Приблизительное время на прочтение: 23 мин

Бледная лошадь

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск
Pero.png
Эта история была написана участником Мракопедии Евгений Савинков. Пожалуйста, не забудьте указать источник при использовании.


Рука дрогнула, и нож соскользнул с головки сыра, когда в комнате закричали. Я выдохнул, радуясь, что не отхватил себе полпальца с испуга, и пошёл в гостиную.

Маша сидела с ногами на диване, бледная, и смотрела на упавший альбом на полу.

На развороте – арт из компьютерной игры. - Что это такое? – Маша была не на шутку испуганна, я не видел её такой ни разу за всё время нашей дружбы, даже когда… хотя, об этом я расскажу вам как-нибудь потом. - Это бэкхест, из шведской мифологии. Такая разновидность водяного, который утаскивал зазевавших путников.

- А почему он с руками?

- Это арт из компьютерной игры, там его изобразили, как человека с лошадиной головой. Что случилось-то? Тебя так напугала картинка?

- Я видела… нечто подобное…

(я не хочу слушать таких историй)

Растягиваю губы в улыбку

- Ты бывала в Швеции?

(Я НЕ ХОЧУ СЛЫШАТЬ НИЧЕГО ПРО…)

- Нет, я видела нечто подобное в Самаре. Правда, оно выглядело очень похоже на человека с лошадиной головой. Ты никогда не слышал про Бледную Лошадь?

(ДА)

- Нет, а чего это такое?

∗ ∗ ∗

Я в тот день чувствовала себя не очень – было лето, самая жара, а к вечеру мы со Славой очень сильно поругались. Он уже начал пить, и тогда собрался идти за пивом, а я понимала, что поход за пивом закончится очередным запоем, а скандал, который он мне устроил – только повод, чтобы напиться. В итоге он демонстративно накинул рубашку и ушёл, а я ушла в дальнюю комнату, поплакала и задремала. Свекровь была в гостях, так что получается, что в квартире я была одна.

Времени прошло достаточно много, уже начало темнеть, когда я почувствовала, что дохнула холодом. Резко, неестественно, как будто включили кондиционер. Ноги моментально замёрзли, я подумала ещё, что всё это нервное, и проснулась окончательно. Протянула руку, попыталась нащупать пульт от телевизора и обмерла – краем глаза я увидела, что в комнате кто-то стоит.

Я очень осторожно повернула голову, медленно, стараясь не выдавать себя и увидела, что большая фигура в чёрном стоит ко мне спиной, там напротив кровати стоял такой большой шкаф, под потолок, и вот он открыл антресоли и что-то там ищет. И точно – не Слава, выше гораздо.

Моя первая мысль была – вор! Ты меня знаешь, наверное, я опять поступила не очень адекватно – начала думать, что есть тяжёлого или острого рядом, на тумбочке, чтобы можно было схватить в руку и его сзади по голове.

И пока лежала, до меня дошло, что это очень странный вор. Мы на шестом этаже, не на последнем, взломать дверь у него вряд ли бы вышло так, чтобы соседи не услышали. И ещё, в комнате стало совсем холодно.

Меня трясло не только от страха, ноги начало сводить, я вся тряслась.

Ничего тяжёлого не было, и я не придумала ничего лучше, как потихоньку отползти на край кровати, вскочить и…

Он в этот момент обернулся, и я, наверное,… никогда в жизни так не орала, как тогда.

Очень высокий, там потолки три с лишним, так вот, был реально вровень с потолком, чёрный, да ещё и горбатый, он не в полный рост стоял, и я в этой полутьме хорошо рассмотрела только морду – вытянутую, с ноздрями, очень похожую на лошадиную и глаза – огромные, чернее чёрного на бледном.

Почему я побежала на кухню, я не знаю… у меня в голове помутилось от страха, очнулась уже там, в руке нож, правда, свет включила, видимо рефлекторно.

И вот представь – пустая квартира, я одна, на кухне, с ножом в руках, меня колотит, и полная тишина – вообще полнейшая.

Я сидела, сидела, немного успокоилась и говорю сама себе:

«Приснилось. И никого, конечно, там нет. Тем более в маске лошади».

