Кровожадный

Они обменялись с Генри рукопожатиями, затем перерезали ему глотку, подсоединили хрипящую гортань к искусственным легким, а рассеченные артерии – к коричневым емкостям с кровью, отсекли ему голову до конца – и, наконец избавившись от всего лишнего, опустили ее в бак консервации.

- Все в порядке? – уточнила у головы мисс Фиппс. Голова ухмыльнулась в ответ.

Когда операция подошла к успешному концу, все, что осталось от Генри, было выброшено под одобрительное покачивание головы в баке, означавшее бы кивок, будь эта голова все еще на плечах. Останки сгрузили на специальные носилки – и выкатили прочь из операционного зала, в коридор, выходящий к парку Мемориал-Роуз и находящемуся прямо за ним Кладбищу Каца. Сразу же отдали еще одно распоряжение – приготовить специальные покои для Мозга.

Мозг в голове Генри – величал он себя именно так, через заглавную М, так как, вне всяких сомнений, другого такого Мозга было не сыскать, – так вот, Мозг в голове Генри ничуть не жалел о том, что от всего остального пришлось избавиться. Все равно все сроки годности старика вышли – устаревшая модель, не более. Свой лимит он отработал на славу, и когда-то можно было даже сказать, что Генри был вполне хорош для Мозга, но пришел тот час, когда пребывание в его черепушке свелось для Мозга к набору страданий от самых разных внезапно нахлынувших старческих хворей – начиная с радикулита и зубной боли (что было странно – зубов Генри каким-то таинственным образом лишился уже давно) и заканчивая болезнью Бюргера и хроническим бронхитом. Одним словом, Генри переживал не лучшие времена, а Мозгу оставалось только ждать и терпеть. Генри был третьим телом за минувшие восемьдесят лет – и далеко не таким хорошим, какими были Вильям и Фрэнсис; и в итоге Мозг порядком подустал от него.

Жестоким Мозг не был. Но вставать чувствам на пути своих планов не позволял. За неделю до операции он пообедал вместе с Генри-бывшим, пытаясь донести до его ограниченного ума, сколь важная роль ему предстоит, но тот лишь впал в совершенно непродуктивный панический ужас (который, впрочем, никак не повлиял на саму намеченную процедуру, имевшую высокий правительственный приоритет). Да, Генри пускали под нож – но грусти по этому поводу Мозг не испытывал. Мозг Генри не имел большой ценности, ну а тело – а что тело без мозга? Овощ, навроде картофеля или репы. Именно это он и объяснил Генри-бывшему, но особых успехов в понимании со стороны последнего не добился.

И проблем бы никаких не было, не будь Генри-бывший столь страшным упрямцем, что даже после выселения его из тела ужас перед тем, что с ним в итоге сотворили, не впитался в тело на инстинктивном уровне. А Мозг, хоть и был существом мыслящим, в работу инстинктов кардинально вмешаться не мог. Дошло до совершенно абсурдной ситуации – через неделю после пересадки тело Генри взбунтовалось против нового носителя и принялось лупить головой о кирпичную стену, повредив скорее себя, чем Мозг. Но все-таки это было просто тело. Мозг опережал его на голову. Ибо он был очень умен.

Вообще, были весьма веские причины длить его существование ценой жизней Генри, Вильяма и Фрэнсиса. «Ради Всеобщего Блага» – так Мозг говорил функционерам Центра Сохранения и говорил весьма убедительно. Мозг вообще любил слоганы. «Шоу должно продолжаться» был одним из них; для бедняги Генри, правда, шоу давно уж закончилось. Когда Мозг был в своей первой инкарнации, Фрэнсисе, он придумал вариант «Боже, храни Мозг!», но переселившись в Вильяма, человека некогда весьма религиозного, он осознал все недостатки такого высказывания. Если кому-то и стоило поклоняться в этом мире, так только Мозгу, живому и пульсирующему, а не какому-то там абстрактному Богу. Поэтому, когда срок Вильяма истек, его останки поместили в мавзолей в Центре Сохранения. Фрэнсиса и Генри, в отличие от него, просто выбросили.

