(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Ночной гость во время зимней охоты
В тот день я решил сходить на охоту; я далеко не профессионал, скорее начинающий любитель, потому, вполне закономерно, остался с пустыми руками. К пяти часам уже стемнело, от дороги я был довольно далеко, и потому решил заночевать в охотничьем домике поблизости – его поддерживал тот охотничий клуб, в котором я тогда состоял.
До избушки я добрался насквозь продрогший и промокший – снега тогда выпало мама не горюй, и купить себе снегоступы мне никто не посоветовал. Ввалившись внутрь и кинув «Сайгу» в угол, я тут же кинулся топить печку, благо рядом с ней был небольшой дровенник. Разжигал я ее битых полчаса – она отчаянно дымила, но разгораться не хотела; лишь после долгого раздувания пламя все же занялось. Протирая слезящиеся глаза, я стянул комбинезон и куртку, развесил их над печкой и уселся жрать.
Скоро меня разморило и стало клонить в сон. Подкинув еще пару полешек, я улегся на диван, завернулся в одеяло и уже практически заснул, когда в дверь раздался стук. Я вообще не из трусливых, но «Сайгу» все же к себе подтянул, от греха подальше – черт его знает, кто может зимой посреди ночи припереться в избушку посреди леса.
- Открыто! – крикнул я, покрепче сжимая рукоятку ружья.
Внезапный ночной гость оказался другим охотником; мужичок лет сорока на вид с видавшей виды двустволкой. Отряхнувшись от снега, он представился и пожал мне руку – от его прикосновения я чуть не подпрыгнул, настолько холодной была его рука. Впрочем, на улице была зима и ничего странного в этом я не увидел.
Усевшись у печки, он кинул в нее еще несколько поленьев и открыл тягу побольше – та аж заревела от разгоревшегося пламени. Сон ко мне все равно не шел, потому я встал и присоединился к нему – на вид он все же был поопытнее меня, и, возможно, мог бы дать мне пару ценных советов.
Разговорились мы довольно быстро; начали с обсуждения методов охоты и выслеживания дичи, но постепенно перешли к разговорам за жизнь. Я о себе немного рассказал – кем работаю, в каком районе живу и все такое, потом он о себе начал - оказалось, он местный, из небольшой деревушки Чищелистье, охота – хобби, а работает на полставки. Семьи нет, детей нет. Тогда он мне и рассказал историю, которая, как он утверждал, случилась с ним на самом деле. Ее я приведу от первого лица, благо помню ее практически дословно:
«Я тогда еще срочку тянул; нас отправили на учения куда-то на юг страны, в глинистые пустыни. Погода там очень своеобразная – днем - +30, а ночью, от силы – 5-8 градусов. Встали мы там палаточным лагерем, к полевой жизни нас приучить решили. Палатки там здоровенные были, человек на тридцать-сорок – по бокам деревянные нары, на которых спали солдаты, а в центре – простенькая печка-буржуйка с жестяной трубой. Трубы нам пришлось делать самостоятельно из жести – видимо, на складах не нашлось. Эти самые печки почему-то невзлюбил наш начштаба – тот еще урод, который и в части-то постоянно косой был, а на учениях так и вовсе ушел в беспробудный запой. И по пьяни он частенько приходил с этими буржуйками воевать – пинал их, опрокидывал, мял трубы, а нам потом приходилось все это править и пересобирать, чтобы ночью от холода коней не двинуть.
В общем, в один из дней меня назначили истопником – это тот, кто всю ночь или полночи печку топит, чтобы бойцы от холода к утру не окочурились. Для меня это был не первый раз в подобной роли; я уже привык к подобной работе и даже умудрялся дремать в процессе, действуя практически на автомате. В конце концов, дело простое – знай себе подкидывай поленья в печку раз в двадцать минут, для этого думать не надо, вот я и довел это до полного автоматизма, что даже просыпаться не надо было. В ту ночь все было как обычно – во всяком случае, часов до двух-трех; потом, знаешь, так холодно стало, что пар изо рта пошел прямо в палатке, и это у печки-то. Я знай себе еще подкинул, но теплее не стало. И свет от печки, знаешь, будто тусклее стал, а темнота вокруг – только гуще; вот я уже край палатки видеть перестал, вот и нары уже едва различаю, и дубак такой – а печка ревет во всю, я ж ее на полную раскочегарил, чуть ли не краснеет от жара, даже те дрова, что я сверху положил, обугливаться начали. Очень убежать хотелось –я понимал, что что-то очень сильно не так, что надо было будить остальных, поднимать людей в ружье; мне было очень страшно, но я нашел в себе смелость остаться и продолжить. Я не понимал, что происходит, но был уверен, что оставь я свой пост – и все погибнут, замерзнут или их заберет темнота. Потом печка стала тухнуть; я пытался ее раздувать, кидал бумагу, но она просто не занималась; я же чувствовал себя все хуже и хуже, башка трещала и плыла, но я не оставлял попыток.
В общем, не буду тянуть резину дальше; оказалось, этот говнюк начштаба в последней драке с печкой что-то в ней крепко повредил; то ли шов на ней разошелся, то ли еще что, и значительная часть дыма и угарного газа вместо трубы шла в палатку. Я же, видимо, еще будучи в полудреме некисло траванулся и от этого все это мне и привиделось; несколько человек из наших умерли, но меня никто не винил – всех собак сразу повесили на этого урода, и он уехал куда-то далеко и надолго.»
Какое-то время я молчал, ожидая продолжения истории, но он, судя по всему, не собирался ее продолжать. Меня в рассказе удивило только одно – неужели можно угореть настолько легко, что сам даже этого не заметишь?
Не желая наступать ему на больное, я перевел разговор в другое русло. Еще какое-то время мы травили байки – он – о деревенской жизни, я – о городской; казалось бы, люди из разных миров, с разным стилем жизни, разного возраста, а все, в целом, сводилось к одному и тому же.
В какой-то момент он встал, подхватил берданку и сообщил, что ему пора. Это было довольно странно – за окном все еще было темно, мела вьюга, и куда он мог пойти в такую погоду посреди ночи было решительно непонятно. На мои вопросы он отвечать не стал и просто протянул мне руку – пожал я ее практически инстинктивно, не задумываясь. Его рука была все еще холодной, очень холодной, хотя он просидел со мной у печки сколько? Три? Четыре часа? От его прикосновения мне стало так холодно, что я задрожал всем телом.
Я встретился с ним глазами и только тогда заметил, насколько у него глубокий и пронзительный взгляд; как бы ни избито это звучало, но чувствовалось так, что он видит меня насквозь, смотрит прямо в душу. Я же внезапно понял, что не помню практически ничего из того, что он рассказывал – только название деревушки, которое мне казалось почему-то смутно знакомым, и его рассказ; ни имени, ни рода занятий, никакой конкретики. Почему – я не понимал; конечно, моя память не идеальна, но таких провалов в ней раньше не возникало.
Неотрывно смотря на меня, он произнес еще одну – последнюю - фразу, которую я очень хорошо запомнил:
«Мне пора. В следующий раз будь осторожнее, иначе снова встретиться придется».
После этого он отпустил мою руку, развернулся и ушел в метель.
Я же внезапно для самого себя очнулся на больничной койке. Оказалось, что труба печки в охотничьем домике была почти наглухо забита сажей; да, я чуть не задохнулся от дыма, аккурат как в рассказе моего ночного гостя. Правда, и ночного гостя на самом деле не было – где-то через час после моего прихода в домик туда пришла на ночевку группа охотников и обнаружила меня в несознанке, одного; они же меня и довезли до больницы.
Собственно, я не знаю, что именно это было. Логика мне подсказывает, что это была просто галлюцинация или сон; возможно, будучи в забытьи, я каким-то образом воспринимал окружающее и слышал, как меня везли в больницу, как говорили о моем отравлении дымом и все такое, а все остальное было плодом моего болезненного состояния. С другой стороны, - это событие мне помнится абсолютно реальным, непохожим на сон – как и его взгляд, и его холодные до смерти руки.
Иногда он мне снится; никогда я не вижу его вблизи, но он бродит где-то вдалеке – и смотрит на меня. И, несмотря на расстояние между нами, я абсолютно четко ощущаю на себе его взгляд и понимаю, что он с нетерпением ждет нашей следующей встречи.
Текущий рейтинг: 73/100 (На основе 33 мнений)