Только я это проговорила, как в коридоре раздались шаги. Он шёл совершенно не таясь, ко мне на кухню, а я примёрзла к полу и только повторяла про себя:

«Мне это кажется, мне это кажется, это соседи ходят, не может такого быть…».

Вначале я увидела руку – он взялся за стену – длиннющие белёсые пальцы, как щупальца, таких у людей не бывает, с чёрными ногтями, а потом выглянул из-за угла.

Мне в тот момент как будто кто-то сказал: «Не смотри на него», - а я не смогла.

Высунулась морда, правда, очень похожая на лошадь, и глаза – там падал свет, я уже проснулась и видела отчётливо - огромные, полностью чёрные глаза, как провалы – не отражавшие свет. И выглянул он почти под самым потолком, чуть не задевая его.

Так выглянул, и знаешь, можешь смеяться, но мне показалось, что он был крайне удивлён. Понимаешь, удивился, что я его вижу, и поэтому пошёл посмотреть.

Посмотрел и спрятался опять.

А что я? Я закрыла глаза и начала делать то, что сделал бы любой человек на моём месте – попробовала начать молиться. Только в голове вообще было пусто, я не могла подумать ни о чём другом, кроме как о том, что за поворотом коридора стоит трёхметровая хрень с мордой лошади и ждёт, пока я встану и выйду. К нему.

И такое вдруг меня взяло зло. Я разозлилась и громко так и отчётливо закричала:

- Тебя вообще тут нет!

Ой-ёй, я тогда зря это сделала, потому что он разозлился в ответ. Сделалось так холодно, что у меня пар изо рта пошёл, понимаешь? Внутри квартиры пошёл пар, и я всей кожей ощутила… даже не знаю, как тебе описать… волну ненависти.

Он меня ненавидел.

И на меня накатил страх, причём такой, что я снова перестала соображать - заметалась по кухне, что-то перевернула, и услышала, как он потопал обратно в комнату. Тяжеленные шаги, я отчётливо услышала, как как в комнате что-то упало. То есть, он был на самом деле. Реальный, материальный, воплощённый, называй как хочешь.

Я выскочила в коридор, бросилась к двери, и поняла, что никуда из квартиры не выйду – там дверь была как у тебя, без собачки, открывалась изнутри ключом, а мои ключи были в сумочке, … а сумочка осталась в комнате, где сейчас бесновался вот он.

Я в панике обернулась и увидела в проёме черноту и шевелящуюся бледную руку… я снова кричала. Потом неделю, наверное, не разговаривала почти – сорвала горло.

Наяву.

Я не сплю.

Не пьяная.

Не под наркотиками.

Сижу в большой комнате – а свекровь стала к тому моменту очень набожным человеком, поэтому вся стена в гостиной была в иконах, так вот сижу я в углу под этими иконами и что-то прижимаю к себе. На стенке тоже стояли иконы, я в панике схватила маленькую, с Божьей Матерью, прижимаю её к себе и слышу, как он злится. Чувствую, как он злится и топает в коридоре. Топает так, чтобы я слышала.

- Господи, пожалуйста, кто-нибудь, помогите мне, я не умею молиться, я не знаю как… у меня в квартире… демон?

И тут же – он, нарочно топая, пошёл к гостиной.

Я заревела, закрыла глаза и молилась, просила, чтобы он ушёл, потому что вдруг поняла, что если сейчас вот это зайдёт в комнату, и я его увижу ещё раз, то всё, как минимум я окажусь в дурдоме, а скорее всего у меня бы сердце остановилось.

И некуда бежать – даже если бы входная дверь была открыта – между ней и мной вот это.

И можешь мне верить, можешь не верить – но я почувствовала, что меня… услышали. От иконы пошло тепло, а этот топтался у входа – я видела его тень под дверью гостиной, но войти явно не мог. И от этого бесился ещё больше. А потом он стукнул кулаком в дверь и ушёл.

Где-то через полчаса вернулся Слава вместе со свекровью. А тут я – в углу, с иконой, ничего не соображаю, слёзы рекой. Слава пытался забрать у меня икону, а я вцепилась мёртвой хваткой и наконец смогла сказать, что он в квартире, в спальне.

Слава бросился проверять – включил везде свет, естественно, никого, кроме меня не оказалось. Только разгромленная кухня – ну, это понятно, что я паниковала.

Но в комнате… я не могла достать с пола антресоли на этом проклятом шкафе – слишком высоко, Слава, кстати, тоже, только с табуретки – так вот, они были открыты, а все вещи, которые были внутри валялись на полу.

Кстати, соседи мои крики слышали… как и топот. Помню в дверь тогда позвонили, Слава вышел, а свекровь моя смотрела так странно всё время, словно что-то хотела сказать, но тогда промолчала. Потом Слава вернулся и заорал, что я ебанулась, что позорю его перед соседями, а я тогда закричала: «Да я вам клянусь, он тут был!».

И одновременно, все лампочки в люстре лопаются. С таким треском, как хлопушки, и у меня истерика по новой. Я успокоилась только часа через три.

Так вот, про соседей – соседи по этажу слышали крики, поэтому, когда мои вернулись, Коля-сосед стоял на площадке, и собирался вызывать полицию, это он звонил в дверь, Слава потом как-то договорился, а дня через три, я встретила в подъезде соседку снизу. Она спросила – кто у нас так сильно топает, словно копытами?

Я оторопело так глянула на неё и не нашлась, что сказать. Потому что поняла в том момент, что именно копытами. Копытами по ламинату и получилось так громко.

Потом я ещё неделю боялась просто находиться в квартире. Мне постоянно мерещился именно этот стук, шаги, особенно ночью, причём, когда спали вместе со Славой. И мне казалось иногда, что на меня кто-то смотрит.

Я рассказала Ленке, сестре. На удивление, она восприняла весь мой рассказ, как должное, и отмочила в своём репертуаре:

«А что же ты в него солью не бросила, раз была на кухне?».

«Зачем солью?».

«Ну, если это был демон, то надо было кидать в него солью».

«А если бы не подействовало?».

«Ну, значит, это был не демон».

Железная логика, не находишь? Любительница сериалов, блин. Но её слова о демоне так засели в моей голове, что получилось вот что – я тогда работала инструктором в кинезиоцентре, на Димитрова, и к нам приезжал заниматься батюшка. Не из Самары – из деревни, но из какой я тебе уже не скажу, не помню. Откуда-то недалеко. Такой обычный батюшка, всё по классике – борода, полноватый, очень добрый с виду, занимался он, кстати, в подряснике.

Я набралась храбрости и после занятия, когда он сидел и отдыхал, спросила у него – верит ли он в сверхъестественное?

Батюшка так глянул на меня, потом взял за локоток, отвёл в сторону и попросил рассказать всё, как есть.

Я совершенно не собиралась, но рассказала ему всё, как тебе сейчас, полностью, без утайки, со всеми подробностями.

И вот стою я перед батюшкой, опустив голову, жду, что он скажет, что я – сумасшедшая, а батюшка помолчал, помолчал и спросил:

«А квартира, я так понимаю, освящённая?».

«Да, и не один раз».

«В семье есть алкоголики или наркоманы?».

Вот тут я и села. Я уже говорила – Слава тогда уже начал пить, хотя… что кривить душой, не пить, допиваться до белой горячки. Запои могли длиться неделями и месяцами. В принципе, хоть я и была совсем молодая, но я понимала, что всё, это конец, потому что… не смотри на меня так, да, я жила с алкоголиком.

В общем, батюшка меня припечатал. Он сказал… я себя почувствовала внутри фильма ужасов, если честно.

«Это демон. Да-да, простой обыкновенный, хе-хе, демон. И раз он смог появиться вот так отчётливо, да ещё двигать предметы, значит, что в доме есть что-то, к чему он привязался. Или кто-то. Обычно это – человек, который употребляет наркотики или алкоголик, из тех, что гоняют чертей. Человек, меняющий сознания зельями – всё равно, что дом без одной стены. Двери и окна могут быть какими угодно крепкими, но если стены нет – зачем нужны двери? Заходи кто хочешь, делай, что хочешь.».

Я не знаю, что за священник смог такое сказать – я слышала, что современные батюшки пресекают любые разговоры о… демонах, колдунах и прочих магических вещах, заявляя о том, что молиться нужно усерднее, но тот абсолютно спокойно так, сидя на солнышке говорил, что скорее всего я живу с бесноватым.

Не смотри на меня с таким осуждением. Я начала жить со Славой, когда мне было всего семнадцать, он всегда был хорошим и относился ко мне с любовью. Да и жилось нам, в принципе, неплохо, даже учитывая холодность моей свекрови.

Потом – это потом… действительно всё усугубилось. Он начал пить чаще. И развязка наступила, когда он набросился на меня, пьяный, и начал душить. Причём всерьёз, у меня синяки очень долго не проходили. И душил он меня с таким лицом… я прожила с этим человеком восемь лет, я могу поклясться на чём угодно, чем угодно, что это был не он. Лицо… изменилось. Оно вытянулось как-то, заострилось, и такая злоба… я снова ощущала кожей, нутром, что он меня сейчас убьёт.

Я отбивалась, как могла, спасло меня то, что свекровь была дома. Она выбежала на крики и начала пытаться разжать ему руки. И как выключатель – у Славы лицо снова стало прежним, он меня отпустил, отодвинулся и сказал тихо, но отчётливо

- Маня, беги.

Свекровь запричитала: «Славик, Слави, что с тобой», - а у него снова, резко, изменилось лицо, и совершенно другой голос… голос был не его, и мне показалось, что говорили откуда-то сверху

- Я не Слава-а-а-а-а-а, - вот так, кривляясь. И посмотрел на меня… свекровь это тоже видела, потому-то мы с ней, не сговариваясь, к дверям. У него глаза стали огромными, чёрными полностью, без белков. Отдышались только на улице – и там она мне и призналась, что с самого начала мне поверила.

Она тоже видела… эту чёртову лошадь, когда один раз легла спать у нас в комнате – мы со Славой были на даче.

Свекровь проснулась от страшного холода, как она рассказала – у неё руки и ноги одеревенели, а он стоит в ногах, чёрный, таращит свои огромные глазищи, и вдруг резко наклонился, схватил её за плечо и заговорил:

- А сына я тебе теперь не отдам!

И начал её трясти, так она и проснулась.

Как я ушла от Славы, ты знаешь, ты не знаешь, что моя уже бывшая свекровь пыталась с этим бороться. У нас же дачи в одном массиве, мы часто встречаемся, особенно летом. Так вот, один раз, мы сели с ней поболтать, и она мне вдруг рассказала, что возила Славика в Заволжский Монастырь. И ему там сделалось очень плохо, больше всего похоже было на приступ эпилепсии, и их оттуда попросили. Не знаю, монах ли, священник ли сказал прямым текстом, что здесь им помочь не могут, идите, мол с Богом. Пришлось уезжать.

А ещё, я потом слышала рассказы именно про сущность с лошадиной головой. Или о сущностях… О том, что они ходят в домах, где употребляют наркотики, где люди напиваются до белки, о том, что именно их видят люди в ломке. И… их могут видеть совершенно обычные люди, если находятся рядом.

∗ ∗ ∗

- Что-то ты побледнел.

Я? Конечно. Потому что мне страшно до усрачки, до тошноты. И потому что Маша меня сейчас спросит кое о чём, я мне придётся соврать. ' - А ты не слышал про… такое? (ДА)

- Н-нет… не слышал… блин, Манюнь, ты меня напугала до чёртиков, пошли курить.

- Ба-а, а чего руки такие холодные?

На балкон, на солнышко.

∗ ∗ ∗

Я впервые услышал о Бледной Лошади в далёком детстве.

Я проводил в больницах целые месяцы, мама не желала находиться там со мной, поэтому лет так с пяти я лежал один, с одной стороны гордясь своей самостоятельностью (со мной, честно, было мало проблем, я был достаточно тихим, себе-на-уме дитём), с другой же – некоторые моменты, с которыми приходилось сталкиваться были не самыми приятными.

Тихая Сестра из Детской Клинической была, пожалуй, самым неприятным.

Я не помню (а скорее всего никогда не знал) как её звали, но навсегда запомнил эту молодую, немного сгорбленную белобрысую женщину, очень мало говорившую, особенно в присутствии врачей и родителей, только кивавшую головой и постоянно смотрящую в пол. И периодически устраивавшую настоящий террор юным пациентам.

При малейших признаках шалостей или неподчинения следовала расправа, максимально изощрённая и безжалостная.

Наверное, ей доставляло удовольствие издеваться над детьми.

Больше вариантов нет никаких.

Причём, в открытую издеваться она побаивалась, но после отбоя, в её смены… я один раз даже забаррикадировал дверь шваброй, потому что эта тварь особенно любила выключать свет в палате и стоять в проёме, просто таращиться на тебя своими рыбьими глазами.

Сначала молча, и от этого молчания и нахождения с тобой в закрытом помещении явно недружественно настроенного взрослого уже было страшно, но она добавляла саспенса – тихим свистящим шёпотом начинала рассказывать потрясающие воображение сказки на ночь.

Про Красного Доктора, который живёт в подвалах больницы (весь комплекс Клинической больницы соединён подземными переходами, чтобы пациенты могли не одеваясь переходить из корпуса в корпус), прячется в закоулках и уносит зазевавшихся детей куда-то в трубы, про шуликунов, которые живут под кроватями, а ночью выползают в палаты, чтобы проверить, кто из детей не спит, про безликих, которые… много всякой ерунды, которая покажется взрослому чепухой, но что такое такой рассказ в темноте для дошкольника конца восьмидесятых?

От этой тихушницы, одним весёлым вечером я и услышал о Бледной Лошади с длинными человеческими руками, которыми она ощупывает спящих в больницах, и если ты шевельнёшься, когда она тебя трогает, то тут же окажешься под чёрным плащом, и что с тобой потом будет – одном Господу известно.

И вот эту самую лошадь я отчего-то боялся больше всего.

Спастись старинным детским способом я не мог – невозможно накрываться с головой, имея проблемы с дыханием, поэтому оставшиеся дни пребывания в больнице, да и последующие визиты в Клиническую превратились в пытку. Очень возможно, что именно из-за этого я до сих пор не люблю ложиться спать и сплю с ночником.

Прошло больше двадцати лет, когда старый детский кошмар догнал меня.

После маминой смерти я метался месяца четыре в каком-то полузабытьи-полусне.

Мозг пытался как-то скомпенсировать все подробности онкокошмара, поэтому просто отказывался работать в полную силу. Дом-работа-успокоительные-сон-работа-успокоительные-дом… сплошная серая пелена, под которой я что-то делал, но сейчас даже не могу вспомнить ни одного дня.

До третьего мая, когда мой друг, взяв мою квартиру штурмом, вытащил меня на прогулку и устроил мне головомойку.

- Надо продолжать жить, в конце концов. Да, ты пережил кошмар, да, всё это нелегко, но сколько можно? Ну, начни уже что-то делать.

- Что, например?

- Мои однокашники занимаются волонтёрством, давай я тебя с ними познакомлю. Увидишь, что плохо в мире не одному тебе.

Плохо в мире не одному мне. Это правда, эта мысль вдруг ударила мне в голову, пробив, наконец, серое.

Адекватно ли я поступил в итоге? Не знаю до сих пор. Главный врач хосписа тоже не был уверен, глядя на меня, когда я сидел у него в кабинетике, переделанном из жилой комнаты.

- У вас же нет медицинского образования? Я правильно понимаю?

- У меня есть сертификат, вот, я три года назад прошёл сестринские курсы, умею ставить уколы, капельницы, вот ещё один – лечебный массаж. Имею опыт в уходе за лежачими больными.

- И у вас есть постоянная работа. Зачем вы пришли?

Я набрал в грудь воздуха.

Зачем я пришёл туда? Почему именно туда? Я ведь ходил мимо этой неприметной пятиэтажки десятилетиями, буквально в двухстах метрах от моего дома и никогда не замечал вывески. Не задумывался.

- Я хочу как-то помочь. Вы можете мне не верить… вот, я взял с собой… моя мама зимой скончалась от рака. Я не богат, сделать большое пожертвование… что вам от моих копеек, ни тепло, ни холодно, будем откровенны, но зато у меня есть навыки, я по натуре сова – мне очень легко не спать ночью, поэтому я, например, могу дежурить в ночь, с пятницы на субботу, с субботы на воскресенье, помогать сёстрам. Плюс, я… мне не будет так жутко, как человеку, который не видел. Я смогу общаться с вашими… пациентами более-менее спокойно.

Почему она мне тогда поверила? Чёрт его знает, может быть, мне действительно было необходимо выбить клин клином, поэтому Те, что наблюдают за нами Сверху, и привели меня туда, а может быть действительно, лишние руки, умеющие делать внутривенные уколы никогда не бывают лишними в благотворительных организациях?

Неизвестные благотворители выкупили для нужд хосписа весь первый этаж обыкновенного многоквартирного дома, от сестёр я услышал, что жильцы в начале были настроены крайне негативно, но потом, когда стало понятно, что никто никому не мешает, нет никаких постоянных криков и череды катафалков, все успокоились, а некоторые пришли с предложением помощи.

Такой была и Марина, под начало которой меня и определили.

Она жила (да, надеюсь, до сих пор живёт) на втором этаже этого же дома, обыкновенная, «подполтинник» женщина, маленькая, крепко сбитая, огненно-рыжая, смешно косящая левым глазом и говорящая с непередаваемым большеглушицким выговором, ещё больше растягивая гласные, окая и пересыпая речь прибаутками. Повзрослевшие дети и муж, летающий на Север, дали ей огромное количество свободного времени, которое она и посвящала работе в хосписе, постоянно поругиваясь с главврачом за попытки заплатить хоть какую-то копейку.

Как сейчас слышу:

- Шо, я, солить будь в бочонке деньги их? Муж номально зарабатыват, дети – сами рОбят, куда мне их тратить? А цыгарку я и у тебя стрельну, Геш.

Это её безумная, безграничная энергия и вечный движняк, начнавшийся в её присутствии заставили меня вылезти из-под своего пыльного серого савана.

Было ли сложно? Нет, я действительно чувствовал себя очень спокойно, даже умиротворённо, несмотря на то, что вокруг меня были люди, приехавшие сюда умирать.

Мы санитарили – драили все поверхности до скрипа, «шо бы есть с полу можно было!», помогали гостям подниматься, вставать, помогали сёстрам разносить лекарства и капельницы, давали возможность поспать ночью – моей была ночь с пятницы на субботу, когда я занимал стол в коридоре – откуда были видны все восемь палат, а рядом стоял большой таймер и расписание инъекций для каждого из пациентов. Понятно, что ставить уколы мне никто не разрешал, но сёстры очень ценили возможность отдохнуть ночью, без страха, что можно проспать – я бросил пить успокоительные и чувствовал себя как никогда бодро и собранно.

Всё закончилось через год, когда к нам привезли Роберта.

До него я никогда не интересовался гостями. В мои обязанности это не входило, да и желания как такового не было – многих я видел буквально по одному разу, почти все смотрели сквозь меня, и я понимал, что людям, за которыми скоро придёт… Смерть… вообще не до мальчика со шваброй, но Роберт…

Он был ужасно молодой – до него в хосписе я не видел людей моложе пятидесяти, даже по измождённому болезнью лицу было видно, что он моложе меня, самое большое лет двадцать, .

И он был злой.

Именно в его исполнении я увидел тот самый ужас обречённого на смерть страдающего человека.

- Ну, что вы хотите… мальчик. Ему бы жить и жить, но видите, как получилось. Я попрошу вас быть максимально терпеливыми и стараться не поддаваться на его провокации. И… я прошу тебя к нему не заходить, пусть Марина моет палату и сёстрам помогает. Ты – высокий, здоровый парень, ему будет ещё тяжелее.

Я только кивнул главврачу, в душе радуясь, честно, хоть и стыдно, мне и так совершенно не хотелось попадаться под его пристальный взгляд, совершенно не затуманенный обезболивающими, и чувствовать кожей всю ненависть, которую он испытывал, кажется, ко всему миру.

В ту ночь, в июне, не попадаться на глаза не получилось. Он нажимал на кнопку вызова постоянно, каждые пятнадцать минут, сёстрам не удавалось даже присесть, а ко мне, впервые после маминой смерти, вернулось это жуткое чувство – страх, заворачивающий мышцы живота справа, под печенью и постоянный холод по спине.

Словно кто-то шептал в затылок: «Не ходи, не ходи, уже сейчас».

- Мыкается парняга, видать уже скоро, - Марина стояла, тяжело оперевшись на стол, и поглядывала назад на дальнюю палату, - слушай, дай мне цыгарку, мы покурим быстренько с девочками. Пять минут.

