(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Маруська
Маруська легла. Слегка покалывало живот, но в целом было сносно. Подумаешь, мусор на полу. Мы и не такое видели.
Хозяева умерли. В принципе, весь масштаб этой потери Маруська не осознавала - не могла просто. Но и тоски никакой не было, растерянности тоже. Сколько их таких было, горемычных. Прибьются новые. Всегда прибивались.
Маруська уже и не помнила, как ее грубо схватили за загривок, швырнули куда-то в кусты и сопроводили неким тайным напутствием - черт его знает, каким, она была слишком занята тем, чтобы не шмякнуться в куст крапивы. Да и, в общем-то, не очень понимала, что ей орет пьяный, хриплый голос за спиной.
Ну орет и орет, абы пожрать давал.
А потом навострила уши. Ельник зашумел.
Маруся вздохнула. Ну вот ежика тебе в ухо, опять хозяева новые будут.
А они будут, Маруся даже не сомневалась. Всегда были.
Одни хорошие, правильные хозяева. Которые кормят, поят, ласку умеют применять в разумных количествах и вообще люди честные. Другие - вот как этот, в тельняшке, с матерком и крепким табачным духом (как же Маруся его ненавидела). Эти тоже хозяева, но с душком. Для них Ельник.
Их все равно было жалко - с их рук падали вкусные штуки, особенно маленький такой старался, белобрысый, в чем-то похожий на саму Марусю, с пятном под глазом. Робкий, говорил что-то много. Ей говорил. Маруся не понимала ни слова, но вежливо слушала. Па-па-бьет. Это слово настолько часто встречалось в этих беседах, что Маруся его даже запомнила и иногда пыталась произнести. Не выходило. Потом белобрысый плакал, крепко ее обнимал и давал еще еды.
Очень удобно, между прочим.
Вот его действительно было жалко. Но Ельник, он такой, с ним спорить - себе дороже. Да и не понравились Марусе ни полет в кусты, ни знакомство с крапивой, которого не удалось избежать. Она нахохлилась и незаметно ждала неизбежного.
Сколько же раз это все уже было.
Первой заорала толстая. Она была, в принципе, неплохая. Давала вкусные цеплячьи шейки, иногда чесала за ухом. За ухом чешется, ух как. Всегда чешется. За левым ухом даже была ранка - настолько усердно Маруся хотела унять этот вечный зуд. Но толстую жалко не было. Она могла и ногой поддеть и чем покрепче переехать. Марусе было непонятно. Ведь в комнате вкусное, ей его дают, почему она не может туда приходить? Зачем все эти истерики, побои, долгие лекции из непонятных слов?
Но толстая могла быть и другой. Наложит в миску чего-нибудь теплого, призывно пахнущего, и говорит. Маруся не мешала. Пусть говорит, если ей так удобнее. Это ее второе слово, значение которого она не понимала. Уй-ду-от-не-го. Ну и ладно, почему бы и нет. Там только цыплячьих шеек случайно нету? Тепленьких таких, как…
Как у мамы было. Тепло, мягко, вкусно. Маруся вздохнула.
Этого в тельняшке жалко не было. Во-первых, он тут новенький. Пришел недавно, взгромоздился, осмотрелся, пнул Марусю. Мол, он тут главный. Ну, Маруся поняла, и больше рядом с ним не ходила. А сегодня поймал, сволочь, специально же ловил, поднял за шиворот, что-то говорил, да и выбросил в крапиву.
Ничего из его слов Маруся не запомнила.
К его воплям Маруся отнеслась никак. Ни злорадства, ни чувства мести не было. Это был просто отвлекающий элемент - да когда он уже заткнется, надоел. Заткнулся нескоро. Что ж, лукавить Маруся не стала. Эта тишина ее и правда порадовала.
И еще долго она ждала криков белобрысого, хорошего, доброго. Но не дождалась. Мелкий умер молча. Когда еловые иглы вспарывали его кожу, когда неожиданно гибкие ветви хлестали тело так, что мясо отрывалось целыми ломтями, когда Ельник жадно пил свежую кровь. Мелкий молчал. Так и не проронил ни звука. И для кого только старался? Марусю это точно не впечатлило, а других слушателей тут не было.
