(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Мобилизованный
Никто не знает, когда, почему и с кем началась Война, но в Общество Содействия Мобилизации я вступил сразу же, как получил приглашение по крысиной почте.
- Для начала усвойте следующее, - вещал голос Инструктора из капсулы, которую я осторожно отсоединил от розового подвижного хвоста, - Совершенно неизвестно, каким именно образом к вам прибудет Мобилизованный. Он может приехать на такси, сойти с поезда, спуститься с балкона, расположенного этажом выше. Вы можете застать его сидящим у вас на кухне, играющим с вашим ребенком или смотрящим телевизор (запишите номер канала в соответствующей графе). Были случаи, когда Мобилизованный обнаруживался при доставке в коробке от стиральной машины, прилетал на дельтаплане или приходил под видом сантехника, ветврача или продавца Мелкой Бытовой Техники. Важная информация: несколько раз Мобилизованный поступал к Попечителю множеством посылок и бандеролей, каждая из которых содержала орган, фрагмент кожи или емкость с физиологическими жидкостями. Напоминаю, что в данной ситуации необходимо придать Мобилизованному Воинский Вид и способствовать его скорейшей отправке в Зону Боевых Действий.
Человеческая часть инструкции на этом закончилась, капсула с неприятным треском распалась надвое, и в горке едкого порошка обнаружилась памятка, из которой я усвоил следующее:
1. Член Общества Содействия Мобилизации, в дальнейшем именуемый Попечитель, обязуется принять Мобизованного на своей территории, Вооружить его и Отправить на Соответствующий Участок для надлежащего выполнения Воинских Обязанностей.
2. Вооружение и Подготовка Мобилизованного осуществляются за счет Попечителя и производятся в соответствии с Представлениями последнего о ходе текущих Боевых Действий. Согласно последнему Постановлению, допускается Вооружение Мобилизованных садовым и строительным инвентарем, предметами быта и ухода за телом, торгово-оформительным оборудованием, а также универсальными приспособлениями для отправления Творческо-Художественных Надобностей, как-то: малярная кисть №4, резец для стеклобетона класса А и мастерок Универсальный №6/2.
3. Выбор Участка Боевых Действий и Противника осуществляется Попечителем Исключительно и Строго Наугад, посредством Универсализированного Гадания на воде, пивной продукции, машинном масле и кровожидкости Девятой группы.
4. Попечителю строго запрещается раскрывать Мобилизованному собственные представления о Цели и Смысле Боевых Действий, дабы не повредить его Воинским качествам. Для наилучшего Содействия Мобилизации Попечитель обязан отринуть само понятие Целесообразности Войны, Победы и Долга, которые для Мобилизованного выступают как вещи, обладающие самостоятельным, ни от чего не зависящим и ни с чем не связанным значением.
5. В ситуации текущей Войны необходимо осознавать, что Смысл есть проявление Низшего мира причинно-следственных связей, в то время как Подлинно-Высшее реализуется в действиях, всякого Смысла Лишенных. Попечителю не следует опасаться за здоровье и жизнь Мобилизованного, которые, согласно последнему Постановлению, являются Вечными, Существующими Вне Времени и Пространства.
6. В отличие от Попечителя Мобилизованный находится под покровительством Подлинно-Высшего и поступает в Его распоряжение непосредственно после утилизации.
Что ж, сказал я себе, все это очень интересно, и, разумеется, я исполню свой долг с радостью. Но вот с момента, как я прослушал инструкцию и прочел памятку, прошло несколько дней, однако Мобилизованный все никак не появлялся. Устав ждать, я обратился за помощью к соседу, который оказал Содействие уже четверым, и тот посоветовал мне не зацикливаться на конкретных датах, а довериться неясному ощущению, возникающему в промежутке между первым и вторым часом после полуночи.
- Ты поймешь, что я имею в виду, - сказал он, выплескивая в мусоропровод бадью с раствором, оставшимся после последней Отправки. В мутной струе мелькали пуговицы мундира, лишние пальцы и зубы, последней в темный провал отправилась четырехпалая ступня с младенчески нежной пяткой.
Что ж, я и вправду скоро это понял. Лежа в кровати и глядя в темноту, я стал испытывать тревогу от узкого пространства между комодом и секретером. Щель эта начинала казаться мне дверью в неведомое. Долгие минуты я сосредотачивал на ней взор, пока в самой глубине не начинало мерещиться некое образование, готовое проклюнуться. Усталый, я отворачивался и закрывал глаза, пока в один прекрасный момент навстречу моему ждущему вздору из темного проема не высунулась осторожная рука. Медленно, словно привыкая к новому миру, она обшарила пол вокруг, погладила выступающую паркетину, споткнулась о брошенный пульт телевизора – мокрая бледная рука, слегка фосфоресцирующая в полумраке. Она казалась бескостной, а голова, что явилась за ней вслед, голова без лица, бугристый ком белой плоти, точно была без костей, поскольку протиснулась в узкий проход, ужавшись почти вдвое. Больше всего по консистенции она напоминала загустевший куриный бульон, в котором забыли обглоданные кости, хрящи и разваренную луковицу. Во всяком случае, именно на очистки походили нервные ганглии, колышущиеся внутри этой студенистой массы.
Древний несознательный человек испугался бы этого безглазого призрака, но я знал, что это всего лишь современный Мобилизованный – существо, без нашего Содействия и Обеспечения, по правде сказать, тупое и жалкое. Как бы сражались с Врагом эти студенистые тела, не одевай мы их в одежды нашей заботы, не показывай мы им, куда идти, что делать, как быть – если слово «быть» вообще применимо к этим созданиям.
Ближе к четырем, когда начало светать, Мобилизованный выбрался из промежутка почти наполовину. Задняя часть его тела еще формировалось, я слышал, как переплетаются в темноте скользкие жгутики, как выделяют дополнительный студень костяные раструбы на спине. Чтобы подманить гостя ближе, я сходил к холодильнику, вывалил в миску повидло и принес его в комнату. Глупо, ведь у Мобилизованного не было рта, но разве Оснащение не ограничивалось исключительно моим усмотрением – и разве это усмотрение обязано было что-то учитывать, кроме моей необходимость содействовать отправке Мобилизованного на Фронт?
Я поставил миску на пол, лег на кровать, повернулся к стене и позволил Мобилизованному делать Что Нужно. Смутное движение, склизкий звук, точно по полу провели кистью, набрякшей обойным клеем – и я ощутил, как под пружинами обосновалось Нечто. Толстая полоса слизи тянулась от промежутка между столом и комодом и уходила под мою кровать. Нагнувшись, я разглядел в полумраке, что существо съежилось в позе зародыша и слегка дрожит на холодном полу.
Что ж, сказал я, дело сделано, остается дождаться утра - и включил телевизор, чтобы время шло побыстрее. Передавали последнюю Сводку Боевых Действий. Отряд Мобилизованных, оснащенных автоматическими зонтами, рожками для бильбоке, пожарными баграми и манекенами из магазинов готового платья, двигался на хорошо укрепленные позиции Врага. Раздался выстрел орудия, экран заволокло дымом, поверх которого взметнулась оторванная одноглазая голова. Когда дым рассеялся, из груды белесоватой плоти, оставшейся на месте отряда, одиноко торчал пластиковый женский торс с заклеенными скотчем сосками. Лицо манекена плавилось от жара, отчего казалось, будто спокойная и уверенная безликость на нем сменяется тревожащим выражением древней Тайны.
Стоило мне подумать о Тайне, этом пугале современного человека, неуместном в состоянии Войны и потешном для всякого, кто готов Содействовать Боевым Действиям против Врага, как Мобилизованный словно бы ответил на мою мысль действием – вздрогнул и издал глухой и протяжный стон, перешедший во всхлип.
