени Марева ему ни разу не попадалось, хоть и работал он на бюро уже лет восемь, не меньше. “Ну и слава богу” – добавил.
Как бюро внедряет их – зачистителей – в среду обитания нечисти, Максу не говорили. Он пытался узнать у Саныча ещё во время обучения – тот лишь бросил что-то про “подвязки в ментуре и церкви” и сменил тему. Видимо, либо не знал до конца сам, либо говорить об этом среди сотрудников было не принято.
Вот и сейчас водитель принял их за следователей под прикрытием, присланных из района. По крайней мере, ему, видимо, так передали, когда отправили встречать гостей с полустанка.
А может и доплатили, подумалось Максу. Ведь не так важно кто они, главное – результат выезда.
За очередным ухабистым поворотом на фоне малахитовой лесной стены наконец-таки показались первые домишки. Водила – уже успел представиться Пал Ванычем – увидев родные края, оживился ещё сильнее, и уже затараторил, не останавливаясь ни на секунду:
– Так, про уговор наш помню, мне сказали, шоб я вас как родственников представил, кто спрашивать будет. Ну вы не переживайте, я хоть и скромно живу, но спальным местом не обижу, не думайте. Есть-пить есть шо, абы не пропадём. Вы как, сразу пойдёте улики эти ваши искать, или отдохнёте с дороги, небось устали жеж, столько ехать до нас? Ну ладно, уже доехали почти, щас на месте да и разберёмся, да? Если шо, вы всем говорите, шо вы к Павлу Иванычу погостить приехали, меня тут все знают. Чай, не внуки приезжают, так вы хоть заехали, – улыбнулся он, уже петляя меж коротких улиц. – А вот и приехали, выходите, располагайтесь, калитку я не закрывал, я пока машину во двор загоню.
Роговино встретило стрёкотом, шумом листвы, кудахтаньем кур, отдалёнными голосами местных. Макс прошёл во двор, прислушался – село будто дышало, заглатывая в себя таёжный воздух, взамен выплёвывая звуки. На душе было спокойно – не знай бы Макс, по какой причине они поехали сюда, никогда бы не подумал что здесь может происходить какая-то чертовщина.
– Нравится? – подошёл сзади Саныч. Усмехнулся, достал из кармана пачку сигарет, закурил. – Вот где жить надо. А то все прутся в города эти, а делать там что? Сплошной бетон. Ладно, мы тут не красотами наслаждаться – сейчас вещи разложим и пойдём походим, глядишь найдём чего интересного.
Домик был старым, но уютным – пару комнат и скромная кухонька с окном, выходящим на поле с травой примерно по пояс, раскинувшимся перед лесным массивом. Расположились в гостевой – Саныч на массивной деревянной кровати, Макс на выуженной из недр кладовки раскладушке. Пал Ваныч всё порывался накормить гостей с дороги, но Саныч отказался, сказав, что “работа ждать не будет” и утащил Макса на улицу.
– Ничего, пожрём как вернёмся. Насмотренность – вот что в нашем деле главное. Надо пройтись по селу, пока солнце не село, чтоб понимать примерно, что к чему. Может у них тут ведьма какая им козни строит, – размышлял Саныч вслух, идя по дорожной насыпи. Макс поспевал следом, стараясь приметить что-то важное – но село ничем не отличалось от любого другого.
– Ведьма? Так колдовство есть? Я думал, фольклор и всё такое…
– Да как же нет, есть. Ещё какое есть. Это не наш подотдел таким занимается, но я тебе так скажу – порой там такие мымры воду баламутят, что охренеешь расхлёбывать. Они, кстати, порой и призывают нечисть. Помню, у меня случай был. Напарником был дядька, лет пятьдесят, Игорь, мне тогда ещё только двадцать шесть стукнуло. Мы с ним пару месяцев проработали, и отправили нас на выезд. Делов там было по мелочи – козы стали себя странно у местных вести, уходили на прогалину в лесу, и, не поверишь, вставали на задние копыта. Стоят и смотрят в чащу. Могут так стоять до истощения, одна вроде издохла даже. Ну местные не дураки, поняли что дело нечисто, начали то место стороной обходить, тут бюро нас и прислало. Мы сначала подумали, что это Зов – чащобная аномалия, встречается иногда, тоже к нечисти относим, хоть и бестелесная. Начали ритуал проводить – в шкуру козы навыверт нужно было нарядиться и по той прогалине пройти несколько кругов после полуночи. Ну вот дождались, ходим… – Саныч остановился, закурил. – Ладно, потом дорасскажу. Пошли, вон бабка, поболтаем, – и устремился к старушке с авоськой, медленно идущей вдоль одного из заборов.
Чутьё в этот раз оказалось ложным – старушка, представившаяся как Вера Семёновна, разохалась и разахалась, говоря о пропажах, но всячески отрицала наличие ведьм в их селе.
– Да никогда в жижжни! – шепелявила она, активно размахивая руками. – У нас тут все правошлавные, какая ведьма? Сгноили б отсюда её, да и всё на этом. Ну вы ишите-ишите, – оборвала она разговор, и двинулась дальше.
– Видимо, просто не будет, – протянул Макс, наблюдая как сгорбленная фигура теряется в конце улицы.
– Видимо, – добавил Саныч.
Вернулись к Пал Ванычу уже затемно – походили по селу ещё, но не нашли ничего интересного. Ни следов-зазубрин на ближайших деревьях, ни свежей ржи, дорожкой идущей от поля к домам, ни следов крови, борьбы, или чего-то ещё. Саныч всё больше хмурился и молчал.
Ужин прошёл почти в тишине. Пал Ваныч пытался навязать разговор, рассказывал события из своей жизни, травил старые анекдоты, но увидев, что его никто не поддерживает, доел молча и ушёл к себе. Макс с Санычем тоже не стали тянуть – и уже скоро легли спать.
– Саныч… – прошептал Макс, когда понял, что несмотря на тяжёлый день, сна у него ни в одном глазу. – Спишь?
– Чего тебе? – сонно ответил тот.
– Ты не дорассказал. Про коз. Как вы с напарником ездили.
– А… – начал было Саныч, но осёкся. – Погиб он.
– К-кто?
– Игорь. Не Зов это был. Бабка местная, ведьма, перед смертью решила-а-а-а, – зевнул он. – Решила всю деревню уморить. Призвала в чаще Блеехода. Это он, оказывается, силами козьими пытался, дух их высасывал, понимаешь. А мы и не поняли сразу, ходили как идиоты по этой прогалине. А потом из деревьев к нам выходит фигура – метра три ростом, с козлиными головами, штук пять их было, если не меньше, и рогами из спины. Игорь даже понять ничего не успел – тот к нему подошёл, и буквально разорвал. Как газету – пополам. Я тогда обоссался натурально, но убежал, вызвал наших, меня бюро забрало. Но тот хрен успел ещё пару людей убить, пока его наши не усмирили. А я что? Я совсем молодой был, не знал нихрена. Но теперь знаю. Главное – понять с чем имеешь дело. А то порвут, как шкуру драную. Всё, спи давай, – Саныч зевнул ещё раз и отвернулся к стене, давая понять, что разговор закрыт.
Спать расхотелось ещё больше. Макс поворочался на скрипучей раскладушке, пытаясь найти удобную позу для сна – но тот всё никак не приходил. Выругавшись про себя, он встал и пошёл на кухню попить воды.
Пока наливал в гранёную кружку из-под крана, рассматривал село через окно. Ночь была спокойной – где-то слышался одинокий лай собаки, шумел травой и листьями ветер, распевались сверчки. После пары жадных глотков он уже было собирался вернуться в комнату, как вдруг заметил что-то странное. Пытаясь понять, что именно вызвало его смущение, он вгляделся в поле, на которое выходило окно, ещё раз – и только когда облака на небе немного проредели, а на улице стало чуть бледнее, наконец понял.
Там, в поле, кто-то стоял. Даже не стоял – ходил. Неразличимая на таком расстоянии фигура медленно брела по траве, двигаясь в сторону леса. Выглядело это странно – кому из местных понадобилось посреди ночи ходить посреди поля, особенно когда пропадают люди?
Макс попытался различить, кто это, даже сбегал в комнату за фонариком, в надежде выбежать на улицу и догнать человека, но когда вернулся к окну, тот уже исчез. Ночь снова была тихой и спокойной.
– Какого… – протянул он, стараясь высмотреть фигуру – не могла она так быстро пройти через всё поле, если только не обладала скоростью болида. Но на улице так никого и не появилось, ни спустя минуту, ни спустя пять.
Плюнув на всё, Макс наконец вернулся в комнату и, стараясь не скрипеть пружинами, улёгся на раскладушку. Сон, на удивление, пришёл достаточно быстро. И только в тягучей дрёме, на задворках сознания, в голове Макса промелькнула – и сразу же исчезла – мысль о том, что ещё смутило его в фигуре.
Она шла, не приминая под собой травы.
Ранним утром Макса разбудил Саныч – наскоро позавтракав, выдвинулись к лесу искать совпадения с существующей нечистью. Воспоминания о ночном происшествии почти стёрлись, и Макс уже не различал, было ли это сном, или он действительно видел кого-то посреди ночи.
А может, померещилось?
– Всю нечисть, – методично говорил Саныч, обмазывая кору деревьев какой-то смесью и хмыкая, смотря на реакцию. – Можно определить по тем или иным признакам. Вся нечисть ведёт себя по-разному, но в целом, у каждой есть свои повадки, поведение. Следы, в конце-концов. Например, сейчас проверяем Егеря-отца – будь это он, деревья в округе были бы помолодевшими. Ему главное что? Правильно, природу сохранить всеми силами. А может из местных кто взял, да срубил старое дерево – вот и обрушил на себя гнев. Но нет, на него не похоже, – всматривался он, трогая руками один из тополей.
– А откуда… Откуда все эти повадки известны? – спросил Макс, попутно осматривая своё дерево. – Опыт?
– И опыт. Ну да, опыт по большей части, – бросил Саныч. – Бюро же вообще со времён НКВД работает. Некоторой нечисти по несколько сотен лет. Вот и тогда ездили такие, как мы, избавлялись методом тыка. Всё в архивах лежит, прячут всю документацию на секретных объектах. Потом, вроде, КГБшники этим начали заниматься. Ну и по сей день, то под тем, то под тем грифом “секретно” ходим. Ладно, пошли отсюда. Тут ничего, походу. Нужно к местным пойти, поспрашивать, особенно насчёт Никитишны.
Весь день провели за разговорами – обращались и к продавщице местного сельпо, и к старику, сидящему на лавочке на одной из улиц, и к молодой женщине, развешивающей бельё во дворе. Все как один заверяли, что пропаж раньше не было, в числе пропавших – древняя Никитишна и молодой парень из города, который переехал недавно, но мог просто уехать одним днём.
– Что-то тут неладно… – рассуждал Саныч, почёсывая подбородок. – Ладно парень, но чтоб старуха исчезла просто так? Она ж еле двигалась небось. Пошли их дома посмотрим.
Дома, на удивление, находились рядом – с краю деревни, одинокими монолитами покорно ожидали возвращения своих хозяев. Саныч излазил оба двора, но так и не нашёл ничего интересного.
Солнце уже затухало, теряясь за кромкой леса. Пора было возвращаться.
– Гадство, – размышлял Саныч по пути до дома. – Второй день торчим, и никаких зацепок. Ни ответа, ни привета.
Макс же жутко устал за день – хотелось поужинать и провалиться в крепкий сон, ни о чём не думая и не переживая.
Так и получилось – поужинали быстро, несмотря на то, что Саныч в этот раз разговорился с хозяином дома, выслушав множество рассказов о том, как живёт Роговино, и почему этот край самый красивый чуть ли не во всей России. Макс с трудом слушал их разговор, пытаясь понять смысл диалога, но как только они пошли спать и голова Макса коснулась подушки, он отключился.
Проснулся он посреди ночи. Вновь нестерпимо хотелось пить. Полежал немного, в надежде что получится уснуть вновь – но организм настойчиво требовал воды. Выходя из комнаты, Макс бросил взгляд на кровать Саныча – та пустовала.
Набрав воды, Макс по привычке взглянул в окно – и заметил Саныча, стоящего поодаль от дома и курящего сигарету. Тот не увидел его, стоя в полоборота, и, судя по всему, курил уже не первую. Макс допил и уже собирался идти спать, как вдруг заметил деталь, которая мгновенно сбила все остатки дрёмы, заставив его оцепенеть.
Саныч курил сигарету с другой стороны.
Тёмно-оранжевый, посреди бледного цвета луны ставший бурым, фильтр, едва тлел на конце сигареты. Будто почувствовав, что Макс спалил его за столь глупым занятием, Саныч повернулся к окну.
И улыбнулся.
Саныч никогда не улыбался так широко. Зрачки Саныча никогда не были настолько чёрными. И Саныч точно никогда не двигался, вывернув ноги в разные стороны так, будто бы позабыл, как ходить.
– Саныч… – протянул Макс, не в силах пошевелиться, наблюдая за тем, как что-то, имитирующее Саныча, медленно подходило к окну с той стороны.
– Тихо, – раздался позади знакомый голос. – Я сзади. Вот он, говнюк. Не оборачивайся только.
– Я не…
– Оконник. Чуть опаснее по степени, чем назревающий, но ничего. А то я думал, почему никаких следов активности. Эта тварь появляется под окнами посреди ночи, имитируя знакомых людей. Но при этом специально что-то делает не так – как если бы ты увидел, как мужик идёт по снегу, не оставляя за собой борозды. А как только чувствует, что жертва осознала, что она – не человек, начинает преследовать её. Сейчас главное не отворачиваться. Если отвернёшься, потеряешь с ней контакт, когда она тебя выбрала – убьёт. Стой ровно, не бойся.
– Ч-что делать? – Макс паниковал. Оконник тем временем подошёл вплотную к стеклу и продолжал улыбаться – рот растянулся от виска до виска, обнажая Максу зёв, полный каких-то мерцающих игл.
– Сейчас слушай внимательно. Он по большей части имитатор. Если ты вступил с ним в контакт, то единственный способ ликвидировать его – ликвидировать себя.
– В-в каком смысле? У-убить?
– Да. Вытяни в сторону правую руку.
Макс послушался – и протянул её в неизвестность, не отрывая взгляда от существа по ту сторону окна. Ладонь захолодило, а затем он почувствовал, что держит в руках что-то увесистое. Поднеся руку к лицу, он увидел, что держит в руках пистолет.
– С-саныч, я не…
– Тихо. Смотри, – рука Оконника по ту сторону расщепилась, раскрывшись как бутон, перемоталась мясными узлами – а затем в ней тоже появился ТТ, такой же, какой был у Макса в руках. – Он повторяет. Проблема для него лишь в том, что пистолет заряжен, но у тебя не взведён курок. У него – взведён.
Макс попытался рассмотреть, пока вдруг не понял, что по щекам одна за другой катятся слёзы. Оконник по ту сторону тоже начал плакать – капли, стекающие по его раскрытому в улыбке лицу, оставляли тёмные борозды.
– Не ссы. Сейчас ты подносишь пистолет к виску и стреляешь. Доверься мне. Только не зажмуривайся, понятно? Иначе убьёшь и себя, и меня – во второй раз он будет копировать всё до идеала, и больше так не получится.
– Я… Я не могу, – прошептал Макс, наблюдая как Оконник, продолжая излучать свет из раззявленной пасти, внимательно наблюдает за его движениями. – Мне страшно… Мне…
– Сейчас или никогда, Максим, – голос Саныча сзади был неумолим. – Поверь, всё будет в порядке. Просто подведи к виску – и жми на спусковой крючок. Понятно?
– П-понятно.
Макс вдохнул поглубже, дрожащей рукой приставил пистолет к голове.
– Давай!
И, глядя на копию Саныча в окне, выстрелил.
Пистолет в его руке щёлкнул.
С улицы грохнуло, а затем раздалось завывание, переходящее в шипение – тварь упала на землю, пропав из видимости.
– Не зря огнестрел брали, – хлопнул его по плечу Саныч и побежал наружу.
Землеград был то ли маленьким городком, то ли вовсе посёлком городского типа. Неприметные серые улочки, сейчас занесённые снегом, старые одноэтажные бараки, смурные люди, спешащие по своим делам – городок словно всем своим видом показывал, что новоприбывшим тут не рады, в надежде выдавить непрошенных гостей массивными стенами как выскочивший прыщ.
На выданные бюро деньги сняли скромно обставленную двушку в одном из бараков – из щелей поддувало, окна не мыли уже давно, старая мебель угрожающе шаталась и скрипела, но для недолгого выезда вполне хватит.
В Землеград их отправили в начале декабря – ничего толком не объяснили, сказали лишь об “увеличенной активности”. Дело было плёвым – изучи местность, выяви, что это за активность, да передай данные в бюро.
– Сонные они тут все, – протянул Саныч, доставая очередную сигарету и бросая косые взгляды на прохожих, пока они с Максом шли по улицам, осматривая городок до наступления темноты. – Как мухи.
– Или как зомби, – добавил Макс. – Что ищем-то?
– Всё, что выделяется. Надо в местную администрацию зайти, побеседуем с их главой. Пресс-карты есть, за журов сойдём. Дальше уже выявим, что да как. Пошли, – и, отбросив бычок в сторону, зашагал к главной улице.
Глава администрации Землеграда, сухой мужчина с желтоватым цветом кожи, представившийся Евгением Анатольевичем, встретил их неприветливо. Ёрзал на месте, смотря в стену белесыми невзрачными глазами, монотонно бубнил будто заготовленные ответы.
– Хорошо живём. Всё у нас хорошо. Работа есть, скотобойня пашет. Нечего тут снимать. Всё как у всех, – будто выдувал он пузыри из-под толщи воды, настолько глухой и невзрачной была его речь. – Людей можете поспрашивать – все в Землеграде рады. Скоро праздник, готовимся постепенно. Ничего интересного для вас нет. А теперь простите, работать надо.
В квартиру возвращались со смешанными чувствами – стоило бы походить ещё, поискать зацепки, но бетонные пятиэтажки уже давно заслонили собой солнце, спустив на город темень и метель.
– Да схерали они все такие неприветливые? – размышлял Саныч с сигаретой в зубах, обходя сугробы. – Что к прохожему подойдёшь – потупит и дальше двинет, что этот… Обычно когда журы в провинцию приезжают, им чуть ли не экскурсию устраивают, а тут словно выгонят на днях. Ты идёшь? – за разговором подошли к подъезду.
– Я… Я тут пока постою. Подышу немного, – ответил Макс. Саныч бросил что-то в стиле “ну дыши” и зашёл в дом.
Макс же остался на улице совсем не ради свежего воздуха. Посреди тёмного двора на качелях качался ребёнок. Вспоминая случай с Оконником, Макс постарался заметить в его поведении что-то странное – но нет, судя по всему, это был просто десятилетний мальчик, зачем-то играющий во дворе поздним вечером. Немного замешкавшись, Макс решил подойти.
– Привет, – бросил ему, когда подошёл к качели. Тот сразу остановился и с недоверием начал осматривать незнакомца. – Максим, – Макс протянул ему руку. Мальчик посмотрел на неё пару мгновений, но всё-таки пожал.
– Егор.
– Приятно познакомиться, Егор. А ты чего в такое время тут один?
– А я домой не хочу. Мама с папой со мной не разговаривают.
– В смысле?
– Ну вот так. Раньше всё хорошо было, папа меня на машине даже катал, а потом раз – и всё! Они какие-то тихие стали, мама почти не говорит со мной, даже уроки со мной не делает. Хотя раньше за двойки ругала, а сейчас не ругает даже.
– Может, они поссорились?
– Мама с папой никогда не ссорятся. Они теперь просто сидят по вечерам и молчат. И мама готовить стала невкусно, а денег на чипсы у меня нет.
– А учительнице ты об этом говорил? Или бабушке? Есть у тебя бабушка?
– А они все такие. И Ларисванна, и бабуля, и у Гоши, друга моего, тоже. Осенью всё нормально было, а потом стали молчать. А вы кто? Я вас тут не видел раньше.
– Я журналист, с коллегой приехали, репортаж про вас снимать. У вас есть что в городе интересного?
– Не, скукота. Может, поэтому и замолчали все, – Егор призадумался. – Вообще пацаны говорили, что у нас на заводе, который этот, скато…
– Скотобойня?
– Во! На ней коровы болеть стали. Ну не на ней конкретно, у нас там ещё коровник рядом. И там короче молоко будто красным стало а ещё коровёнок странный родился! И что врачей с района ждали, но те так и не приехали. Но пацаны у меня часто врут – Костя говорил, что ему в жевачке наклейка с голой тётей попалась, прикиньте? А ещё что ГТА про наш город вышла. Только ни то ни другое не показал. Врун, короче.
– Точно врун, – улыбнулся Макс. – Слушай, давай я тебя домой провожу? А то холодно уже становится, замёрзнешь тут. А завтра ещё с тобой поговорим, я вот в этом доме живу, – обернулся он и показал на строение.
– Давай! – Егор спрыгнул с качелей и подошёл к нему. – Я, кстати, в соседнем. Тогда я дома лучше в компик поиграю, я сталкера недопрошёл.
Жил Егор на втором этаже серой пятиэтажки, ближайшей к их бараку. Дверь открыла полноватая женщина. Макс было начал объяснять, где познакомился с Егором и кто он такой, но та просто пропустила сына в квартиру, посмотрела на него – даже сквозь него – абсолютно незаинтересованным взглядом, и закрыла дверь.
– Нагулялся? – встретил его дома Саныч за кухонным столом. Перед ним были разложены кнопочные телефоны, которые обычно использовались для связи с бюро. – Прикинь, тут такая глухомань, что связь не ловит совершенно. Вот, ковыряюсь, может что починю.
– Слушай, Саныч. Я тут с пацаном мелким познакомился, Егором звать. Говорит, тут все взрослые недавно будто отрешёнными стали – еле двигаются, ни на что не реагируют. Ещё что-то про коровник сказал, мол у них он на скотобойне есть, и там какая-то хрень произошла по слухам. Может, завтра наведаемся?
– А давай, – согласился Саныч, поджигая очередную сигарету. – Адрес этого коровника есть? А то чую, местный городовой нас пошлёт на три буквы.
– Вот тут не узнал.
– Ну тогда завтра снова встречаемся с пацаном – когда он там со школы, после обеда наверное возвращается? И пусть нас ведёт. Глядишь, найдём в чём причина.
На том и порешили.
Утром продолжили разбираться со связью – но всё зря, ни мобильники, ни специально взятая на крайний случай рация не ловили радиоволны.
– Бюро, ответьте, – говорил Саныч в приёмник. – Отряд зачистителей двенадцать, приём. Как слышно?
Слышно было никак.
О Егоре вспомнили уже ближе к вечеру – сгущались сумерки за окном, на городом мушками вновь роилась метель. Макс выбежал на улицу – мальчик нашёлся на том же месте, что и вчера.
– Привет! – поздоровался с ним, подойдя поближе. Егор сначала присмотрелся, а затем расплылся в улыбке.
– Привет, дядь Максим.
– Слушай, Егор. А ты можешь меня и друга моего провести к этому вашему коровнику? Больно хочется оттуда сюжет снять?
Мальчик призадумался, но уже через мгновение хитро прищурился и протянул руку.
– Тогда с вас три пачки чипсов. И кола ещё. По рукам?
– Замётано, – пожал Макс руку.
Скотобойня находилась на окраине города. Пурга уже разбушевалась, нещадно заметая дороги, автомобили, дома – на расстоянии пяти метров почти ничего не было видно. Егора, казалось, совсем не смущали погодные условия – он вёл их между улиц, петляя по знакомым переулкам и сверяясь со знакомыми только ему домами.
– Как мама? – громко спросил Макс, кутаясь в капюшон от всепроникающего ветра. – Стало лучше?
– Не! – бодро ответил Егор, продолжая идти вперёд. – Ни она, ни папа так и не говорят нормально. Они же станут нормальными? – внезапно обернулся он к Максу и посмотрел на него как-то серьёзно. – Я скучаю. Раньше я думал, что мама пилит, и у себя закрывался в компик играть, но сейчас – лучше бы пилила. Сталкер надоел уже.
– Всё нормально будет, – успокоил Макс. Взглянул на Саныча – тот незаметно кивнул. – Бывает такое, что родители обижаются. Наобижаются и перестанут.
– Ну ладно тогда, – повеселел Егор. – А то одному грустно. И скучно. Даже со Сталкером.
За разговорами дошли до массивного цеха, что возвышался громадиной над остальным городом. Егор уже было повёл к главным воротам, как вдруг остановился.
– Что такое? – спросил Макс, а затем вгляделся вперёд. Там, на фоне разбушевавшейся метели, отчётливо проглядывались силуэты.
Люди. Толпа людей безмолвно стояла перед ними, не двигаясь с места, но и не давая пройти вперёд. Макс попытался рассмотреть лица – все они были какими-то отрешёнными, бледными, будто промёрзшими на морозе.
– Что за херня? – выругался Саныч, но никто не удостоил его ответом.
А затем во вьюгу проник другой звук.
Сначала Максу показалось, что это воет ветер – но звук становился всё громче, пока наконец не перерос в отчётливое мычание.
Толпа расступилась, и из неё вышло оно.
Ростом под три метра, существо, издали напоминающее человека, но с коровьей головой, покоящейся на плечах. Именно оно издавало протяжное мычание, при этом не открывая рта. Существо секунду постояло на месте – а затем подняло свою длинную руку и указало на них пальцем.
Толпа дёрнулась, зашевелилась, и единой волной начала наступать.
– Гадство! Бежим! – Саныч одёрнул Макса, завороженного уродливым великолепием твари. Та, казалось, смотрела своими чёрными бусинками прямо в его душу, продолжая мычать.
Макс очнулся – схватил на руки уже хныкающего Егора, и они побежали назад. В темноту улиц, лабиринты переулков, перекрестия дорог. Туда, где их не найдёт безумная толпа под предводительством чего-то жуткого.
– Стоять! Налево! – крик Саныча раздался вновь. Макс вгляделся – новая толпа наступала уже спереди, стараясь взять в кольцо, окружить. Они махом перемахнули через покосившийся штакетник одного из частных домов и побежали по сугробам. Хозяин дома, очкастый пенсионер, вышел за ними прямо в майке-алкоголичке, невзирая на холод. В руке у того Макс успел заметить кухонный нож.
Егор рыдал у Макса в руках, подвывая, пока они с Санычем бежали по участкам. Снег забился в ботинки, Макс взмок; подумалось, что ещё немного, и он упадёт, не в силах встать.
– Сюда! – крикнул Саныч, стоя рядом с каким-то сараем. Толпа отстала – появилась возможность спрятаться. Макс из последних сил ввалился в постройку, и Саныч закрыл за ними дверь.
Первую минуту тяжело дышали, стараясь успокоиться. Егор тихо всхлипывал.
– Это…
– Коровомор. Ублюдки! Мрази! – Саныч внезапно разозлился, ударил кулаком по деревянной балке. – Летальная степень! Какого хрена они нас сюда заслали? Мы нихера сделать с ним не можем! Ни! Хе! Ра!
– К-коровомор? Летальная степень?
– Да, – Саныч немного успокоился. Сел на охапку сена, снял с головы шапку. – Очень редкая нечисть. Появляется в местах сельскохозяйственных угодий. Сначала коровы себя начинают плохо чувствовать – блюют, мясо гниёт, молоко с кровью появляется. А затем у одной из них рождается эта тварь. Причём растёт максимально быстро, буквально по дням. Небось вчера ещё с метр ростом бегала.
– А люди…
– Он как инфекция. Передаётся на контактирующих. Словно бешенство. Коровье, если удобно, – Саныч зло усмехнулся. – У тех разум затуманивается, они продолжают выполнять механические действия, но едины разумом и подчиняются ему. Он, видимо, говнюк, почуял что мы идём по его душу, и решил нас устранить. А мы ещё думали, чё люди такие вялые – ага, млять. Они ж тут половиной города небось на этой скотобойне трудятся, ещё с половиной и контачат. Вот и похерило всех.
– А почему… Почему мы тогда не заразились? Или вон, Егор? – Макс показал на совсем притихшего мальчика. Тот стоял в стороне и внимательно слушал их разговор, боясь пошевелиться.
– Детей эта хрень не бациллизирует. Не спрашивай, почему – не знаю. А мы тут всего пару дней, банально не успели подцепить эту хрень. Так или иначе, если он пустит свою заразу дальше, у нас полстраны будут поклоняться культу коровьей башки и резать неугодных. А потом сдохнут в один день от истощения. Твою мать! – Саныч ударил рукой об пол, и тут же осёкся.
С улицы послышалось мычание и хруст снега под десятками подошв.
– Его… Не победить? – Макс тяжело сглотнул.
– Тем, что у нас есть – нет, – отрезал Саныч. – Нам либо выбираться, либо…
Раздался хруст. Сарай заходил ходуном. Отовсюду начали раздаваться удары – казалось, ещё немного, и толпа сложит строение пополам, как карточный домик.
– Твою мать! – Саныч встал с земли, начал обеспокоенно ходить по помещению. Бросил взгляд на вновь начавшего плакать Егора – и тут же серьёзно взглянул на Макса. – Вспомнил.
– Ч-что? – от его взгляда Максу стало не по себе.
– Чистое дитя. Непорочное, испившее только молоко матери. Как единая непорочная жертва ради отсрочки мора.
– Ты не…
– Это наш единственный шанс. Мы не изгоним его полностью, скорее всего он вернётся, когда изопьёт все соки, но… Тогда мы уже будем готовы. Ему просто нужна чистая непорочная жертва, причём выданная спокой…
Договорить Саныч не успел – в лицо ему прилетел кулак.
– Ты совсем охренел?! – Макс заорал, по лицу его струились слёзы. – Это ребёнок, Саныч! Ребёнок!
– Я знаю, – припав на одно колено, ответил тот. – Но либо он, либо все мы. Либо весь город, район, а может быть и область.
– Д-дядь Максим? – Егор уставился на Макса полными слёз глазами. – О чём он? Вы же не станете…
Раздался треск дерева – и одна из дверных досок выломалась, обнажив безэмоциональные лица людей, что голыми руками отрывали куски от сарая. Там, среди них, возвышалась фигура, ожидающая, пока путь будет открыт.
– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…
– Дядь Максим, я не понимаю… – Егор зарыдал. Толпа уже пролезала в образовавшуюся щель, расширяя её.
– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…
– Решай, Макс, – подал блеклый голос Саныч сзади. Сарай трясся.
– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…
– Дядь Максим…
– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…
– Хватит! Забирай его!
Мычание мгновенно стихло. Остановилась толпа, замерев в тех же позах, но уже не пытаясь проникнуть к ним. Секунда – и люди начали исчезать из щели, втягиваясь наружу.
Макс подошёл к Егору, взял того, в ужасе молчащего, за руку – и открыл дверь.
Коровомор стоял прямо перед ними – молча оценивал их свысока, будто примеряя, стоит ли доверять. Затем изломистыми движениями нагнулся, протянул вперёд кривую руку.
Макс, не смотря Егору в лицо, взял того за плечи – и подтолкнул к существу.
На миг показалось, что ничего не изменилось – но Макс тут же увидел, как Егор беззвучно срастается с телом Коровомора, утопая в том, будто свалился в чан с молоком. Вот исчезла одна рука, затем погрузилась часть лица, закатились глаза – и спустя пару мгновений тот исчез полностью, растворившись в теле твари без остатка.
Коровомор выпрямился, засверлил Макса чёрным, как ночь, взглядом своих мертвецких глаз-бусин – и молча кивнул.
Тут же налетел очередной порыв ветра, застлав снегом всё вокруг. Россыпь хлестала по лицу, залезая в глаза, нос, и уши. А когда порыв ветра стих, Макс увидел, что ни толпы, ни твари больше нет.
Он упал на колени и беззвучно зарыдал.
На станции “Мощенск” стояли сорок минут. Саныч чуть ли не силой вытащил Макса на перрон – “проветримся”.
– Пошли, бабок поищем. Жрать охота, может пирожки какие будут, – и зашагал вдоль поезда. Макс, пересилив желание войти обратно, попёрся следом. – Слушай… Я понимаю, что тяжело. Но это нужно было сделать. Пацан, считай, спас целый город, а может и больше. Не бери на себя.
С Землеграда возвращались на поезде – местные будто и не заметили ничего странного, словно лишась памяти на короткий срок. Перед отъездом Макс увидел объявление “Пропал ребёнок” с фотографией Егора – в груди тогда защемило так, словно проткнули рогами.
Он так и не решился зайти к его родителям.
А даже если и зашёл бы – что сказал?
– Иногда мы вынуждены идти на такие жертвы. Работа такая, – флегматично вещал Саныч, куря сигарету и высматривая торгашек. – Да и кто он тебе, если разо…
– Заткнись.
Саныч обернулся – Макс стоял, сжав кулаки до белых костяшек, и смотрел на него исподлобья.
– Он ребёнок, Саныч. Играл в комп, гонял с друзьями, боялся одиночества. Как и многие другие дети. Но заслужил он того, что случилось? Заслужил быть проглоченным этой тварью? Заслужил? Скажи мне? А?
Макс взял Саныча за грудки и выкрикивал ему слова прямо в лицо. Плевать, уволят или что похуже – он не посмеет обесценивать жертву Егора ради него. Ради них.
– Успокойся, – отступил Саныч назад. – Я всё понимаю. Прости. Я не хотел быть резок.
Макс отступил, выдохнул. Саныч достал из пачки ещё одну сигарету и протянул ему.
– На, легче станет, – поджёг. Макс затянулся неумело, закашлялся. – Думаю, ты готов.
– К чему?
– К правде, – Саныч закурил новую уже для себя. – Бюро не изучает нечисть.
– В смысле?
– Ты думаешь, откуда я вспомнил про то, что пацанёнка можно принести в жертву? Архивы? Ага, млять, – затянулся, выдохнул. – Бюро – бывшая лаборатория. Все, кого мы устраняем – объекты, разбежавшиеся по территории страны. И мы…
Макс ударил резко, с силой. Саныч упал на бетон, закашлялся, сигарета укатилась в сторону.
– Да ты охре…
– То есть мы! Вы! Виноваты в его смерти! Мы сейчас просто исправляем ошибки каких-то идиотов, из-за которых мрут дети! И ты говоришь мне это так спокойно?! Знал бы с самого начала, никогда бы к вам не пошёл! Лучше б убили нахер! Сука! Сука! – Макс орал, кричал во всё горло, с надрывом.
– Ты с самого начала должен был, – тихо проговорил Саныч, вставая. – Твой отец…
– Что? – Макс застыл, взглянул на него с яростью. – Что мой отец…
– Тоже изучал нечисть. Был штатным сотрудником. Ставили опыты. И его отец, я уверен, тоже. Нечисть разрабатывалась для защиты – если бы америкосы пришли к нам с бомбами, мы бы ответили таким психотропным оружием, что им бы и не снилось. Но видишь, как вышло. И не думай, что ты один такой в белом пальто! Мы все повязаны в этом по уш…
– Саныч, – тихо прервал его Макс на полуслове, показывая за спину. Саныч развернулся – и оцепенел.
Их пассажирский поезд расщеплялся на части. Буквально исчезал в свете солнечных лучей, редея посреди воздуха.
– Какого…
И тут Макс услышал. Услышал звук, преследовавший его в ночных кошмарах. Услышал то, что надеялся не услышать больше никогда.
Ооооооооооооооооооооооооооооооооооооооммммммммммммммммммммммммм.
Поезд тем временем исчез полностью, растворился в бледном нарастающем свете декабрьского солнца. Свет теперь пробивался везде – из прорех между плотным строем деревьев, из окон крошечного станционного вокзала.
И с конца перрона.
– Это он, – на выдохе сказал Макс, наблюдая как чёрная многорукая фигура, на которую было тяжело смотреть без рези в глазах, ломано двигается по направлению к ним, а снег вокруг неё испаряется с шипением. – Марев.
Он оцепенел, не в силах сдвинуться с места. Вот он, конец.
Саныч достал из внутреннего кармана куртки какую-то книженцию, вытащил рацию, взглянул на неё, выругался, и откинул в сторону. Затем схватил Макса за плечи.
– Слушай сюда. Сейчас ты спрыгиваешь с перрона и бежишь по направлению, куда мы ехали, понятно? Доберись до бюро – на попутках, ещё как-нибудь, мне плевать. Сообщи, что нечисти стало слишком много, и что эта тварь вернулась.
– А-а т-ты? – Макс дрожал всем телом, с трудом различая силуэт напарника в резком свете, заполонившем всё вокруг.
– А я его задержу, – Саныч усмехнулся, посмотрел на него серьёзно. – Давай, вперёд. Щас испытаем на нём языческий молитвослов, запоёт как миленький. Пошёл!
И столкнул его вниз.
Макс упал, резко поднялся, взглянул ещё раз на Саныча – тот кивнул с грустной полуулыбкой.
И побежал.
– Да не троне меня Даждьбоже, да услышит зов и молитву мою. Да осветится путь мой, да будет всегда…
За спиной раздался крик – раздирающий, безумный. Слёзы скатывались по щекам Макса, развевались по ветру, терялись на змеях рельс. Крик продолжался долго, протяжно.
А Макс продолжал бежать.
Текущий рейтинг: 55/100 (На основе 39 мнений)