Может, ему было плевать.
Лишь бы не вот это, как он говорил. Па-па-бьет. Что бы эта тарабарщина не значила.
Маруся просто зарылась лицом в траву. Теперь новых хозяев ждать. Опять. Вот же невезуха, чтоб тебя ежики растащили…
А ежиков тут было до черта. Колючие, неприступные, опасные. Ни укусить, ни ударить. Да и сожрать сложно. А как сожрешь - невкусные, отвратительные, жесткие. Проклятие местных земель, потому что жрать кроме них было особо и некого. Поэтому Маруся и ждала хозяина. С теплым, с мягким, с вкусным. А иначе придет Ельник. Всегда приходил.
Маруся не сразу поняла, что это новый хозяин. Мелкий, зашуганный, весь в грязи. Пришел на хутор, озирался. Ждал хозяев, видать. Как и сама Маруся. Боялся. Маруся не боялась. Она не доверяла.
Ну что это за хозяин такой. На самом лица нет, ошметки какие-то вместо второй кожи, на ногах - не красивые са-по-ги, а какие-то тряпки. Смех один.
Но постепенно он смелел. Понял, что здесь никого нет. Решил, что нашел дом. У Ельника только спросить забыл, дуболом. Маруся потянулась. Солнышко приятно нагрело спину, и куда-то идти совершенно не хотелось. Но надо.
- Что ж ты, красавица? - встретил ее паренек, - Одна тут?
Маруся не поняла ни слова и выжидательно смотрела на новосела, готовая как ринуться наутек, так и не менее рьяно наброситься на еду. Мелкий, почти такой же, как прошлый, делал лицом странные гримасы и, наконец, положил перед ней вкусное. Маруся посмотрела на угощение. Не трюфеля под винным соусом, но сносно. Для первого раза пойдет. И, довольно улыбаясь, начала трапезу.
Если бы она понимала, что рассказывает ей исхудавший подросток, то наверняка бы его пожалела. Такой же неприкаянный, меняющий хозяев, как деревья листву, и запуганный. Он - тем, что его найдут. Она - Ельником. И то, и другое было неотвратимо, можно было очень долго прятаться, но не сбежать. Она относилась к этому довольно фаталистски, он - никак не мог принять. И был готов бороться. С кем, с Ельником? - ехидно подумала бы Маруся, налегая на почти жидкую, разваливающуюся на глазах вареную колбасу.
А подросток что-то трещал над ее головой. Только вдруг знакомое слово появилось. Па-па-бьет. Маруся с недоверием посмотрела на хозяина, но выражение его лица было такое же, как и у мелкого.
Он не врал.
Предусмотрительно доев колбасу (а когда еще представится случай от пуза поесть чего-то еще, кроме опостылевшей ежатины), она смотрела на нового хозяина. Что он тут временно, сомнений не вызывало. Ельник жрал и не таких. Не он первый, не он последний. Неприятно, конечно, сидеть на голодном пайке, но особых надежд Маруся не питала. Недолго долговязому (так она его прозвала) ходить по этой земле. Да и кормежки от него ждать хорошей не приходится. Лучше бы…
Маруся погрязла в воспоминаниях о свиных отбивных и прочих радостях, коими ее щедро снабжали предыдущие хозяева. Этот же мог только колбасы предложить. Дерьмовой, самой дешевой, разваливающейся на части еще в процессе производства. Поэтому ее стягивали такой тугой пленкой.
Пленка была невкусная.
Долговязый много говорил. Маруся не понимала ни слова, но смирно сидела и слушала. Во-первых, за это обычно давали добавку. Во-вторых, она силилась выучить новые слова. Надо же понять, что эти вот между собой говорят. Это была ее тайная мечта, скрытая ото всех, даже от самой себя.
Вот же ж едрить-мадрить.
Это было единственное слово из незнакомого ей языка, значение которого она поняла. Едрить-мадрить означало досаду и недоумение. Правда, когда приходил Ельник, она слышала другие слова, так что предполагала, что это такое среднее проявление досады и недоумения. Когда все очень плохо, хозяева используют другие слова.
И все это время Маруся ждала Ельник. Он был неизбежен. Этот новый хозяин, одинокий, ничего не знающий, не защищенный. Случайный посетитель этого леса, не знающий ни о задолбавших ежах, ни о том, что этот лес питает. Выбора у него не было. Да и сама Маруся не горела желанием ему помогать.
Колбаса, как ни крути, была невкусная.
Закричал этот хозяин неожиданно. Маруся навострила уши и попыталась что-то разглядеть в ярко освещенном окне. Тщетно, Ельник уже запустил туда не одну и даже не десять ветвей. А дальше Маруся считать не умела.
Но вопли были довольно красноречивыми.
Она посмотрела в окно, лениво потянулась и побрела в сторону дома. Не то чтобы ей нравилось это зрелище, но последние дни выдались на редкость унылыми. Сейчас бы хоть какое представление посмотреть. Долговязый обречен. Нравился он ей или не нравился, это уже не имело значения. Плохой хозяин оказался. Ельник не уважил, да и ей ничего особенно вкусного не принес. Так, проходняк. Сколько их было. Сколько их будет.
Маруся легко пролезла в щель, ведомую только ей, и после недолгого путешествия в межстенном пространстве выползла где-то возле плинтуса у подвала. Этот лаз был никому, кроме нее, неизвестен, и даже вызывал гордость. Нашла, сохранила, пользуется.
Долговязый был в соседней комнате. Ветви Ельника тянулись туда, дрожали, трепетали. Много крови, хорошей, бодрой, молодой. Вкусной. В последнем Маруся Ельник не винила. Если уж вкусно, то…
- Ее только не трогай, - слабо прошептал долговязый.
Маруся насторожилась.
- Меня забери, ее не трогай.
Все новые и новые ветви вползали в полуоткрытую дверь.
- Оставь ее в покое, тварь! Отче наш, иже еси на небеси…
И Маруся впервые поняла. Вернее, вспомнила. Только в прошлый раз эти слова произносил старческий, трясущийся голос. Голос новенького тоже трясся. Может, это и помогло сообразить, что происходит.
Он молил о пощаде.
Но не для себя, а для нее.
Маруся задумчиво поставила левую ногу. Нога окрепла, обросла мышцами. Правую. То же самое. Попыталась вспомнить какие-то слова, но получилось только па-па-бьет. И заревела.
Ельник дрогнул. Он знал этот рев. Но очень давно его не слышал.
Черная бестия вернулась.
Маруся выросла вдвое, может, даже больше. Клыки удлинились, жуткая усмешка перерезала ее лицо. Так же вопил первый хозяин… Не просто хозяин, а настоящий Хозяин. Хороший. Старый, больной, но хороший. Давал вкусное.
А еще давал кое-что еще, тоже вкусное.
И отдал свою жизнь, чтобы Маруська осталась тут, и…
Маруся больше не думала. Она кромсала извивающиеся щупальца веток. И Ельник отступил. С опаской отступил, в ужасе. Перед четырехметровым силуэтом, который еле протиснулся в дверь, орал не своим голосом, роняя ошметки кожи, явно сшитой ему не по размеру.
А подросток Петя утром машинально гладил кошку, прикорнувшую у него на груди. Обычную, в чем-то нелепую животину, которая так хорошо умела слушать. И с которой он делился своими проблемами. И своим скудным рационом.
Кошка мурлыкала. Она уже забыла, насколько человечьи пальцы могут влезть под шерсть и оставить почти гнетущее, невыразимое удовольствие. Ну, подумаешь, колбаса невкусная. Зато пальцы, пальцы - настоящие. Как у первого хозяина.
И Маруся поняла, что они здесь теперь надолго. Не она - они.
Текущий рейтинг: 80/100 (На основе 38 мнений)