Как следовало мне на это реагировать? Заученная инструкция не содержала подсказок. Я устал, мне хотелось спать, кто упрекнет меня за это – и почему кто-то вообще должен меня упрекнуть (почему я в этот момент подумал о возможном упреке?)? Спокойно и трезво, как всякий порядочный человек, я отвернулся обратно к стене и под всхлипывание и дрожание безглазого существа спокойно уснул. Возможно, это покажется странным, что я мог вот так вот спать, и все же подчеркну – то был Мобилизованный, а все мы знаем, каковы его Задача и Назначение.
Наутро, заглянув под кровать, я обнаружил его все там же, все в той же позе зародыша, разве что теперь на студенистой маске обозначились впадины - там, где у обычного человека могли бы быть глаза. Теперь он определенно выглядел человечнее, чем вчера, и потому я сделал робкую попытку исполнить свой Долг Содействия Мобилизации.
- Вставай-вставай, ступай-Побеждай! – пропел я и пододвинул под кровать миску с засохшим повидлом. Ответом мне стал новый всхлип, после которого я решил пошевелить Мобилизованного шлепанцем. Шлепанец ткнулся ему в голову, и случилось странное: он схватил его и не захотел отпускать. Более того: отказавшись отдавать этот обычный предмет обуви, полученный мною по Квоте, он обнял его, точно…
Нет, я не могу подобрать слова. Казалось, что шлепанец стал для него чем-то близким, каким-то живым существом вроде миниатюрной копии Домовладельца, напоминающего о задолженности по квартплате. Ее, эту копию, тоже можно было обнимать – а кое-кто нездоровый этим не ограничивался – но проявлять к ней какое-то другое, странное чувство – нет, это было уже чересчур.
Без сомнения, мне попался дефектный Мобилизованный. Я должен был уведомить о нем Общество, но вот я, завороженный зрелищем шлепанца, все смотрел и смотрел. Он цеплялся за него, как за якорь, за якорь, да. Он должен был понимать, студенистым своим нутром чувствовать, что обычные вещи не имеют Смысла, что за него стоит Подлинно-Высшее, которое раскрывается только на Участке Боевых Действий, и вот, однако, шлепанец побеждал Подлинно-Высшее, и Мобилизованный, цепляясь за него, оставался под кроватью.
Неужели… Все во мне похолодело, словно на Предохранитель, встроенный в груди, подали напряжение в четыреста вольт. Неужели он не хотел идти на Войну? Как такое возможно? Разве Мобилизованный на это способен?
Здесь и сейчас, в этом рассказе, я подхожу к моменту своего собственного поражения, за которой высочайшая Комиссия, возможно, взглянет на меня не только Укоризненно, но и Отечески-Сурово. Ибо я, разумеется, виновен в том, что оказался не достоин вверенного мне Попечительства.
Что именно проснулось во мне такое, отчего я не решился Устыдить мобилизованного, напомнить о Надлежащем Воинском виде, Долге, Подвиге и Участке Боевых действий, Вооружить его имеющимися у меня штемпелем и стамеской? Не знаю, должно быть, какое-то древнее, неясное чувство, которое иногда еще проявляется в людях вроде меня, одиноких и не удостоенных Талона на Осуществление Родительского Долга. Это не оправдание, просто констатация факта. Если за мною придут, я не стану его отрицать, а чистосердечно укажу пальцем на цветущую за окном черемуху, на весенний дождь, если он будет идти, на что-нибудь еще, столь же нужное человеческому сердцу, как нечто, о чем я не знаю и не узнаю уже никогда.
Так или иначе, я оказался недостойным Содействия и его Масштабной задачи, проявил себя Мелко и Трусливо. Я должен был вытащить Мобилизованного из-под кровати, просушить от слизи феном, одеть хотя бы в халат – и тогда Государственная Монета орлом или решкой могла решить, в каком направлении ему двигаться в Бой.
Но я оставил его лежать и не оправдываюсь, что забыл о нем, не подумал, понадеялся на авось. Нет, я думал о Мобилизованном каждую минуту, что еще оставалась нам отмерена. Мы лежали, каждый на своем месте, под тиканье настенных часов, комнату заливал холодный свет солнца, мы лежали, и каждый из нас не хотел никуда идти, не хотел исполнять свой Долг, чем бы это ни грозило.