Пять минут.

Я не знаю, когда стало холодно, может быть уже давно, но заметил я это, только когда Марина с одной из сестёр вышли покурить. Вторая сестра с дежурным врачом стояли в седьмой, возле кровати с замечательной бабушкой Светой, которая в ту ночь не могла уснуть, несмотря на морфин, а лампочка над палатой Роберта снова вспыхнула. Потом погасла, снова зажглась.

Стало очень тихо и на меня накатила волна просто панического страха, впервые за всё время моей работы.

«Не ходи», - мне показалось, что кто-то сзади сказал это так отчётливо, словно дышал мне в ухо.

- Да что же такое, - как во сне, когда ты продираешься изо всех сил через вязкий кошмар, я встал из-за стола и пошёл к палате Роберта. От холода или страха у меня застучали зубы и начался озноб.

«Не ходи».

Я тогда разозлился сам на себя, за эту слабость. Что может быть там, кроме умирающего молодого парня, который пребывает в панике?

Поначалу было просто не понятно – что это.

В свете, падающем из коридора я видел кусок черноты, нависший над кроватью Роберта буквой «Г».

«Он очень высокий, вровень с потолком».

- Что за? – вскрик застрял у меня в глотке, сведённой судорогой.

Потому что я увидел огромную, бело-белёсую руку, мерцающую в полутьме, с длинными пальцами, которой оно опёрлось о кровать. Вторая рука громадным пауком накрыла лицо Роберта целиком, я чётко, как под лупой видел чёрные заострённые ногти.

«Она приходит в палаты и ощупывает лица спящих. Если проснуться, если дёрнуться, то она обязательно заберёт тебя с собой».

«Не смотри».

Выше, из горба темноты, торчала длинная белая морда, в профиль очень похожая на лошадиную, с огромным иссиня-чёрным глазом.

Я перестал чувствовать ноги и схватился за косяк, когда эта тварь начала медленно поворачиваться в мою сторону.

Слава Богу – я трус. Не могу сказать, умер бы я на месте от разрыва сердца или сошёл бы с ума, если бы заглянул ему в глаза. Я просто упал в обморок.

Так меня и нашли – на пороге палаты, в которой в тот момент остановилось сердце другого человека.

Меня привели в чувство, подняли, что-то спрашивали.

- Может скорую? – сказал кто-то.

- Не нать, смари, парень прост не в себе.

Я дёрнулся и нашёл глазами Марину.

- Марин…

Шок вышел из меня слезами, Марина вывела меня на улицу. На бетоне крыльца, под занимающимся рассветом мы курили и молчали.

- Щас подь домой, а к вечеру придёшь к главной и уволишься.

- Марин, - я вскинулся, но она только вскинула руку. Серьёзная, как никогда.

- Я сказала. Ты, шо, хочешь с глузду съехать? Не первый раз видишь?

- Откуда ты…

- Откель-откель, стара я баба, опытная. Чо, думашь, я не понимаю, что Роберта лошак забрал? А ты увидал.

Я примёрз к бетону. Живот снова ухнул вниз, а в затылок вошла иголка.

- Он – наркóта, от того и рак получил, у него печёнка и поджелудочная отказали. А лошаки как раз по их души и ходят, ещё к алканам… если остались ещё у них, души-то.

Меня вырвало, после Марининых слов, перед глазами снова встала белая кисть с длиннющими пальцами на лице Роберта. И чернота. Чернота, в которую он был одет, и которая заполняла его глазницы.

- И не спорь. Ты – молодой исчо, тебе нать семью. Поносил траур и хватит.

- Марина.

- Не маринка-ай, ты его видел. А он тебя? Думашь? Раз он сюда дорогу протоптал, значит возвернётся, а ты, чо, хошь, в жёлтый дом? Ты себя в зеркало посмотри.

∗ ∗ ∗

- Маш.

- Ая.

Нет. Я не буду ничего больше спрашивать.

Не хочу.

Я уже сбегал, пытаясь отгородиться от бледных кошмаров.

«Учти, ты не видишь их, они не видят тебя. Но стоит только влезть туда, куда не нужно».

- Солнце садится, пошли домой.

См. также[править]


Текущий рейтинг: 81/100 (На основе 83 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать