(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Подвалы
Данная история произошла со мной в один из дней подвешенного состояния в городе Бийске, когда я приехал к родне погостить после долгого проживания в Петербурге.
В целом, месяц удался и я отдохнул как душой, так и телом. Давно хотел вернуться домой. Я так ждал воссоединения с Сибирью всей душой, скитался по закоулкам памяти, ностальгически выискивая впечатления и настроения былых лет.
Всю свою жизнь я прожил тут до своего метафизического паломничества в сердце России, философскую столицу города Москва. Я знал Бийск, построенный по указу Петра 1 в 1709-том как крепость на реке Бии, вдоль и поперек, знал его историю и любил его. Исходил всеми возможными тропами и перепутьями, каждое заброшенное здание и усадьба в старом центре были мною обхожены и обойдены вплоть полузаваленных подвалов. В одном из таких подвалов, в доме купца Ассанова, в котором располагался исторический музей, я побывал еще в 2017-том году, когда работал в нём музейным работником по практике от универа.
Тайна этих продолжительных катакомб манила меня с детского возраста, когда я только впервые увидел вход в подвал особняка во время «музейной ночи».
В том подвале, в начале 20-го века, во времена ЧК, располагался расстрельный зал или казематы для рев-воен-преступников и всяких контрреволюционеров. Их держали в узких карликовых комнатёнках и расстреливали тут же, у мутно-каменной стены с маленьким оконцем под самым потолком.
Спустившись nуда в годы своей работы в музее, я впервые увидел такую большую гору костей. Скелеты, черепа, горстки фаланг и позвонков, рёбер и просто непонятных осколочных костяшек ввергли меня в оцепенение и пригвоздили к месту. Я долго мог стоять и гладить крупные булыжники с выбоинами, следами от пуль. Крутил в руках черепушки и думал.
Запах стоял в тех коридорах таинственный, тёмный и почти что могильный. Словно царь-могила, возвышалась вглубь земли эта громада старинного особняка. Свет всюду проведен в подвальном помещении не был, ориентироваться мне приходилось часто на луч фонарика в телефоне и чистую интуицию. Я мог блуждать по коридорам и их ответвлениям часами, пока меня не начинали искать старшие.
В этих коридорах я отчетливо слышал какое-то томное дыхание земли, чего-то древнего в земляных глухих полах и стенах, переходящих из каменной кладки в ржаво-рыжий кирпич.
Серые и черные камни, а за ними слабо освещаемые бурые кирпичные сколы и острые углы. Это с каждой минутой гипнотически увлекало всё дальше и дальше вглубь подземных просторов.
Воздуха иногда не хватало. Приходилось делать вдохи реже, особенно когда уже несколько часов ходишь по этим коридорам. Голова безбожно кружилась, хотелось прилечь в неясную труху в углу коридора и задремать.
Никогда не мог понять, зачем купцам Ассановым такой здоровенный и основательный подвал? Не понимаю и понимать отказываюсь…
В общем, в один из таких зимних спокойных дней моей работы в музее, под каким-то предлогом пошел обхаживать подвальные помещения. Изучить и понять эти подземные ходы не было никакого шанса, я блудил и терялся в них всякий раз, даже когда был уверен, что запомнил хоть что-то.
Я открывал тяжелую покрытую коричневым линялым кожзамом дверь и входил в прохладные пространства подземелий. Сразу же почувствовал себя в своей тарелке, вдыхая полной грудью такой неожиданно приятный и привычный запах сырости и земли. Здесь, у самого входа, его еще было достаточно, чтобы не чувствовать головокружения.
Уже не помню, сколько там гулял и смотрел на дальние светлячки тусклых лампочек вдали коридоров, но я отчетливо понял, что в какой-то момент у меня жутко свело нутро от голода. Кажется, даже не заметил, что провел тут часа 4…
Я пошёл на ощупь, не желая садить старый телефон, который купил ещё чуть ли не в школьные годы.
Пока шагал, мог почувствовать как мысли начинают густеть.
С каждым пролетом коридоров, с каждой такой "кишкой", осознавал, что приближаюсь. Только выхода не было видно всё нигде и никак. Коридоры из коричневого кирпича не сменялись каменной кладкой, а лампочки над потолком у дальних дверных проёмов перестали приветливо мигать мне. Они стали светить невыносимо ярко.
Однако я не мог дойти ни до одной из них. Постоянно, уже на подходе к предбаннику комнаты, что-то непреодолимо останавливало меня. Я просто знал, что туда нельзя.
По стенам будто бы зажурчала вода, но остановившись я ничего не обнаружил. Ни мышей, ни крыс, ни тараканов. Сплошная кирпичная кладка. Рядом не было никого.
Когда я снова сфокусировал взгляд на ярко освещенном предбаннике, боковым зрением увидел какие-то движения чего-то, что никак не удавалось разглядеть. Я отказался подходить к освещённому пространству. Это уже было не нужно. Чувство необъяснимого ужаса останавливало меня и заставляло пятиться к тёмному коридору спиной. И каждый раз я находил ещё какой-то ранее не замеченный коридор.
Мне снова снился этот сон.
Я лежал на одноместной высокой кровати в комнате моего младшего брата Данила, он жил в Бийске, в районе, который у нас в городе называют АБ. В те дни я постоянно жил в его захудаленьком общежитии, населенном алкоголиками и прочими сомнительными личностями. Сам братец мой отправлялся к матери в деревню. Он не мог подолгу без родни и жить в городе один категорически отказывался. Брата можно было отчасти понять, только вспомнив, что его соседи по общаге наркоманы и полуослепшие от сивухи мужики.
Мне же оставалось только с пониманием вздыхать и оставаться в его комнате одному. Не сказал бы, что это было в тягость. Я мог целыми днями просыпаться под вечер, когда солнце уже закатывалось своим ярко-лиловым заревом, освещая за окном в свои последние минуты очертания сугробов и спешащие куда-то фигуры людей.
От греха подальше, я занавешивал окно, чтобы тьма улицы не заглядывала ко мне в стёкла. Комната находилась на втором этаже, куда постоянно пялились какие-то мутные силуэты.
Я лежал на койке и глядел в книгу, кажется, перечитывал лекции «Бытие и время» в сереньком переплёте. Из телефона хрипело через плохонький динамик «авторадио», завывая голосом какой-то неизвестной советской певички. Её голос казался каким-то безумным и заунывным плачем по утерянному. Под зимние вечера такие песни часто крутили по радио, навевая меланхолию и тоску. Человеку приятнее ценить тепло и уютную кровать с двумя пуховыми одеялами, когда он всем своим переживанием проникается таким тоскливым пением.
Как и сказал, этим днём я проснулся поздно. В комнате пахло сладковатым запахом пота и копченой колбасы. Вчера я пил водку. На компьютерном столе лежала оранжевая, изрезанная вдоль и поперёк, разделочная доска, на которой спокойно дожидалась меня порезанная и чуть подсохшая с попойки колбаса.
Я тяжело вздохнул и встал, отложив книгу в сторону. Пока не поздно, следует еще сбегать в магазин. Через минут 20 он ожидаемо закроется и больше, кроме этой самой копченой колбасы, есть будет нечего.
Не выключая радио на телефоне, где играла все та же нескончаемая песня, я начал одеваться. Пока натягивал свои кожаные импортные ботинки, затупленно уставился в пол, вспоминая свой сон.
Коридоры и подземные сооружения с раннего детства преследовали меня в кошмарах. Я бродил и продолжаю бродить по ним до сих пор, закрыв глаза и погружаясь в беспокойные сны.
Но после работы в музее эти сны стали приобретать образы чего-то знакомого и ясно узнаваемого. С тех пор, именно те коридоры и снились мне в кошмарах. Это перестали быть эфемерные абстракции произвольных подземных помещений: я видел именно тот коридор и яркие лампы вдали.
Выходя в межкомнатную прихожую, общую для нашего этажа, я вдруг резко встал, не успев закрыть за собой дверь.
Задрав голову, я поглядел в потолок, на лампу нашего тамбура. Нет, она не была разбита и даже не перегорела. Но лучше бы это произошло.
Тусклый свет откуда-то освещал зеленоватые обваливающиеся от слоёв штукатурки стены. Я начал в какой-то звериной и непонятной мне самому панике шарить руками за спиной, пытаясь пальцами проскользнуть в щель ещё незакрытой двери. От не горящей, но освещающей коридор лампочки не хотелось отрывать взгляда.
В её немом и пустом стеклянном шарике будто что-то смотрело, уставившись из мутной стекляшки... Коридор неожиданно дёрнулся. Мгновение назад, освещенный каким-то невообразимом способом, он покрылся мраком. Во мне будто все перевернулось. Щемящее… ледяное чувство ближе к сердцу кольнуло так что в глотке застрял крик.
Я буквально увидел свое лицо со стороны: эту гримасу гротескного ужаса, гипсовую посмертную маску… Дверь вот-вот должна была открыться и я наконец проскочил внутрь своей комнаты. С оглушительным грохотом захлопнул за собой стальную тушу дребезжащей от сильного удара железки.
Никто не ломился и не издавал ни звука.
Глухая бетонная тишина с той стороны. Ничего более не выдавало себя из темноты тамбура. У меня заложило уши от грохота захлопнувшейся двери. Казалось, что вся реальность парализована каким-то неестественным звоном.
Обувь я не снимал. Пройдя к компьютеру и сев на стул, принялся нервно жевать оставшуюся колбасу и поспешными движениями пальцев выковыривать из пачки «явы» сигареты.
Мои глаза остекленело цеплялись за линолеум, ворсинки ковра, пустую бутылку водки на полу… Челюсть настойчиво и помешательски вгрызась в подсохшую колбасу. В голове роились мысли: «Я не могу выйти из дома. Я не могу выйти из дома. Я не могу выйти из дома. Не могу, не могу, не могу, не могу выйти…» Доев то, что осталось от вчерашней закуски, я вскочил со стула и нараспашку открыл пластиковое окно.
Сибирский зимний ветер сразу ударил в лицо, но это не отрезвляло. Напротив, обмораживая мне щеки, морозные воздух лишал меня ощущения реальности происходящего, вклинивал меня в какую-то кукольное искусственное состояние.
Я закурил.
До утра оставалось по меньшей мере туча времени. Никто ко мне не придет, брата не будет еще около двух суток.
Всматриваясь в окно, моё внимание пожирали огни вывесок супермаркета напротив, голые стены домов-хрущёвок, мелкие огоньки окон еще не уснувших людей…
Ощущение реальности бытия постепенно терялось. Теперь я просто стоял и делал вид. Был пустым изображением. Как кукла.
До меня неожиданно дошло, что все люди с улицы пропали. Как бы не пытался, я не мог найти взглядом никого, кто шагал бы в магазин или с пакетами пива к себе домой. Десятки живых фигурок куда-то ушли.
«Я не заметил этого, не уследил», — пронеслось в моей голове странное удивление.
Они будто бы все разом что-то почувствовали и, не сговариваясь, поторопились кучкой уйти в тот узкий проём между двух плотно стоящих домов… Эта одержимая параноидальный мысль захватила меня.
От внутреннего дикого вопля, от чего-то молчаливо-кричащего, от всего своего внутреннего напряжения и чувства сдавленности мне захотелось бежать. Найти дорожку следов на снегу и пойти по ней до той тёмной щели между двумя пятиэтажками.
В этой темноте что-то ждало меня… быть может, там бы я смог найти укрытие и покой?
Сигарета обожгла пальцы и выпала на пол.
Да, всё верно. Прямо из проёма, из щели а бетонных тушах двух пятиэтажных домов на меня смотрели десятки человеческих глаз.
Я сполз на пол, тихо завывая от истерического наваждения.
«Не хочу… никуда не пойду… не выйду… не выйду… не пойду…»
В дверь затарабанили. Оглушительной силы удары обрушились на железную поверхность и я заскулил еще громче.
Обессиленный и кричащий, содрогнулся от сильного удара в сердце и поник лицом к холодному полу. Снова сон…
По коридорам я ходил черт знает сколько времени. Наконец это произошло — я даже как-то ждал этого. Догадывался и ждал, когда же, когда же… За моей спиной заговорили. Сперва тихо и отстраненно, как обсуждают в маршрутке по телефону свои покупки старые женщины. Затем настороженно, будто прицениваясь к сомнительной вещи. Понял, что говорят обо мне.
Я остановился и сел на корточки.
— Ты здесь?
Собравшись с духом, ответил:
— Да. Я все еще здесь.
— Ты хочешь выйти?
Смог лишь тихо и обессиленно закивать в темноту.
— Тогда возьми меня за руку. Я выпущу тебя.
Мою руку подхватило нечто гладкое и прохладное. Это ощущалось как пластик. Дешевый и полый предмет, как рука у манекена с рынка. Я встал и пошел.
Никаких затруднений не было, молча тащил к другому концу коридора одну лишь руку. Хотя я даже не уверен, что это была именно рука. Она задевала о стены по бокам от, но я не останавливался.
Увидев вдали лампочки под очередным дверным косяком, понял, что в сотый раз добрел до "предбанника" выхода из подземелья.
Свет лампы залил глаза. Резь стала невыносимой, но я не мог остановиться. Сзади меня уже настойчиво что-то толкало. В глазах потемнело.
Лёжа у обитой кожзамом двери, я поджал под себя ноги и громко задышал, глядя перед собой в пустоту. Дверь без единого звука отворилась настежь.
Как я вышел из музея даже не вспомню. Шёл домой вдоль бетонных стен и парков без единой эмоции, испытывае одну лишь смертельную усталость. Как кончился день, я тоже не вспомню. И то, что делал всю неделю. Клочок памяти будто бы вырезали за незначительностью.
До меня всё-таки дошло, что я наконец развяжу узел этого дурного сна, который годы мучил меня по ночам.
Я шёл и шёл. Буря сдувала меня, но вместо снега лицо забивала густая темнота. Во сне мне чего-то очень не хватало… Возможно, осязаемости и конечностей? Как будто бы я и сам был частью этой метели мрака.
Пытался найти в окружающем мире что-либо знакомое, но не находил и продолжал искать дальше. Безуспешно и бесцельно. На пути то и дело проскальзывали другие тени. В них было что-то, чего мне так недоставало, но я не мог это забрать.
Во сне часто видел себя валяющегося на кровати, как игрушка, которую уронили. Когда я дойду до лежащего, что-то произойдет.
Так происходит и будет происходить в каждом моем сне и дальше. Реальность больше не кажется мне живой. Все чаще я живу в своем кошмаре. Коридоры, окно, люди между двумя пятиэтажными домами - все это стало моей новой жизнью. Эти места и события я вынужден переживать из раза в раз. Этот стук в дверь и образ распластанного на полу тела. Эти бесконечные коридоры и холодную руку, которую я вывел из них.
Текущий рейтинг: 40/100 (На основе 15 мнений)