В этот день, не коснувшись друг друга, человек и существо из белесой слизи, недоделок, дрожащий под кроватью, мы сделались ближе, чем сослуживцы по гибкой воинской перемычке, из тех времен, когда хирургия объединяла людей в батальоны и роты. Я верил, что он знает, о чем я думаю – наивно, однако я верил; он знал, что я не выдам его, и когда я заглянул под кровать и увидел то, что увидел, это не стало для меня неожиданностью.
К этому времени он уже умер. Если во всей этой истории и был момент, когда я мог Посодействовать Мобилизации, то я его окончательно упустил.
Пока я молчаливо ждал, вещество, из которого состоял Мобилизованный, распалось и превратилось в порошок, сохраняющий подобие прежней формы зародыша. Он рассыпался сразу же, как я попытался его вытащить, поэтому мне пришлось идти за щеткой. Медленно, совок за совком, то, что было этим странным существом, перекочевало в пакет к консервным банкам, огрызкам яблок и упаковкам от шоколада «Родина». Наконец, осталась последняя горстка, и что-то в ней было таким странным и неясным, что я не спешил отправить ее к остальному мусору.
Быть может, я думал, что все еще можно исправить? Что Мобилизованного возможно воскресить из нее, и он встанет и отправится на свой Участок Боевых Действий? Нет, я все же и сам не верил в это.
Я смотрел на эту горстку праха, и то был последний остаток того, кто умер на моем Попечении. Все, что осталось ему – узкое пространство под моей кроватью, клетка, не более просторная, чем тот Воинский Долг, для которого он был предназначен. Горстка, что уцелела от него, была еще более ничтожной – и потому, в противовес этой ничтожности, передо мной возник образ другого пространства, бесконечно, под стать его малости, широкого.
Взяв прах, я вышел на балкон. Был вечер, обычнейший из сотен моих вечеров. Через час мне предстояло уснуть и проспать до утра. Но, вопреки обыкновению, сон не шел ко мне, и я поймал себя на мысли, что думаю о Мобилизованном, как о самом себе, как если бы этот мимолетный призрак мог есть, пить, дышать, стоять в очереди за пастой из рябины и молочая и сдавать семенной материал в Фонд Сохранения Гомогенности.
Я понял неожиданно, что спрашиваю себя, кем оно было мне, это существо, выращенное в неизвестном пространстве, с неведомой целью? Я не мог не задаваться этим вопросом, хотя в ситуации текущей Войны он и не имел никакого смысла. Странная боль овладевала мною: теснило в груди, диафрагма подпрыгивала и опускалась, словно живое создание, обитающее в моем теле. Наконец, я дотронулся пальцем до глаза и почувствовал горячую, чуть липкую воду. Она все сочилась из своей щели, точно из протекшего крана, и когда она, наконец, закончилась, я моргнул, и вид с балкона, этот обычный, тысячу раз виденный вид я неожиданно оглядел по-другому.
В этом пейзаже не было ничего нового, и все же это был мир, в который Мобилизованный пришел и который покинул. Словно впервые, я увидел небо над городом, шпили электрических башен, горящие алым закатом, гордые монументы последней Войны – и нежные деревья, незаконно теснящиеся у их подножья, нежные деревья с преступно набухшими почками. Тысячу раз меня обдувал движущийся воздух, а я и не задумывался о том, как его зовут, и что он такое значит. Я протянул ему руку, она вышла за пределы балкона, возможно, первая такая рука в моем доме, протянутая к солнцу просто так, потому что ей захотелось.
С балкона я видел тысячи вещей, и тысячи древних имен всплывали в моей памяти.
Я раскрыл пригоршню, поднося ее летнему вечеру. Кому я хотел сказать «Возьми»? Существовал ли еще этот неведомый Кто-то? Простер ли он длань Свою над всяким Мобилизованным, идущим в последнюю, самую бессмысленную атаку? Этого я не знал. И все же подул теплый ветер, и легкая пыль с моих ладоней понеслась навстречу цветущей внизу черемухе.
Текущий рейтинг: 78/100 (На основе 27 мнений)