Декапитация всегда была сложным этапом. Ни Вильяму, ни Фрэнсису она не далась легко, и Генри не стал исключением из правила. Плавая в баке консервации, Мозг чувствовал – и это было странно! – как голова Генри продолжает испытывать страдания от отита, пародонтита и артрита в пальцах давно уже не присоединенной к чувствительным центрам руки. По идее, в ответе за эти фантомные ощущения был сам Мозг, но Мозгу почему-то казалось, что во всем этом есть изрядная доля инстинктивного упрямства Генри, с которым он совладать не мог – что-то все-таки очень сильное было в дурной крови этого старикашки.

- Как ваши седины? – спросил доктор Роджер, встав рядом с баком консервации, в коем голова Генри плавала, покачивая на волнах мысли надежно запертый внутри Мозг.

Губы головы выплюнули несколько сердитых пузырьков в сторону доктора.

- Ах да, простите-простите. – Натянув огромные резиновые перчатки по локоть, доктор снял сидящую на вентилях крышку с бака, окунул руки в гибернофлюид и приподнял голову над толщей сероватой с кровяными прожилками жидкости. Жидкость эта, как доктор знал, на вкус отдавала мятой, но история о том, как ему это знание досталось, тянула на еще один рассказ ужасов.

- Эта голова меня в могилу сведет! – пожаловался Мозг искусанными губами Генри (так вышло, что порой на анестетиках приходилось экономить). Сама голова выглядела несчастно – серая провисшая кожа, расфокусированный взгляд, мокрые сосульки редких волос. – Ты уверен, что все трубки жизнеобеспечения подсоединены как надо? У меня такое чувство, будто мне в легкие по грязному носку заправили.

- Но у вас больше нет легких, - заметил доктор.

- Ты мне эти шутки брось, - разозлился Мозг.

- Хорошо-хорошо, спокойно, - проговорил доктор несколько испуганно. На душе у него при этом было скверно – он был многим обязан Мозгу. И именно эти обязательства не давали ему со спокойной совестью (а ведь возможность вполне себе была!) перекрыть парочку кранов, снабжающих голову кровью и кислородом, и утопить ворчливого и вечно раздражающегося без повода умника в кровянисто-серых мятных волнах гибернофлюида. Посмотреть, как он ими давится и захлебывается, пока не замолкнет окончательно.

- Не сомневаюсь в твоей квалификации, Роджер, - сказал Мозг более миролюбиво, - но в этот раз ты что-то совсем не церемонился. Махал своим скальпелем как мясник. Генри пришлось туго… но у него, в конце концов, свой хребет, у меня – свой. Правда, теперь я страдаю от боли в ногах. В ногах, которых у меня больше нет – и черт знает где они сейчас! Ну как это называется, а?

- Прошу прощения, - извинился доктор Роджер.

Мозг хотел сказать ему еще пару ласковых, но тут голова Генри, все еще движимая своим несносным инстинктивным отвращением к новому владельцу, резко дернулась вперед и вбок – и чуть не оборвала пару идущих от обрубка шеи трубок. Доктор Роджер вовремя успел поймать ее и вернуть в надлежащее положение. Мозг облизнул губы Генри, вымазанные в похожем на талое мороженое флюиде, и прошептал:

- Вот видишь… старикан совсем уж настроен против меня.

- И что прикажете с этим делать? – осведомился у Мозга доктор.

- Думаю, - решился Мозг, - лучше будет, если ты вырежешь меня из этой головы.

Вот так вот Мозг и оказался временно помещенным в пластиковый мешок – без головы, которую мог бы назвать хоть немного своей. Черепушку Генри выбросили – примерно в том же направлении, что и все остальное тело, хоть в итоге вместе они и не упокоились (уж точно не в этом мире).

Потому что только Мозг имел значение. Только этот розовый комок извилин, аккуратно помещенный в предохранительную среду, отрезанный от всех человеческих чувств – но все еще живой, все такой же думающий, все такой же уникальный.

О Мозге всегда было известно лишь одно – что бы ни происходило в мире вокруг него, он продолжал думать. Главным образом – о собственных удобствах.

Кому раньше принадлежало это новое тело, они так и не смогли узнать. Но, по правде говоря, особо морочиться по этому поводу они и не хотели. Конечно, нужно было заполнить бланк обязательного платежа, но времени на то, чтобы проверить, кому отчислится часть средств, определенным образом не было. В его карманах они нашли отвертку, миниатюрный шахматный набор, черный носовой платок и почтовую открытку из Трансильвании, которая света на дело не пролила. Вопрос с заменой тела должен был быть решен предельно быстро, и, кажется, они нашли эффектное решение. Перед ними лежал прекрасный молодой мужчина. Вакцинирован против всех возможных болезней – и, как показало сканирование, лишен даже зачатков тех физических недугов, что могли бы встать на пути воссоединения его тела с Мозгом. Конечно, что-то не так было с зубами этого парня – клыки верхней челюсти были какие-то слишком уж длинные и слишком уж острые, но функционировать телу это не мешало. У мужчины были замечательные рыжие волосы, небесно-голубые глаза… и дыра в голове, в которую спокойно могла бы войти пуля. Вообще, кто-то именно так и поступил – пустил мужчине пулю прямо в лоб. Дыра получилась маленькая и очень аккуратная. Особо она их не волновала – учитывая предстоящую операцию, это было своего рода дополнительное удобство.

- Ну и дичь! – присвистнул доктор Роджер, исследовавший бледное тело. – Но, думаю, нам он как раз подходит. Мы используем его.

Больше всех лучилась энтузиазмом мисс Фиппс. И у нее были на то причины. Хоть Мозг и был созданием предельно практичным, он так и не смог до конца преодолеть инстинкты Вильяма, Фрэнсиса (хотя, Фрэнсис был вообще странным малым!) и Генри, так что с мисс Фиппс их связывали отношения не только профессиональные, но и несколько другого сорта. Мозга такая ситуация, разумеется, устраивала, и со временем она стала устраивать мисс Фиппс, списавшую все на патриотизм и служение благому делу. Вот только от старика Генри, превращавшего все в своего рода испытание, она ко времени его кончины изрядно подустала, а этот новенький красавчик – совсем другое дело. Этот новенький красавчик прямо-таки лучился потенциалом.

- Миленький! – оценила она труп, наматывая на палец прядь своих светлых волос.

- Дырку ему мы, конечно, заделаем, - почесал подбородок доктор Роджер. – Интересно, а с чего это в него вообще понадобилось стрелять кому-то?

- Это не наши проблемы, - отмахнулась мисс Фиппс. – Наша главная задача – забота о Мозге. Только о нем мы и должны сейчас думать. Представь, насколько лучше ему будет жить в таком молодом, красивом, полном сил теле!

- Да, - воодушевился доктор, - уверен, этот парень был бы горд, знай с самого начала, какой высокой чести удостоится.

- Именно! – исполненным благоговения голосом провозгласила мисс Фиппс.

Сама не своя от радости, она побежала в покои Мозга сообщать ему весть:

- Мы нашли тебе кое-кого, сладенький!

Мозг, запечатанный в пакет с предохранительной средой и подсоединенный к системе поддержания кровообращения, ее, конечно же, не слышал. Он тихонько пульсировал в ожидании обретения новых чувств и конечностей, которыми можно было бы управлять.

- Это твоя милая Белинда, - сюсюкала она над пакетом. – Скоро старичок-мозговичок снова свидится с мамочкой! – Сказав это, мисс Фиппс задумалась. «Иди к мамочке» вполне работало на дряхлом Генри, но новое тело явно требовало более утонченного, оригинального подхода. Одарив поцелуем скользкий пластик сберегательного мешка, она выбежала из палаты Мозга и ушла к себе в кабинет – волноваться за его судьбу.

Сам же Мозг за себя не волновался. Он был уверен, что операция по пересадке пройдет как по маслу. Если два раза были удачными – что может пойти не так на третий? Тела приходят и уходят – Мозг остается. Отточенные до совершенства технологии Центра Сохранения просто не могли подвести.

Ему было вполне комфортно в своей внутренней темноте, без намека на чувства и раздражители внешнего мира… а Белинда Фиппс была вполне себе заметным раздражителем. Хотя Генри, средь прочих тел, явно прикипел к ней сильнее, чем Фрэнсис и Вильям – старый козел, конечно же, при жизни был обделен женским вниманием, а тут такая отдушина подвернулась. Ну ничего, подумал Мозг счастливо. Генри уже прошлое, так смысл толковать о нем? Скоро у него будет новое тело. Скорее всего, оно будет гораздо лучше. В нем он натворит столько новых дел, выучит столько новых штучек, обретет столько нового опыта! Но и о кое-чем старом тоже можно не забывать – но даже старые трюки, как твердо выучил Мозг, давались лучше в новых телах.

На каталке они доставили новое тело в операционный зал – миновав парк Мемориал-Роуз и свернув налево от Кладбища Каца. Там, в зале, уже ждали мисс Фиппс и доктор Роджер с застывшими на лицах голливудскими улыбками. Новое тело, похоже, тоже улыбалось – длинные, напоминающие клыки зубы посверкивали над бледно-розовой полосой нижней губы, по одному с каждого краешка.

Если бы Белинда Фиппс и доктор Роджер сохранили бы чуть-чуть романтики минувших времен в своих душах, они бы, наверное, заприметили эту странность и, возможно, даже заподозрили бы что-нибудь. Но романтичного в них ничего не было. Их головы были столь сильно напичканы биологией, анатомией, хирургией и прикладной медицинской инженерией, что для чего-то иного места попросту не оставалось.

Применяя весь свой достойный уважения багаж знаний на практике, они аккуратно вскрыли череп нового тела и вычистили все то немногое, что осталось от мозга бывшего владельца после прямого попадания пули. Эти останки, разделив судьбу выпотрошенного старика Генри, упокоились где-то на дне поглотительного колодца – быть может, одного и того же колодца, дабы восстановить некий баланс, некую формальную справедливость.

Мозг в пластиковом пакете, лишенный контакта с внешним миром, каким-то образом все же осознавал, что его время близится – и весь сгорал от нетерпения. Ему до боли хотелось поскорее встать на новые ноги, взглянуть на мир новыми глазами, впиться новыми зубами во что-нибудь вкусненькое.

С величайшей осторожностью, граничащей с нежностью, Белинда Фиппс извлекла Мозг из сохраняющей среды и опустила в пустой череп, куда он сел, словно влитой – словно и должен был быть там всегда. Затем в игру вступил доктор Роджер со своей сложнейшей микрохирургической аппаратурой и принялся сшивать обрубленные пучки нервных окончаний Мозга с окончаниями нового тела. Как только все было закончено и сканирование показало, что требуемая целостность восстановлена, специальный инновационный «костный клей» соединил спиленную верхушку черепа с нижней частью и заделал оставленную пулей дырку.

Если рот с двумя торчащими клыками взаправду расплылся в улыбке, виной тому был не Мозг, а ручейки крови, неизбежные при работе с пересадочным материалом, сбегавшие по бледным, как воск, щекам на слегка приоткрытые губы.

- Ну, как ваше самочувствие сегодня? – спросил доктор Роджер. Где-то там, за стенами Центра Сохранения, дождь бил по мокрым тротуарам, люди спешили кто куда на своих купленных за последние деньги новомодных автоботинках, ну а Белинда Фиппс, только что вышедшая из роботизированной парикмахерской с новой завивкой, раздумывала над тем, какого цвета сорочку ей прикупить на встречу с Мозгом.

- Прекрасно. – Голос, исходивший изо рта нового тела, был глубоким и необычным. Оно уже более-менее освоилось и с легкостью вставало с кровати и прохаживалось по комнате – период терапии наконец-то подходил к концу.

- Как прикажете обращаться к вам в этот раз? – осведомился доктор Роджер. Обычно Мозг с легкостью принимал имена предыдущих хозяев своих тел, но с этим, новым, были определенные сложности, и доктору было интересно, как же Мозг вывернется.

- Зовите меня Граф, - определился Мозг без заминки, и доктор хмыкнул – это было что-то новенькое. – Граф Алексис.

- Ну, как изволите. – Роджер развел руками. – Как вам эта одежка, не жмет?

- Нет, - ответил Мозг – Граф – без тени обычной ворчливости, следовавшей в ответ на подобные шутки доктора. – Подходит идеально.

- Замечательно, - доктор сделал пометку. – Вам нужно что-нибудь принести?

- Нет, спасибо. – Граф Алексис довольно-таки ровным шагом направился к двери.

- Вы бы пока не покидали палату, - посоветовал доктор Роджер. – Видок у вас пока что какой-то… бледноватый.

- О чем вы, я абсолютно здоров. – Граф открыл стенной шкаф и стал одеваться: черные брюки, белая рубашка, черный фрак, черный галстук-“бабочка” и, наконец, черный плащ с фиолетовым подбоем и высоким воротником. Всю эту одежду он выбрал сам еще тогда, когда оправлялся от операции и не мог ходить – ее пошили по индивидуальным эскизам. Набор вышел несколько старомодным, совсем не в духе Мозга, любившего практичные вещи, но к порой дающим о себе знать странностям в его предпочтениях, проявлявшимся, как правило, аккурат со сменой тела, в Центре Сохранения привыкли – и одежду подготовили без проблем и проволочек.

Десять минут спустя он уже расхаживал по корпусу и представлял нового себя своим старым друзьям (не все из которых, впрочем, были рады видеть его снова в здравии). Активность эта, похоже, не давалась ему так уж легко – шло время, и бледность его кожи росла все сильнее, руки начинали трястись, выступающие клыки – нервно покусывать серую бескровную губу.

Прошло полтора часа, и он наконец-то выкроил время, свободное от обязанностей Мозга, воровато оглянулся и направился в другой корпус Центра Сохранения. Туда, где располагался огромнейший банк донорской крови.

- …Как молоко! – сказала ординатор. – Стоял там и лакал ее как молоко из бутылочки.

- Да ладно, - не поверил ей коллега.

- Клянусь тебе. Она у него по подбородку текла, - сказала она. – Потом он глянул в мою сторону… ты бы видел, какими глазами!

- Может, сильно пить хотелось, - пожал плечами коллега. – Ты поаккуратнее распускай подобные слухи, хорошо? Ты же знаешь, кто он?

- Он сказал, что его зовут Граф Алексис.

- Он – Мозг! – поправил девушку-ординатора коллега. – Поэтому, сама понимаешь, он может творить тут все, что ему в голову взбредет. А ты просто делай свои дела да помалкивай.

Белинда Фиппс, неплохо обеспеченная в силу своей высокой должности в Центре, жила в великолепном домике близ Саннингдейла. Участок близ домика был усажен гордыми тисами, что загораживали свет любопытной луны. Ночь была теплой и душной, и Белинда возлежала на огромной двуспальной кровати в своей новой ночнушке – ее вьющиеся светлые волосы рассыпались по белоснежной подушке. Кровать была довольно старой. Ее глаза блистали в свете свечей, укрепленных в подсвечниках, что тоже несли на себе отпечаток возраста – Белинда любила антиквариат, он неизменно повергал ее в романтический настрой. Она томилась от ожидания, и терпение ее подходило к наивысшей точке.

Ну где же, где же он? Похоже, этому новому телу не была присуща пунктуальность. Что ж, граф он там или не граф – скоро она это из него выест. Белинда Фиппс во всем ценила прежде всего деловую сторону. Соглашение – оно и в Африке соглашение, контракт, иными словами… даже если речь шла о любовном свидании. Где-то там, снаружи, средь тисов, ухнула сова… или то была не сова? Что-то было в звуке поистине потустороннее, но чего Белинде Фиппс было не занимать, так это отсутствия всяческой суеверности. Напоминающая руку скелета извилистая сухая ветвь хлестнула о подоконник, вдали завыла какая-то миновавшая службы отлова собака, но мисс Фиппс лежала и спокойно ждала – голое (ну, не совсем, но почти!) ratio.

Даже когда окно само собой растворилось, запустив в комнату порыв холодного воздуха, когда темная фигура, сверкнув на нее углями глаз, на темных крыльях впорхнула внутрь, она приподнялась с ледяным спокойствием, четко держа в уме точное количество минут, которые ей пришлось прождать сверх обещанного. Эксцентричное появление Мозга – не через дверь, но через окно – не слишком-то удивило ее: как уже известно, бывало, Мозг чудил. Но в этот раз чудачества были какие-то неприятные. Белинда Фиппс отчетливо поняла это, когда обнаружила, что ее грубо толкнули назад на простыни и прижали сильными пальцами с острыми ногтями за плечи к кровати.

- Граф Алексис! – возмущенно-придушенно пискнула она. – Мозг! Какого черта ты дела… а-а-а… ааааааа!!!

Его клыки разорвали ей горло, и он принялся лакать кровь, бьющую прямо из вскрытой сонной артерии. Ах, этот знакомый вкус! На порядок лучше донорской, из пакетика. Когда он отлип от нее, подушка, на которой она лежала, влажно хлюпала от крови. Лунный свет ласкал бледное мертвое лицо Белинды Фиппс, и вампир, бросив на нее последний взгляд, прянул назад в родную тень – и помчался вместе с ночным ветром, легко и свободно, прочь из дома – навстречу чернеющим чащам; черный плащ, подобно крыльям, хлопал у него за спиной.

Счастье было написано на его лице – хоть и не было рядом никого, кто мог бы это засвидетельствовать. У него не ушло много времени на то, чтобы раздобыть катафалк и пустой гроб – остались целые компании, наживающиеся на ценителях старины, а Мозгу были все двери открыты. И вот вскоре он уже мчал на своем катафалке к заброшенному имению в Клэпхэме, где и решил обосноваться.

Мозг был чрезвычайно горд собой. Ему пришлось приложить много усилий, чтобы преодолеть извращенность Фрэнсиса, поскрипеть зубами в разваливающемся теле Генри… но теперь у него был Граф Алексис – своего рода откровение. Как было всегда, Мозг освоился и прижился… и справлялся с нуждами тела куда как лучше, чем прежний владелец, чья жизнь протекала украдкой, в тени и презрении, во многом – из-за его социального статуса. Но на Мозг социальные проблемы не распространялись. Он по умолчанию был на голову выше других – и потому делал все, что хотел, и получал все, что желал. Удовлетворенные чувства Алексиса указывали на то, что Мозг справился превосходно… но, опять же, во всех делах, за которые приходилось браться, Мозг был лучшим – потому-то и удостаивался всяческих благ, привилегий и почитания.

Вытянувшись в установленном на место кровати гробу, Граф Алексис запахнул свой черный плащ, поудобнее улегся на шелковой подложке, захлопнул крышку и смежил веки, предавшись сладким грезам о грядущих днях ничем не стесненных кровавых похождений. Так он и лежал – гениальнейший вампир, будущая гроза всего божьего мира.

---

Автор: Мартин Уоддел
Перевод: Григорий Шокин

См. также

• Грязные ноги - еще рассказ того же автора (про общепит)
• Человеческая кожа - еще рассказ того же автора (про скинуокера)

Текущий рейтинг: 65/100 (На основе 24 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать