Приблизительное время на прочтение: 60 мин

Сортирная паста

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск

Сап, анон! Хочу поделиться с тобой своей историей, пока еще могу рассказать её полностью, ничего не упуская. Вообще довольно сложно рассказывать о чем-то, что случилось с тобой на самом деле, непонятно даже откуда история начинается. Если рассказывать про другого человека, можно легко выстроить сюжет, потому что ты знаешь только кусочек его жизни. А собственную жизнь ты знаешь непрерывно, поэтому сложно выбрать ту самую секунду, до которой все события, произошедшие с тобой, еще никак не относятся к какой-то истории, а после - уже относятся.

Для начала скажу, что я - кун 22 левла, не бородат, тролль, лжец, не девственник. Живу в городе не слишком большом, но и не слишком маленьком, его название, анон, ты слышал и на школьных уроках, и даже иногда в новостях, но вот на карте сходу вряд ли найдешь. Скоро закончу инст, в котором почти не бываю из-за работы, и стараюсь особо не думать о том, что делать со своей жизнью дальше.

Живу я в районе с типовой застройкой, на последнем этаже шестнадцатиэтажки, в двухкомнатной квартире с родителями. Съезжать не вижу смысла, потому что отец работает вахтами по пол года, мама - сутками, да и сам я бываю дома очень редко, так что мы почти не пересекаемся. А сейчас родители и вовсе уехали в отпуск на юг, я уже неделю наслаждаюсь полным одиночеством, и еще почти неделю мне предстоит им наслаждаться.

По субботам - а сегодня была суббота - работы у меня практически нет, я втыкаю в интернеты или пишу диплом. Не знаю, почему, но у меня, человека, делающего, как и все нормальные люди, всё в последний момент, диплом уже практически готов, так что я без зазрения совести свалил с работы пораньше. Дома, правда, делать было тоже особо нечего, я принял душ, сварил пельмени и съел их с маянезиком, открыл файл с дипломом, тупо полистал его и закрыл, пару часов повтыкал в прохождения игр на ютубе, полторы минутки, душ. Примерно в половину одиннадцатого я вышел из дома и направился к своему другу, живущему неподалёку. К этому другу, назовём его Серёгой, я хожу почти каждую неделю, это единственный человек, с которым я так тесно общаюсь. Сам он никогда не ходит в гости, потому что стесняется. Он не битард, но у него серьёзные проблемы с алкоголем, и он это понимает. Обычно вечер с ним проходит следующим образом - как только я переступаю порог его однушки, он открывает сиську самого дешевого пива, которое покупает в торце своего дома, в магазинчике, дальше которого ходит редко. Даже если я приношу какое-нибудь бухло подороже, он всегда пьёт самое дешевое пиво, пока помнит себя. Не подумай, анон, Серёга не какой-то опустившийся бухарик, по будням он, как положено, трудится на работе, и зарабатывает, кстати, побольше моего, и только в субботу полностью отдаётся своей видимо единственной страсти. Я люблю общаться с ним за те полтора-два часа, когда он только начинает пьянеть и в нем просыпаются красноречие и задор. За эти полтора или два часа он выпивает от четырех до шести литров пива, и его умирающая печень не может справиться с таким небольшим, по сути, количеством алкоголя. Под конец он резко делается очень пьяным и совершенно невыносимым, начинает заливаться уже всем, до чего может дотянуться и уговаривает меня остаться на ночь, чтобы разговаривать до самого утра. На самом деле, еще через четверть часа он засыпает, иногда сидя за столом или упав на полу кухни, и в эту четверть часа нужно успеть технично слиться, убедив его, что я совершенно не обижаюсь, просто дома есть неотложные дела.

Наверное, это не самое лучшее времяпрепровождение, но Серёга - мой единственный друг еще со школы, и я продолжаю ходить к нему в гости по субботам.

Сегодня всё прошло так же, как я только что описывал - Серёга открыл мне дверь, держа в руке сиську пива COOL, пропустил меня на кухню, и из-за моей спины раздалось шипение газов из-под свёрнутой крышки. Он никогда не начинает пить до моего прихода, но и чтобы не пить после - такого не случалось уже пару лет. Мы уселись за маленький кухонный стол, на котором стояли пепельница и ноутбук, на экране которого крутился видос с танцующим Дамблдором, растянутый на десять часов.

Сегодня мы говорили о крипи-пастах. С моей подачи Серёга начал читать их пару недель назад, и теперь, кажется, знал их уже больше чем я. Когда он увлекается чем-нибудь, то изучает предмет обстоятельно, задротски. Сойдясь на том, что, хоть "Психоз" и переведен отвратительно, но лучше ничего нет, мы принялись сочинять свою пасту, стараясь впихнуть в нее как можно больше стереотипов. Прежде всего, мы решили, что её обязательно должен писать чувак, которого НЁХ заблокировала в собственной комнате, как будто человеку нечего больше делать, чем, забившись в угол, строчить на борды историю своей приближающейся кончины. Что ж, рассказ в жанре хоррор требует трагической развязки, а в крипи-пасте необходимо мокьюментари. В общем, решив, что такой ход в конце - необходимое условие плохой пасты, мы начали придумывать, а точнее вспоминать знакомый по сотням историй сюжет.

Итак, наш ГГ, студент, въезжает в квартиру, которую он снял по очень привлекательной цене. У него нет друзей в чужом городе, куда он недавно переехал, и он проводит вечера дома, задрачиваясь в линейку в танчики. ВНЕЗАПНО он начинает слышать вечерами в коридоре скрип, как будто кто-то водит по линолеуму мокрым пальцем. Первую половину пасты ГГ тупо игнорит звук, но тот усиливается, и, когда игнорить становится невозможно, ГГ начинает гоняться за этим звуком по квартире, не находит его источника и придумывает разные самоуспокоительные теории. Потом он замечает следы какой-то гадкой жижи, выглядящие так, как будто по полу возили мешок с длинной гибкой трубкой, испачканный в чём-то. Тогда он понимает, что в его квартире действительно что-то перемещается. Да, держим в памяти, всё это он записывает находясь на волосок от гибели. Некоторые авторы разбивают историю на что-то вроде дневника, куда ГГ постепенно заносит всё новые и новые УЖАСНЫЕ события, но это и писать дольше, и не так драматично, как сплошной текст. Ещё мы решили, что для пущей достоверности паста должна обрываться на полуслове хаотичным набором букв, вроде такого "фцупяртчго ь ", как будто прорвавшаяся НЁХ всё-таки достала ГГ, он в судорогах бил по клавиатуре, а затем из последних сил опубликовал свою пасту. В общем, ГГ высирает кирпичей, пока немного, но достаточно для того, чтобы начать расследование. "Хоррор" важно объяснял Серёга "и детектив - потомки одного жанра мрачных рассказов. И там и там должно проводиться расследование, только в детективе, когда герой находит причину загадочного события - он выигрывает, а в хорроре - гибнет". Но с расследованием тоже нужно быть осторожным. Если бы, например, ГГ поставил в коридоре вебку, то пришлось бы фотошопить НЁХ, а ни я, ни Серёга фотошопить не умеем, как и другие авторы плохих паст. Можно, конечно, использовать чужую пикчу, но это совсем нечестно. В общем, поставить в коридор вебку ГГ никак не мог. В итоге мы решили, что он найдёт в интернетах статьи про свою квартиру, и пусть это совсем притянуто за уши, зато не надо ничего делать, достаточно написать, а то и пересказать текст этих статей. В общем, прежних жильцов этой квартиры находили мертвыми, с выпученными глазами, по-рыбьи раскрытыми ртами, лежащими в позе распятой лягушки на спине, с удалённым кишечником, желудком и пищеводом, а причина смерти конечно была неясна. Потом ГГ набредает на ЖЖ-шечку бывшего жильца, последняя запись которой гласит "Я видел их. Они идут за мной", и наконец начинает высирать кирпичи тоннами. Тут ещё один водораздел между хорошей и плохой пастой. В хорошей пасте ГГ не сбегает из квартиры, потому что не может, хочет, но не может. Помните, как чувак, который понял, что все соседи - ненастоящие, но его мудила-отец пустил бы его по ветру или упёк в дурку, если бы тот съехал. А в плохой, как наша, пасте, ГГ решает остаться еще на одну ночь, просто потому, что он мудак. Естественно, эта ночь становится для него роковой, и именно этой ночью он встречает НЁХ. Мы решили, что плохая паста пишется только ради НЁХ, хотя иногда и на это забивают, но чаще всего всё-таки стараются выдумать что-нибудь эдакое. Мы с Серёгой начали было обсуждать, какую НЁХ вставим в нашу прохладную, но Серёгу вдруг понесло.

"Возьмём для примера Чужого, естественно, первую часть" начал Серёга, и я понял, что сегодня он уже не сможет собраться с мыслями. "Почему уже сколько? Тридцать лет? Тридцать лет люди прутся! Потому что как начинается? Лицехват, у которого в пузе пизда, насилует мужика в рот. По сути ведь только в рот и можно пиздой изнасиловать, да? И вот от этого противоестественного акта рождается ребенок, убивающий мать - ну в данном случае мужика, но это не важно - мать умирает при родах. И вот этот ребенок, плод насилия, матереубийца, который сразу похож на хуй, сначала издевается над кошками, а потом вырастает в настоящую чикатилу. Бошка у него похожа на хуй, и язык у него на самом деле - хуй, и хвост тоже - хуй. Он такая машина для насилия, да? Он такой самый альфач, и поэтому он легко мочит всех мужиков, потому что они все - омежки по сравнению с ним, у всех по одному хую, а у него и хвост, и язык, и на спине еще такие хуёвины, тоже напоминают. Вот он замочил всех мужиков, а Рипли в одном белье - если что, скажут - сама виновата, нечего в таком виде ходить по кораблю - прётся спасать кота, потому что она смелая и добрая. И вот мы почему так радуемся, что именно она победила, да? Потому что это победа над насильником, притом именно потенциальная жертва побеждает, понимаешь. Значит, фильм заходит потому, что эксплуатирует такую всех напрягающую тему. Бабы боятся за себя, мужики - за дочек там своих, насильники боятся такого сильного конкурента - равнодушных нет. С другой стороны, взять Человеческую Многоножку..."

Мысль о человеческой многоножке подкосила Серёгу. Банка с пивом выпала из его руки и покатилась по полу, расплескивая содержимое. Если Серёга принялся за пиво в банках, значит своё он уже допил, понял я и пошел в коридор одеваться. Мой друг копошился на полу, вытирая пивную лужу бумажной салфеткой и собственными штанами, и бессвязно рассуждал о том, что должно пугать людей в "Многоножке" - экономика, экология или пластическая хирургия. Я крикнул ему, стоя в куртке в коридоре, что мои соседи уехали и попросили кормить их кота, и поэтому мне нужно срочно идти домой. Серёга вывалился в коридор и начал, как обычно, уговаривать меня остаться. Он уверял меня, что гостевая кровать застелена свежим бельём, на ней никто не спал - как ни странно, это было правдой. В единственной серёгиной комнате стояли две кровати - его, размётанная и неубранная, и гостевая, которую он содержал в идеальном порядке, и на которой, по-моему, уже пару лет никто не спал. Серёга говорил, что сам он постелет себе на кухне, потому что всё понимает, не станет мешать мне спать, и обещал приготовить с утра какую-то невероятную яичницу. Мне всегда немного стыдно уходить, каждый раз рассказывая одну и ту же историю про соседского кота, но находиться с Серёгой, когда он уже себя не помнит, просто невозможно. Он еще немного попугал меня, уже без особой надежды, что в пути меня придушат, как мальчика или зарежут, как девочку, наконец открыл мне дверь и сказал на прощание "Не могу я смотреть порнуху до конца. Там обязательно кончают на лицо. Для чего они это делают? Почему обязательно на лицо?"

Оставив его с этим вопросом наедине, я пробежал два пролета, толкнул плечом тяжелую подъездную дверь и оказался на улице.

Я вышел от Серёги около двух ночи, было довольно прохладно, так что, несмотря на выходной, на улице было безлюдно. За то время, что я был у Серёги, я выпил всего пару баночек пива, поэтому мыслил ясно, и к тому же сразу начал замерзать. Чтобы попасть домой, мне нужно было пройти вдоль длинного девятиэтажного дома с аркой, мимо гаражей, детского сада и школы. Представь себе, анон, очень низенькую и широкую букву "П". Центральная перекладина - это длинный дом с аркой, правая ножка - дом Серёги, а левая - мой дом. Гаражи, детский сад и школа находятся внутри этой буквы. Единственный подъезд серёгиного дома смотрит наружу буквы "П", на большой пустырь. Подъезды моего дома и дома с аркой обращены внутрь. Итак, я вышел из подъезда, повернул налево, обогнул серёгин дом и двинулся вдоль дома с аркой, который был у меня по правую руку. Я прошёл гаражи, поравнялся с аркой и понял, что с другой стороны дома проходит тусовка гопоты. Их пьяные крики доносились из арки, но самих их видно не было. Я прибавил шаг, надеясь, что им не захочется вдруг переместиться во двор, чтобы посидеть у подъезда или поссать на гаражи. Миновав арку я решил, что за детским садом сверну налево, пройду через школьный двор и выйду к своему дому с другой стороны, чтобы не попадаться им на глаза. Тут я увидел, что дорогу мне перебегает чёрная кошка.

А теперь, анон, я должен рассказать тебе об одном из двух моих постыдных страхов. Как и любой нормальный человек, я боюсь разных опасных вещей, например незнакомой пьяной компании, или больших собак, или привокзальной шаурмы. Но это какие-то фоновые страхи, которые просто заставляют быть осмотрительным, защищают от разных опасностей, и в них нет ничего постыдного. А бывают такие страхи, которые только мешают жить и ни от чего не защищают. Кто-то боится пауков, кто-то боится скоплений дырок, кто-то - ездить в автобусах. А я боюсь плохих примет. Знай, анон, я материалист, аметист и скептик, и от этого только хуже. Человек, который верит в приметы, может, если ему дорогу перебежит черная кошка, поплевать через левое плечо и продолжить свой путь. А я не верю в приметы, я просто их боюсь. Поверь мне, я пробовал плевать через плечо, это не помогает, потому что я не верю, что есть какая-то магическая связь между кошкой и плевком. Стоит мне подойти к черте, проходящей по маршруту кошки, я испытываю настоящий ступор. Ноги у меня начинают как бы неметь, я уверен, что если попробую сделать еще шаг, они просто подкосятся и я упаду. Я весь покрываюсь потом, мне сдавливает шею, кажется, что я задохнусь. В глазах не то, чтобы темнеет, я вроде всё вижу, но кажется, подчеркиваю - только кажется, что я, хоть и вижу всё, ничего не понимаю и не узнаю знакомых предметов. Всё это сопровождается чувством паники и всё нарастающим ощущением чего-то неотвратимого. И я боюсь не только черных кошек, анон. Я боюсь, когда за стол садятся тринадцать человек, когда кто-то качает ногой, когда свистят, боюсь разбить зеркало и раздавить паука, просыпать соль и встретить женщину с пустым ведром. Есть у этого страха еще одно странное проявление - я пытаюсь узнать как можно больше плохих примет, а узнав, начинаю их бояться. Окружающие не замечают этого, но я постоянно напряжен, я постоянно смотрю по сторонам, под ноги, на небо, чтобы не упустить ни одной детали. Я настолько задрочен этом, что за последние пару лет максимально сократил свой круг общения, потому что люди постоянно совершают разные табуированные действия, сами того не зная. Раньше я работал, чтобы иметь деньги, а теперь - чтобы можно было забивать на инст по уважительной причине, чтобы не признаваться, что я боюсь увидеть в аудитории человека, сидящего, закинув ногу на ногу. Работу я, кстати, тоже сменил, раньше я работал на складе крупного интернет магазина недалеко от инста, был там на хорошем счету и мог легко договориться о графике, а теперь я админю в жутких ебнях, зато у меня есть отдельная каморка, куда никто не заходит. Этот страх появился у меня на втором курсе, в зимнюю сессию. Тогда на работе был предновогодний аврал, один парень, который работал со мной, сломал руку, ещё один просто перестал выходить на работу, я до сих пор не знаю, почему. Нас оставалось два бойца, мы ебашили нон-стоп, а мне еще приходилось сдавать экзамены. Я прямо в спецовке, немытый бежал в инст, получал пару зачётов и возвращался раскидывать фуры. Ночевал прямо на работе, если удавалось поспать час за ночь - это была большая удача, потому что ночами фуры продолжали прибывать. Мой умеренно могучий молодой организм не выдержал и двух недель. В один прекрасный день я в очередной раз бежал в институт, дорогу мне перебежала чёрная кошка, тогда мне было на это ещё абсолютно наплевать, я без страха пересёк черту, отмеченную её маршрутом, сделал еще пару шагов и просто отрубился. Потом я посчитал, что потерял сознание максимум на минуту, какие-то прохожие подняли меня, предлагали вызвать скорую, давали какие-то советы. Естественно, я не стал ждать никакой скорой, а направился на экзамен, как только пришел в себя. Вернее, мне показалось, что я пришел в себя, на самом деле я был абсолютно дезориентирован и еле соображал. Естественно, экзамен я не сдал, препод, кажется, понял, что со мной что-то не в порядке, сразу предложил пойти на пересдачу, еще не слушая моих ответов. Я вернулся на работу, но, видимо, ещё не совсем отошел от обморока, поэтому разгружая первый же палет уронил себе на ногу какую-то маленькую, но очень тяжелую коробку и сломал себе палец. Узнал об этом я, правда, когда палец уже сросся неправильно и я начал прихрамывать. Я и сейчас хромаю, но почти незаметно. В общем вечером, немножко очухавшись, я рассказывал своему напарнику эту историю, когда мы вышли покурить, и, сам не знаю, почему, упомянул черную кошку. Он посмеялся, и сказал, что вот мол и не верь в приметы после такого.

На следующий день мне надо было идти на другой экзамен, и, не поверишь, анон, когда я проходил то самое место, где отрубился за день до этого, мне дорогу снова перебежала черная кошка. Она изначально сидела у кромки тротуара, то есть черту, оставленную ей, можно было легко обойти, сделав пару шагов по обочине. Сам не знаю, почему, наверное, чтобы поддержать вчерашнюю шутку, я так и сделал. Без проблем добрался до инста и сдал экзамен.

Чёрные кошки начали попадаться мне очень часто. Вернее, скорее всего они и раньше попадались мне часто, но я этого не замечал. Пару раз я обходил их маршруты ради шутки, тем более, что это было несложно сделать. Потом это превратилось в такую игру, иногда приходилось придумывать хитрый обходной путь, или перепрыгивать какое-нибудь препятствие. Получалось так, что именно в те моменты я никуда не спешил и даже радовался неожиданному развлечению. Но однажды я действительно торопился, и, когда очередная черная кошка лениво перешла мне дорогу, оставляя большое пространство для манёвра - она начинала путь даже не с обочины, а почти с середины тротуара - я решил всё же забить на свою игру и пройти напрямик. И вот тут я в первый раз ощутил приближение обморока, и почему-то сразу ещё появилась мысль, что если я упаду в обморок сейчас, сознательно нарушив запрет, то точно умру. Наверное со стороны это выглядело нелепо - я застыл, стоял, сжав кулаки, заносил ногу, чтобы сделать шаг и ставил её обратно. Я вспотел как свинья, анон, я чувствовал такую злость на самого себя, какую никогда до этого не испытывал. Я пытался убедить себя, что это глупость, что в тот раз я упал в обморок от усталости, но каждый раз, когда я заносил ногу, голова начинала кружиться и вот это чувство, когда не темнеет в глазах, а как бы не понимаешь, что ты видишь. В общем в конце-концов я сдался, твёрдо решив, что в следующий раз, когда я не буду никуда спешить, я обязательно пересилю себя, и обошел запретную черту. Вечером того же дня я начал гуглить про плохие приметы, еще не понимая, зачем я это делаю. На следующее утро за завтраком я задел солонку рукой, и как-то сразу понял, что если крышечка откроется и соль высыпется на стол я немедленно умру. К счастью, солонка упала но не раскрылась. Я бережно поставил её в самый дальний от себя угол стола и с тех пор боюсь всех плохих примет.

Серёга - единственный человек из тех, с кем я общаюсь сейчас, кто в курсе моей проблемы. Наверное, я всё ещё общаюсь с ним, хоть он уже давно не тот Серёга, который был моим лучшим другом, потому что он отнесся к этой хуйне с пониманием. Он один раз подробно расспросил у меня, какие именно вещи меня пугают, при том сделал это так, чтобы ненароком не рассказать мне какую-нибудь еще неизвестную мне примету. Потом мы вместе с ним обследовали его квартиру на предмет возможных опасностей, он кое-что переделал по мелочи, и больше никогда не возвращался к этому разговору. Родителей я, как уже говорил, вижу редко, так что они ничего не заметили до сих пор, а рассказывать им сам я не хочу, потому что они вряд ли мне помогут, но будут волноваться.

Ещё об этом знает одна тян, с которой я недолго встречался на третьем курсе. Она такая, знаешь, анон, типа непростая, увлекалась всякой заумной хуетой, я решил ей всё рассказать, потому что мне надоело придумывать отмазки, чтобы не оставаться у неё на ночь. На самом деле я был бы и рад остаться, но напротив её кровати стояло огромное зеркало. Она говорила, что это зеркало стоит так, чтобы она могла смотреть, как мы ебёмся, как будто смотрит порнуху. Это казалось мне странным, но само по себе не напрягало, а вот спать напротив зеркала я не мог. В итоге однажды я всё ей подробно рассказал, и блять, анон, лучше бы я этого не делал. Во-первых, она пришла в полный восторг от того, что у неё появился объект для изучения. Прочитав пару книг Фрейда, она уверовала в психоанализ, и если раньше просто иногда рассказывала какую-то дичь про мои якобы вытесненные желания, то теперь объявила мне, что у меня классический невроз и принялась с упоением копаться в моём бессознательном. Она заставляла меня вести дневник снов, и в каждом сне, даже самом невинном, она находила какие-то извращенские подтексты и символы, каждый день выдвигала новую версию причин моих страхов, обычно связывая их с не полностью вытесненным анальным либидо или чем похуже. Во-вторых, от зеркала она не избавилась полностью и даже никуда его не переставила. Вместо этого она приделала к нему красные шторы, как в твин пиксе, и задергивала их перед тем, как мы ложились спать. Из-за этих штор мне было очень неловко, я не мог отвлечься, они постоянно напоминали мне, что я боюсь обычного зеркала. Всё это заёбывало само по себе, но под конец она начала ставить эксперименты. Например, садилась, закидывала ногу на ногу и допытывалась, в какой момент движения её ноги становятся похожи на покачивания и начинают пугать меня, а так же не вижу ли я связи между этими движениями и фрикциями. Естественно, анон, я не смог долго этого выносить и как-то ночью ушел с большим скандалом. Когда я уже вышел на улицу, я услышал звон стекла, и понял, что она разбила то огромное зеркало, видимо, чтобы я почувствовал себя плохо. На самом деле у моего страха есть правила, и я не боюсь того, чего не вижу. Хорошо, что эта сука додумалась так сделать, только когда я уже вышел, иначе не знаю, чем бы это для меня закончилось.

Так вот, анон, возвращаюсь я домой от Серёги, а дорогу мне перебегает чёрная кошка. Сначала я рванулся ей наперерез, надеясь пробежать до того, как она перекроет мне путь, но не успел. Кошка была достаточно далеко, и, хоть и испугалась меня, направление не изменила, только ускорилась. Она перебежала тротуар, пролезла под заборчик, огораживающий клумбы под окнами, и залезла в дыру в стене дома с аркой. Я резко остановился, и, назвав кошку совсем не кошкой, стал осматриваться. Её путь закончился у стены дома, значит, обойти черту справа я никак не мог. Но, как я успел заметить, кошка появилась не из-за ограды детского сада - тогда бы она полностью отрезала меня от дороги домой, - а прибежала откуда-то со стороны школы. Пробегая мимо угла ограды детского сада, она, видимо напуганная мной, немного дала крюка таким образом, что мне остался маленький проход. Если я прижмусь спиной к углу ограды, то смогу протиснуться в этот проход, не коснувшись черты. Если честно, проходить таким образом мне совсем не хотелось. Вокруг ограды не росла трава, дождь, который прошел сегодня, превратил землю в скользкое и грязное месиво. К тому же, если ребятки, крики которых я слышал за спиной, всё-таки решат зайти во двор, их наверняка привлечёт мое нестандартное поведение. Я быстро прокручивал в голове разные варианты. Обойти детский сад с другой стороны я не мог. По какой-то странной градостроительной задумке, ограда детского сада с другой стороны шла параллельно забору промзоны. Когда мне было семь лет, я мог пройти между ними, сейчас я там не пролезу. Обойти саму эту промзону можно, но во-первых, она очень большая, а во-вторых в два часа ночи там ни один нормальный человек не пойдёт. Я мог бы обойти длинную девятиэтажку справа от меня, если бы прошел через арку, но там тусовалась пьяная компания. Если вернуться к началу дома с аркой и обойти его с другой стороны, это тоже не поможет, потому что за ним идет двухполосная дорога, гаражи и дальше лес. Если я пойду вдоль дороги, меня заметят те же самые гопники. Я понял, что выбора у меня нет, и перешагнул через заборчик, отделяющий тротуар от полосы грязи под оградой детского сада.

Я шел медленно, чтобы не поскользнуться, и смотрел в основном себе под ноги, поэтому слишком поздно заметил, что ебаная кошка, которой почему-то расхотелось сидеть в дыре в доме с аркой, бежит обратно практически по собственным следам. Я увидел её только тогда, когда поравнявшись с углом ограды она резко вильнула влево, протиснулась между прутьями и побежала параллельно им. Путь был полностью отрезан. Я не мог даже перелезть через ограду и пройти по территории детского сада, потому что черта, оставленная кошкой, теперь проходила параллельно ограде, как бы дублируя её в непроходимом для меня варианте. В настолько безвыходное положение моя боязнь плохих примет не ставила меня ещё ни разу. Иногда я задавался вопросом, что я буду делать, если например черная кошка оббежит меня по кругу, или пройдет мимо единственной двери, но старался не думать об этом. Сейчас этот вопрос был поставлен ребром.

В принципе у меня был один посредственный вариант и два плохих. Посредственный вариант заключался в том, что я иду вдоль ограды детского сада до гаражей, захожу за угол, куда кошка если и повернула, то я этого не видел, а значит, это не может мне помешать. Там я перелезаю ограду, прохожу всю территорию насквозь, перелезаю с другой стороны и иду через школьный двор к своему дому. Скорее всего, я весь изосрусь, особенно у гаражей, к тому же, скажу тебе честно, анон, я хоть и работал на складе, но в основном с бумажками, а погрузкой-разгрузкой занимался только в крайнем случае. Ловкостью я тоже никогда не отличался, и был совсем не уверен, что смогу перелезть высокую ограду без горизонтальных прутьев, мокрую после дождя. Плохие варианты заключались в том, чтобы пройти мимо компании - первый, и чтобы вернуться к Серёге и всё-таки остаться на ночь - второй. Черты, оставленные кошками, действуют на меня не всё время, а до какой-то значительной отметки. Например, до того, как я посплю, или до восхода, или до заката, ect. Так что утром я смог бы спокойно пройти домой. Но Серёга уже наверняка спал, а спит он так, что я бы прежде поднял всех соседей, а только потом его. В итоге я решил сначала попробовать перелезть, если не выйдет, идти к Серёге, а если он не проснётся - надеяться на то, что гопоте надоест их пати, и они разбредутся по домам.

В ту самую минуту, когда я утвердил в голове алгоритм действий, голоса в арке начали приближаться. Я присел на корточки, прижался к стволу куцей берёзки, что росла рядом, надеясь, что в тени меня не заметят, и стал наблюдать. Из арки вышли всего три чувака, выглядели они не слишком маргинально, скорее сильно перебравшими и весёлыми. Странно, что они производили столько шума всего втроём. Моё внимание привлёк один из них, одетый в ярко-красную куртку. Собственно, только цветом куртки он и привлек моё внимание, настолько кислотно-красным, что казалось, она светится сама, и немного освещает всё вокруг. Он был самым пьяным, товарищи вели его под руки с двух сторон, а он периодически переставал перебирать ногами и просто обвисал между ними. Двое по сторонам нестройным пьяным хором скандировали какую-то длинную кричалку, в которой каждые несколько строчек повторялись, как мне послышалось, слова "кирпичный завод". Чувак в красной куртке иногда пытался включиться в их хор, но текста он явно не знал, поэтому сбивался, глупо хихикал и замолкал. Они перешли черту, оставленную кошкой, дошли до поворота на тропинку между детским садом и школой и свернули на неё. Хоть я и понял, что вряд ли они станут до меня доёбываться, мне все же не хотелось, чтобы они увидели меня сидящим на корточках в грязи, и я гусиным шагом обходил березку по кругу так, чтобы её ствол скрывал меня от них. Выждав, когда они удалятся на достаточное расстояние, я вышел из своего укрытия и, чувствуя непередаваемое облегчение, пошел к арке. Хоть я всё ещё был напряжён, мне было радостно оттого, что самое большое затруднение исчезло, и путь домой стал гораздо легче и приятнее, чем в моём недавнем плане. Проходя арку, я услышал за спиной такой дикий крик, что дёрнулся всем телом. Казалось, что человек может так кричать только в последний раз в своей жизни, что от такого крика горло должно разорваться. Я вот, припоминая все разы, когда ломался, бился обо что-то, пугался чего-то, понимаю, что никогда в жизни так не кричал. Пожалуй, если бы я мог кричать на протяжении полутора минуток, это звучало бы так. Я резко обернулся, замер и стал прислушиваться. Обзор перекрывал угол детского сада, но кричал явно чувак в красной куртке, потому что к его крику примешивались возгласы "кирпичный завод", и вся эта какофония медленно удалялась. Я представил себе, как чувака тащат под руки приятели, а он так истошно орёт, и мне стало не по себе. Если бы кто-то стал так орать, я бы не то что нести его, я бы просто рядом находиться очковал. Так или иначе, крик не приближался, а удалялся, и я был рад этому.

Я прошел арку, повернул налево и быстро двинулся вдоль дома. Крик, размазанный эхом и приглушенный стенами, доносился всё тише, задул ветер и совсем заглушил его. Я без приключений дошёл до конца дома с аркой, обогнул его, снова оказался во дворе, но теперь уже около своего дома. Когда я только поворачивал во двор, я услышал, как хлопнула дверь какого-то подъезда, то ли первого - моего, то ли второго, из-за расшумевшегося ветра было не разобрать, а заметить я не успел. Но я не придал этому значения, меня совсем вымотали метания на пол пути к дому, и я был очень рад, что наконец добрался. Я набрал код на домофоне и зашел в свой подъезд. на площадке перед лифтами никого не было. Я поднялся по лестнице, нажал кнопку вызова и стал искать в кармане ключи от квартиры. Ключи я нашёл сразу, а вот кошелька в том же кармане не оказалось. Я стал лазать руками по другом карманам, хотя понимал, что мой большой кошелёк может поместиться только в один. Я бесцельно засовывал руки то в один, то в другой карман, а сам прокручивал в голове сегодняшний день. Результат был очень неутешительным. Пиво, которое я принёс к Серёге, я купил по пути домой с работы, потому что знал, что пойду в гости уже после десяти. Дома я точно доставал кошелёк, потому что там лежит флешка с дипломом, а я точно помню, что открывал его на домашнем компе. Не знаю, почему, но я храню диплом на флешке и на работе, а дома не храню, только иногда редактирую. По дороге к Серёге я не заходил в магазин, дома у него я тоже кошелёк не доставал, на обратном пути - и подавно. Карман, в котором я ношу ключи и кошелёк, закрывается на молнию, и расстегнул я её только что. Получается, кошелёк я забыл дома.

Вообще это довольно спорная примета. В большинстве источников говорится, что плохо не само по себе то, что ты забыл какую-то вещь, плохо только вернуться за этой забытой вещью. Но из какой-то ещё детской книжки я помню фразу "граф вышел на улицу, и понял, что забыл дома кошелёк. Опять плохая примета". Возможно, то, что плохая примета - не забыть кошелек, а вернуться за ним, подразумевалось, но не проговаривалось. Но я решил так: что угодно можно забыть дома, не вернуться, и всё будет хорошо. Что угодно, кроме кошелька. Забыть именно кошелёк - отдельная плохая примета. Я всё шарил и шарил по карманам, чувствуя, как меня охватывает паника. Обычно, когда я собираюсь куда-то, я очень тщательно проверяю каждую мелочь. Прежде чем надеть какую-то вещь, я сначала выворачиваю её на изнанку, а потом снова на лицо, чтобы быть точно уверенным, что она надета правильной стороной. Все вещи, которые я хочу взять с собой, я поднимаю на уровень глаз и проговариваю, например "Я беру паспорт" или "Я беру наушники". Начинаю я всегда именно с кошелька. Но сегодня было сразу два фактора - полторы минутки и звонок от мамы. Я уже начинал собираться, всё ещё не совсем оправившись - обычно я пытаюсь подгадать так, чтобы полторы минутки приходились на раннее утро и поздний вечер, но, к сожалению, это зависит от слишком многих факторов. Я начал собираться, немного трясясь, хотя душ мне помог, но тут позвонила мама, чтобы рассказать, как им отдыхается на юге. Я направил все силы на то, чтобы она не поняла, что я только что плакал, и это поломало устоявшийся график. Всё это пронеслось в моей голове за долю секунды, и я, чувствуя, что мои руки уже не шарят по карманам, а хаотично мечутся по телу, трясясь и выламываясь, мысленно - я надеюсь, что мысленно, на самом деле я не уверен - закричал "Я не забыл его, он был не нужен! Я даже его не называл!" Иногда я немножко корректирую события, чтобы отменить свой страх. Например, ищу на чёрной кошке белое пятнышко, и, если оно есть, я могу спокойно пройти. Если мне надо вернуться за чем-нибудь домой, я покупаю, например, хлеб, и иду домой, якобы чтобы оставить его там, ну и заодно уже забираю забытую вещь. Но такую откровенную ложь, как сейчас, я ещё никогда не пытался использовать. Дурнота не отступила совсем, но и перестала усиливаться, я стал думать, как мне вывернуться. Почему-то самой логичной мыслью казалось не ехать в лифте. Я не уверен, почему, но я очень живо представил, как где-то на уровне девятого этажа лифт вдруг резко дергается, останавливается и проседает, гаснет свет - трос обрывается. Ни разу не меняные тормозные колодки впиваются в рельсы, но под весом лифта крошатся в песок, лифт еще проседает - раз, два, - и, сорвавшись, летит вниз. Его немного тормозят колёса, но его скорости достаточно для того, чтобы от удара о дно шахты тонкие стенки сложились, разорвались и искромсали острыми краями моё уже изломанное ударом тело. Я представил, что в момент удара я чуть поверну голову, и импульс довернет её сильнее в том направлении, выламывая позвонки, которые издадут хруст, разорвут спинной мозг и свернут трахею. Странно, никогда до этого я не воображал никаких последствий плохих примет, меня не пугало ничего конкретное, только неясное предчувствие обморока и смерти, но, с другой стороны, никогда раньше я и не пытался так отчаянно и нагло наебать самого себя.

Так или иначе, борясь с дурнотой я подошел к двери на лестницу, открыл её и прислушался. Где-то сверху, на уровне примерно четвертого этажа, кто-то громко чавкал, причмокивая и обсасывая что-то, не один человек, а как минимум двое. Было слышно какое-то кряхтение, сопение, ворчание, но ни одного слова. Я начал медленно отходить спиной вперёд, пытаясь тихо прикрыть дверь, но конечно, анон, я зафейлился и нашумел. Пружина, почему-то не издавшая ни звука, когда я открывал дверь, теперь начала по одному витку соскакивать с её торца, каждый раз издавая такой звук бластера. Я весь съежился еще от первого звука, скорчился, но, совершенно отупев от страха, продолжал медленно закрывать дверь, так что пружина пиукнула ещё три раза. Когда дверь почти закрылась, я понял, что чавканье сверху больше не доносится. Пару секунд было очень тихо, а потом раздались шаги, двое или трое спускались по лестнице. Выбрать, что для меня страшнее, оказалось очень легко. Я отскочил от двери и метнулся к лифтам. На табло над пассажирским лифтом горела цифра "16", табло над грузовым было пустым. Я стал тыкать в кнопку вызова, не отрывая взгляда от обоих табло, но на них ничего не менялось. Тогда я бросился мимо двери к лестнице, ведущей к выходу из подъезда, сбежал по ней вниз, и тут услышал, как открывается лифт. Тут, анон, ко мне вернулась способность мыслить, я понял, что вызвал лифт еще до того, как начал искать ключи, на вызов ехал грузовой, потому что был ниже, а табло у него не работает уже неделю. Я замер у подъездной двери, оценивая ситуацию. Мне нужно пробежать вверх где-то пятнадцать ступенек, тогда я окажусь на площадке с лифтами. Но на ту же площадку выходит и дверь большой лестницы, по которой всё быстрее спускался кто-то, кого я случайно привлёк шумом. Мне нужно проскочить мимо этой двери, а потом еще ждать, когда медленный грузовой лифт закроется. Меня передёрнуло от досады - если бы я не начал паниковать, я бы спокойно дожидался прямо у лифта, и не пришлось бы приближаться к двери на лестницу. Шаги приближались. Пока ещё не бегом, но уже очень бодро кто-то спускался ко мне. Я, конечно, мог ещё выбежать на улицу, но там дальше вообще непонятно, что получится. А наверх, на шестнадцатый этаж, мои преследователи никак не смогут подняться быстрее лифта, я успею закрыться в квартире и хуй они меня там достанут. Я нажал на кнопку домофона, пнул входную дверь ногой, так что она раскрылась нараспашку, и как можно тише побежал к лифту. Забежав внутрь, я нажал на кнопку "16" и вжался в дальнюю стену лифта так, чтобы с площадки меня не было видно. Лифт всё не закрывался, я услышал, как распахнулась дверь на лестницу - и, о чудо, анон, моя хитрость сработала. Я слушал, как преследователи - теперь я точно понял, что их было двое - сбежали по лестнице вниз, к подъездной двери, один из них пнул её, как я пару секунд назад, и оба они выбежали на улицу, в полном молчании.

Наконец, лифт закрылся и тронулся. Я нашёл слегка подрагивающими руками ключ от квартиры в связке, заранее отделил его от остальных и крепко сжал. Глупее всего было бы сейчас уронить ключи перед дверью, поднять, долго копошиться, выбирая нужный, пытаться попасть им в замок и ронять снова и снова. Да, двоих я наебал, но сколько их всего тусуется на лестнице, я не знал и знать не хотел. Звуки, которые я услышал, были настолько неправильными, неестественными, хоть и очень физиологичными, что я был уверен - там творилось что-то очень хуёвое. Я бы не удивился, если бы увидел с утра на улице толпу ментов и журналистов, санитаров, выносящих черные мешки, возможно, даже чуваков в костюмах химзащиты. Когда лифт проезжал девятый этаж, я напрягся, вспомнив своё предчувствие, но ничего из того, что я вообразил, не произошло. Лифт доехал до последнего этажа, остановился, пискнул и открыл двери. Я осторожно высунулся и осмотрелся. Площадка была пуста, дверь на лестницу - закрыта. Я осторожно вышел из лифта и, не поворачиваясь к площадке спиной, зашел в межквартирный коридор. Тут я услышал внизу удар подъездной двери, топот, через секунду - открылась дверь на лестницу на первом этаже, снова топот, еще буквально через две секунды - дверь на втором этаже, ещё две секунды - на третьем... Я понял, что если бы за мной сразу гнались с такой скоростью, то давно бы догнали. К счастью, я был уже у тяжелой металлической двери своей родной квартиры, ключ я подготовил заранее. У меня было примерно двадцать секунд форы, поэтому, как бы мне не хотелось быстрее оказаться в безопасности внутри, я открывал дверь очень медленно, чтобы не издать ни звука. Мне совершенно не хотелось спалить, где я живу. Протиснувшись боком в квартиру, я так же медленно и тихо закрыл дверь, трижды повернул замок, задвинул щеколду и прислушался. Снаружи было тихо, то есть абсолютно тихо, больше не было слышно ни топота, ни хлопания дверей - ничего.

Оказавшись в безопасности, сперва я испытал гордость. Я, хоть и запаниковал сначала, но в итоге сумел собраться и всех объебать. Затем же мне стало стыдно. Я, взрослый чувак, и так боюсь всякой хуеты, но то хотя бы моё вытесненное либидо или как его там. А тут я сначала решил не ехать на лифте, потому что он поломается - кстати, сразу передумал, как только начало пригорать. А потом и вовсе пересрал, подслушав, как ужинают бомжи или малолетки отсасывают друг у друга, и съебывал от них, теряя башмаки. Какие-то костюмы химзащиты вообразил, какое-то оцепление. Хорошо хоть к соседям не додумался ломится, взывая о помощи. Думая так, я, если честно, всё таки радовался в глубине души, что стал таким храбрым только дома, и не пошёл по лестнице проверять, что это там шумит. Я зажёг свет в коридоре, бросил ключи в корзинку на полочке у двери, разулся, повесил куртку в стенной шкаф и стал искать кошелёк. Не найдя его в коридоре, я пошёл сначала в свою комнату, потом на кухню, в зал, но кошелька нигде не было. С каждой минутой я всё больше успокаивался - я не забыл кошелёк дома, я всё-таки как-то его потерял. Немного досадно, но ничто по сравнению с обретённым спокойствием. Денег там было - пару сотен, диплом хранился на рабочем компьютере, я подумал, что в понедельник принесу его домой на запасной флешке, а то вдруг меня уволят, например. Больше ничего ценного в кошельке не было. Настроение у меня сделалось отличным, я поставил чайник и собирался пойти в комнату, чтобы переодеться в домашнее, как вдруг почувствовал приближения полутора минуток.

Помнишь, анон, я говорил, что боязнь плохих примет - один из ДВУХ моих постыдных страхов. Вот теперь я расскажу тебе про второй. Обрати внимание, как трепетно люди относятся к процессу дефекации. Считая его грязным и постыдным, они, тем не менее, придают ему огромную важность. Стоит двоим хоть немного сойтись, они начинают с удовольствием делиться друг с другом, кто как посрал с утра. Понятно, отчего люди придают этому большое значение - это непреодолимая, неподвластная сила, которая вроде живёт внутри, но при этом не подчиняется сознанию, не понимает важность момента, может легко разрушить любые твои планы. Как языческая богиня плодородия могла в гневе погубить урожай и обречь людей на голодную смерть, так и твой кишечник может по собственной прихоти лишить тебя средств к существованию, например, не пустив вовремя на собеседование, или, хуже того, подведя во время него. В современном мире, где опоздание является нарушением, а срать дозволено только в специально отведенных местах, человек боится потерять контроль над собственным телом, но правда в том, что потерять он может только иллюзию контроля. Множество зелий, которые должны усмирить кишечник, подчинить его воле хозяина, рекламируются всеми возможными способами, но подчинить кишечник - это как подчинить вулкан или колебание курсов валют. Но это я говорю за всё человечество, а мой страх немного про другое. В наших маленьких квартирах туалет является единственным местом, где можно побыть в одиночестве, и многие проводят там времени значительно больше, чем того требует природа, читают или смотрят кино, запершись от домочадцев. Только не я. Я никогда не нахожусь в сортире дольше, чем полторы минутки. Потому что, анон, кроме плохих примет я ещё боюсь срать.

Как бы обрадовалась Фрейдистка-тян, узнав обо мне такое! В этом моём страхе, пожалуй, гораздо больше фрейдистского, чем в боязни примет. Но ей не суждено узнать о нём, никому я о нём не рассказывал и рассказывать не собираюсь. То, что я чувствую, описывается в терминах полной шизофрении, поэтому во многом моя судьба зависит от того, сумею ли я сохранить всё в тайне. Родители либо ничего не заметили до сих пор, либо считают, что я очень бурно дрочу в сортире, но так или иначе, мне ещё не приходилось объясняться с ними. Тебе, анон, может быть смешно, а может - неприятно читать про такое, но представь на секунду, что какая-то твоя ежедневная потребность заставляет тебя страдать. Каждый день ты терпишь от самого себя и ничего не можешь с этим поделать. В общем, я считаю, мы достаточно сблизились, при этом ты не сможешь найти меня и упечь в дурку, так что сейчас я расскажу тебе, как я сру.

Мой туалет - это крохотная комната, похожая на шкаф, сидя на унитазе, я упираюсь коленками в дверь. Кроме держалки для бумаги здесь нет посторонних вещей. У многих стоят пепельницы, но мои родители не курят, а я в эти полторы минутки не могу ни на что отвлекаться. Когда я захожу сюда, мне сразу становится дурно. Наверное, я делаюсь очень бледным, не могу сказать наверняка, а вот то, что меня немного трясёт - это точно. Чтобы оттянуть полторы минутки я полностью снимаю штаны и трусы и аккуратно складываю их на полу. Затем я сажусь, широко раздвигаю ноги, чтобы упереться ими в стены, потому что иначе я бы колотил ими по полу. Ладони я просовываю между стенами и коленками и стараюсь прижать их как можно сильнее. На самом деле, это никогда не срабатывает, но каждый раз я упорно пытаюсь зафиксировать руки ногами. Приняв такую странную, наверное, для срущего человека позу я закрываю глаза.

Обычно я переживаю три волны по шесть или семь стадий, смотря как считать. Три волны суммарно длятся, как ты понимаешь, полторы минутки. Длительность каждой стадии относительно других я определяю не во времени, а в чувственной протяженности. Прости, анон, я знаю, что непонятно, но и сам не вполне понимаю. Что означает кратность стадий, я тоже не могу сказать, просто откуда-то знаю, что она именно такая. Изначально, по субъективным ощущениям, говно попадает в меня извне, входя в районе темечка. Когда оно оказывается внутри, я ещё не могу представить ни размера его, ни формы, но именно по ощущениям в темечке я понимаю, что полторы минутки начались. Эта стадия кратна трём, пяти и шестидесяти четырём, здесь формируется концепция будущего говна. В этот момент я испытываю сложно объяснимое чувство, или предчувствие, как в секунду, даже миллисекунду, когда скатывание с горки только начинается, у тебя еще как бы нет скорости, но ты понимаешь, что в следующую миллисекунду она появится. Строго говоря, это та самая нулевая стадия, которую можно вынести за скобки. Первой действительной стадией является прохождение говна от затылка ко лбу через мозг. Они никогда не начинается, пока я не сяду на унитаз. Эта стадия кратна трем и тридцати двум, здесь говно обретает идею, а для меня, как для переживающего, это означает, что я против своей воли вспоминаю что-то, за что мне стыдно, и думаю об этом, блять, мучительно долго, пока весь не изойду стыдом. Ноги мои теряют силу и упускают руки, которые начинают рвать на мне волосы, лезть ногтями в зубы, бить меня ладонями по голове и закрывать лицо. Я верчусь, мечусь, пытаясь прогнать эти мысли, но пока говно не пройдет долгий путь от затылка ко лбу, ничего не выходит. Когда во мне созревает решение убить себя, когда я на полном серьёзе понимаю, что заслуживаю казни за свои поступки - в этот момент все мысли внезапно останавливаются, и начинается вторая стадия.

Вторая стадия - когда говно проходит ото лба до кадыка, обретая цвет. Эта стадия кратна шестнадцати. В начале я, измученный стыдом, начинаю плакать. Я плачу беззвучно, просто сижу, весь обвиснув, уронив руки, смотрю на свои голые ляжки, а слёзы текут из глаз. Но, чем ниже говно спускается, тем больше мой тихий плач превращается в рыдания, плечи мои трясутся, дыхание делается прерывистым, мне не хватает воздуха. Горло сдавливает всё сильнее, уже почти не получается всхлипывать, после каждого судорожного вздоха трахея будто зарастает плёнкой, я открываю рот, пытаюсь вдохнуть хоть немножко, таращу глаза, в глазах темнеет, глаза, кажется, вываливаются из орбит как в фильме "Вспомнить всё", это длится в шесть раз дольше, чем стыд первой стадии, я задыхаюсь, задыхаюсь, и когда задыхаюсь совсем, наконец могу заглотить воздух. Говно, дойдя до кадыка, изменяет направление и движется в сердце.

Третья стадия - движение к сердцу и прохождение через него - кратна трём и четырём. На протяжении всей этой стадии мне очень холодно. Длится она в восемь раз дольше первой. Проходя через сердце, говно получает запах. На этой стадии я погружаюсь в апатию. Я почти не могу думать, все мои мысли вытеснены одним знанием - единожды сделанное нельзя разделать, что бы я ни предпринял, сколько бы добра кому не сделал, даже если меня простят - это не отменит уже совершенного поступка. Тебе покажется, анон, что эта стадия не такая мучительная, как предыдущие - на самом деле ты будешь неправ. Несмотря на то, что внешне я спокоен и тих, это чувство безысходности размазывает меня, не оставляет ни одной светлой мысли. Сердце моё замедляется, оно бьется нехотя, через силу. Невыносим момент, когда говно касается сердца. Время, кажется, совсем перестаёт идти, а сердце останавливается так надолго, что я чувствую, как во всём теле кровь поворачивает вспять. Этот момент можно описать так: двухместные качели застыли в центральном положении, решая, какая половина перевесит. Если они качнутся назад, всё исчезнет, а если вперёд - продолжится. Эта неясность, кажется, длится вечно, но в конце концов говно входит в пределы сердца, заводя его вновь.

Пройдя сердце насквозь, говно во мне меняет направление и устремляется к центру грудной клетки. Четвёртая стадия кратна двум и пяти, она примерно в десять раз длиннее первой и говно в ней обретает вес. Сначала мне становится даже немного лучше, сердце снова бьется, гоняя кровь, я согреваюсь, мысли начинают своё обычное движение. Однако очень скоро это перестаёт быть приятным - сердце колотится всё сильнее, мысли начинают чехарду, а говно, ползущее внутри грудной клетки, делается невыносимо горячим. Насколько я могу вспомнить, из обрывков моих мыслей можно понять, что раз мои поступки нельзя искупить, я буду за них наказан. Предчувствие ужасного наказания полностью заполняет меня, единственное моё желание в этот момент - бежать, прятаться, спасаться. Кажется, что пылающее говно, дойдя до границы моей груди, вспорет её, вся требуха из меня высыпется наружу, я изо всех давлю на солнечное сплетение, чтобы не дать этому случиться, или хаотично машу руками и ногами, пытаясь защититься от предстоящего ужаса.

Когда говно касается изнутри поверхности моей груди, оно снова меняет направление. Теперь оно движется туда, откуда начинает свой путь у тебя, анон, в нижнюю часть живота. Это - пятая стадия, кратная двум и трём, в которую говно суммирует цвет, запах и вес и получает телесность. Пятая стадия длится в шестнадцать раз дольше первой. Это - стадия боли. Поскольку говно начинает материализоваться в районе солнечного сплетения, двигаясь в кишечник оно сверлит все органы, находящиеся на его пути. Это ёбанный бур, который медленно, анон, очень медленно продирается через моё тело. При этом меня полностью парализует, и это даже хорошо, потому что я не могу кричать. А я бы кричал, ох блять, как бы я кричал! Но я могу только двигать глазами и испытывать боль. Эта боль свела бы с ума любого. Любой бы согласился сделать что угодно, чтобы прекратить её. Проходя через моё тело, блять, по миллиметру в год, этот ёбанный буравчик не выдвигает никаких требований и не ставит условий. Но я и так знаю, что ему нужно. Это - моё наказание. Изо рта у меня течёт слюна, я обоссываюсь - не ссу сознательно, а именно обоссываюсь. Если, пытаясь перейти черту, оставленную на моём пути черной кошкой, я боюсь упасть в обморок, то на пятой стадии я мечтаю об этом, но моё наказание должно быть понесено полностью, поэтому упасть в обморок не получается. Когда говно наконец врывается в кишку и останавливается, спазм, сковывающий моё тело, проходит, и я падаю головой на колени, как марионетка, сорвавшаяся с ниточек. Практически уже без моего участия наступает последняя, шестая стадия, которую ты, анон, называешь "сходить посрать", и на ней я не буду останавливаться подробно. Просто знай, что она кратна четырём, а говно, пройдя её, становится землей.

Думаю, ты понял, анон, почему я никому не рассказываю о своём втором страхе. Думаю, ты так же согласишься, что любой бы на моём месте боялся такого. Зато, возвращаясь к разговору о контроле, скажу, что ни разу, с тех пор как началась эта хуйня, не срал вне дома. Никогда не было такого, что мне вдруг приспичивало где-то на улице. Ни разу у меня не было поноса или запора. Мой кишечник работает, как часы, что бы я не ел. Правда, я и не ухожу из дома больше, чем на пару дней. Кстати, когда это началось, я не помню. Как-то классе в девятом я ездил со школьной экскурсией в Москву на три дня, тогда, по логике, я еще срал как все нормальные люди. А вот живя у Фрейдистки-тян, я уже каждый день под разными предлогами ходил домой. Я даже не могу сказать, раньше это началось или позже, чем я начал бояться плохих примет.

В общем, моё хорошее настроение сразу улетучилось, когда я понял, что хочу срать. Но мой затылок императивно зудел от вошедшего в него, я пошёл в туалет и принял свою забавную для гипотетического наблюдателя позу.

В первой стадии первой волны я стыдился того, что хожу к Серёге и пью с ним. Я ведь вижу, что он спивается, но почти каждую субботу прихожу к нему, приношу ему бухло и пью с ним. Ладно бы я нажирался, как он, но нет. Я пью, чтобы только создать видимость, сам хладнокровно смотрю, как мой единственный друг превращается в животное. Все его знакомые давно поставили на нём крест. Если бы не я, ему было бы не с кем бухать, и, чем чёрт не шутит, может, он задумался бы. Но я сам так одинок из-за всей хуеты, которая сильнее меня, что Серёга нужен мне таким, всегда готовым встретиться человеком, который не уедет в отпуск, не будет ничем занят, тем, кто по первому моему желанию позовёт меня в гости. Хуже того - наблюдая, как он за пару часов деградирует в полного идиота, я чувствую успокоение. Серёга всегда был умнее меня, и разрыв между нами увеличивался бы с каждым годом, а так он надёжно привязан к моему уровню, даже ниже его. Получается, я спаиваю его намеренно.

В перерыве между первой и второй волной я развёл ноги и заглянул в унитаз. Я всегда смотрю, что из меня вышло, и ты бы, анон, смотрел, если бы из тебя это выходило ТАК. Кусок был небольшим, и я понимал, почему. Эту историю с Серёгой я крутил в голове уже тысячи раз и придумал несколько аргументов в свою защиту. Во-первых, Серёга замечательно бухает и в полном одиночестве, так что буду я ходить к нему, или нет - роли не сыграет. Во-вторых, когда он бухает один, он начинает звереть от скуки и делать глупости, все с оттенком самоистязания. Так что, когда я хожу к нему, я немножко за ним приглядываю.

Но сейчас эти аргументы не могли меня утешить, тем более, что надвигалась вторая волна.

Стыд из второй волны я прокручивал в первый раз. Из-за серёгиного пассажа про порнуху я вспомнил, как однажды, развлекаясь с Фрейдисткой-тян, захотел, как в кино - на лицо. Не могу сказать, что я ожидал чего-то особенного, то есть я прекрасно понимал, что это то же самое, как и куда угодно, только на лицо, но почему-то мне вдруг очень понадобилась эта ачивка. Я не попросил - зассал попросить, - а взял её за плечи, развернул к себе и усадил. Она всё поняла, анон, уселась на колени, подняла ко мне лицо и раскрыла рот. Мне стало неприятно сразу, как только я увидел её в такой позе, но, понимаешь, как отвратительно, я подумал прежде всего о том, что буду выглядеть глупо, если не доведу дело до конца. Естественно, с таким настроем у меня ничего не получалось. Мне было всё неприятнее смотреть на её открытый рот - я представлял, как устают её скулы держать его открытым так долго, как они болят от напряжения. Я начинал злиться, прежде всего на неё, мне хотелось встать и уйти, но опять таки я боялся, что это будет выглядеть глупо, поэтому упрямо продолжал. В общем, моё усердие дало плоды в конце концов. В порнухе обычно актрисы во время этого дела хохочут или стонут, а Фрейдистка-тян просто молча смотрела на меня снизу вверх. Блять, стоило просто собрать побольше соплей и харкнуть ей на лицо - эффект бы вышел такой же, удовольствие - тоже, но это отняло бы гораздо меньше времени. Почему-то она продолжала сидеть с открытым ртом, и это лишило меня последнего самообладания, я наконец встал и вышел из комнаты, покурил, вернулся, молча оделся и ушел домой. Как ни странно, на следующий день я снова отправился к ней, и она пустила меня, как ни в чем не бывало. Сейчас меня всего выворачивало оттого, что я ни разу не заговорил с ней об этом. Я подумал даже, что весь психоанализ, которому она меня подвергала, был изощрённой местью за то, что я тогда просто ушёл. Вторая волна закончилась куском говна, значительно большим, чем первая.

Третья волна началась не так, как обычно. Я почувствовал, что в моё темечко входит что-то большое. То, что вошло в меня, сразу обладало концепцией, идеей, запахом, цветом, массой и телесностью. Я ощутил совершенно неожиданный стыд за наше с Серёгой сегодняшнее развлечение. Я понял, анон, что такие как я смеются над тем, что любят, потому что боятся, что кто-нибудь посмеётся вместо них. Я вспоминал, как много раз, начитавшись тех самых паст, которые осмеивал пару часов назад, я иногда ссался отвернуться к стенке или свесить руку с кровати, и это было кайфово. Я каждый день захожу в паблик, я подписан на телеграм, читаю каждую новую пасту и прусь от этого, но если кто-то спросит - обосру все и в каждой найду, до чего доебаться. Мне было стыдно за монолог Серёги, полностью спизженный с какой-то статьи, который нужен только затем, чтобы показать, какой я невъебенно умный. А ещё мне было ужасно стыдно за то, что я на самом деле невъебенно тупой - думал, как мол ловко наебал своих преследователей в подъезде, когда тихонько закрыл дверь в квартиру, они даже перестали забегать на каждый этаж, ища меня, вот мудачьё. Так ловко наебал, а сам не подумал, что стоит им посмотреть на табло над лифтами на любом этаже, кроме первого, где одно сломано, и они увидят, что оба лифта, пассажирский и грузовой, остановились на шестнадцатом, и двинутся прямиком сюда, сторожить меня под дверью.

Как только я понял это, порядок, которым я обычно сру, был полностью нарушен. То, что вошло мне в затылок, со свистом пронеслось сквозь моё тело прямиком в кишку, несколько замедлилось, рвануло часть меня вниз и грохнулось на дно унитаза. Вот теперь, анон, я заорал. Потому что в этот раз боль была пусть не такой сильной, как на пятой стадии, зато не вымышленной а вполне реальной. Я посмотрел вниз и увидел, что по моим ляжкам струится кровь. Я развёл их в стороны и заглянул в унитаз. На дне, оставив в нем трещину, но не разбив, лежал выпавший из меня брусок с ровными гранями, рыже-коричневого цвета. На него был натянут полупрозрачный мясной чулок, покрытый пульсирующими венами. Другой конец чулка уходил мне куда-то под яйца. По поверхности этого чулка лилась кровь, много крови. Я взвыл, проклиная Паланика с его больными фантазиями и ебаную сорокинскую традицию движения от плохого к худшему, от простой крипи-пасты к сортирной в нашем случае. По моему, у Паланика ничего не было про кровь, так вот, знай, анон - он пиздабол, который никогда не видел, как у человека выпадает прямая кишка. Кровь лилась откуда-то, куда я не мог заглянуть, но понятно, что из меня. Мои лицо и руки стали неметь. Не могу сказать точно, сколько крови находится внутри у человека, но ясно, что ограниченное количество. Я почувствовал, что слабею.

На полу под моими ногами лежали аккуратно сложенные джинсы, в их кармане был мой телефон. Я наклонился к ним, но голова так сильно закружилась, что мне пришлось немедленно сесть прямо и ждать, пока взгляд снова сфокусируется. Кожа моя бледнела на глазах, и самым естественным позывом было действовать как можно быстрее, но я понимал, что торопиться нельзя. Стараясь не поддаваться панике, я прижался головой и плечом к стенке справа от меня и начал медленно сползать по ней, свесив руку. Наконец мои пальцы коснулись штанины. Я опустился еще немного, ухватил её покрепче, и, гораздо медленнее, чем в первый раз, снова занял вертикальное положение. Почему-то, когда я сидел прямо, мне было гораздо лучше. Я стал поднимать джинсы за штанину, планируя перехватить их свободной рукой и закинуть к себе на колени. Я поднимал их всё выше, везя рукой по стене, и, наверное, уже плохо соображал, потому что они давно были в воздухе полностью. Видимо, я пытался поднять карман на уровень глаз и просто достать телефон, и это почти получилось, только вот в какой-то момент телефон выскользнул и с хрустом ударился о кафельный пол. Я снова развел ляжки и поглядел вниз. Кровь всё лилась из меня, весь унитаз изнутри был чёрно-красным. Брусок, видимо, съехал в дыру, утягивая мою кишку за собой. Почему-то я подумал, что конец кишки, попавший в унитазную воду, наверняка подцепит какую-нибудь дрянь, словно это имело значение сейчас, когда я истекал кровью. Ещё я подумал, что это выглядит так, как будто огромный червяк вылез из канализации и вцепился мне прямо в очко. Наконец я перевёл взгляд на телефон, лежащий на полу экраном вниз. Телефон запиликал, что пришло сообщение, значит, он продолжал работать. Теперь я спускался по-другому, я наклонился вперёд, уперся головой в дверь и стал потихоньку сползать по ней. Опустившись как можно ниже, я взял телефон за бока двумя руками, потому что пальцы уже плохо слушались меня, и, стараясь не отрывать его от пола, перевернул. В разбитом экране я увидел своё отражение и замер, ожидая, что появится страх и дурнота, но хуже, чем сейчас, мне видимо уже стать не могло. Я подумал, что семь лет несчастий - довольно неплохо по сравнению со смертью на толчке. Я надавил на кнопку сбоку телефона, экран засветился, показывая начало сообщения от МЧС, рекомендующего не выходить из дома. Я провёл по экрану пальцем, но никакой реакции не последовало. Я тёр экран, касался его в разных местах, правой и левой рукой, но тач совсем не работал. Интересно, можно ли совершить экстренный вызов, не пользуясь тачем, какой-нибудь комбинацией кнопок громкости и включения? Я бы загуглил, если бы мог дойти до компа или родительского ноута. В отчаянии я оставил бесполезный мобильник и задумался. Домашнего телефона у нас не было, запасную трубку я в прошлую субботу отдал погонять Серёге, разбившему свой старый айфон. Родители, как ты помнишь, приедут только через шесть дней, когда уже будет поздно. Завтра - воскресенье, потом ещё пару дней меня не хватятся на работе, пока не случится какая-нибудь поломка. Но я уверен, никто не пойдёт ко мне домой проверять, почему я не выхожу на работу, скорее меня просто уволят. Так что ждать кого-нибудь, кто бы помог мне, не вариант. На моём этаже шесть квартир, одна стоит пустая, в другой идёт какой-то лютый ремонт и никто не остаётся на ночь. Обе эти квартиры ближе всего к моей, поэтому можно и не пытаться докричаться до остальных соседей. Ещё в одной квартире живёт одинокая старушка, глухая и полоумная, на неё можно не рассчитывать. Дальше по коридору квартира моего дядьки, которую он сдаёт каким-то мутным ребятам. Они то ночуют в ней, то не ночуют, и по-моему от кого-то скрываются. Далеко не факт, что они, преисполнившись христианскими чувствами, откроют мне, чтобы помочь. Наконец, в последней квартире, которая находится напротив моей через коридор, живёт молодая семья с ребёнком. Получается, они единственные, кто, возможно, попытается мне помочь. Но мне нужно как минимум выбраться из квартиры. Я представил, как вернувшиеся с юга родители находят мой крайне непрезентабельный труп. Приезжает полиция, скорая, все с удивлением смотрят, не вполне понимая, отчего я умер. Какой-нибудь пидор-стажёр в морге скажет "Острая кишечная недостаточность", чтобы насмешить свою подружку. Кишку сначала попробуют запихнуть назад, потом забьют хуй и просто отрежут её, чтобы не портила вид. Скорее всего, я стану локальным мемом, возможно, к этой истории приплетут гомосексуализм, получится отличная шутка. Я разозлился, и это придало мне сил. Я с третьего раза сумел открыть щеколду на двери и выпал в коридор, ударившись головой об пол, испытав ещё и жуткую попоболь. Попытался подняться на ноги, но они совсем отнялись, то ли от кровопотери, то ли от страха. Дверь туалета у меня находится в шаге от входной, но проблема в том, что открывается она налево, и входная дверь тоже слева, то есть она перекрывает мне путь. Её нужно было закрыть, но мои ноги оставались в туалете, а подвинуть их не получалось. Поэтому я начал ползти направо, в сторону кухни. Попоболь усилилась, я оглянулся и понял, что брусок, на который натянут конец моей кишки, видимо застрял в трубе, и с каждым моим движением кишка всё дальше вылезает из меня. Я перевернулся на спину за две попытки по паре минут каждая, потом, взявшись рукой за дверь ванной, сел и наклонился вперед. Взявшись обеими руками за кишку как можно дальше от себя, я рванулся назад и упал на спину. Конец кишки лопнул, распался на лоскуты как воздушный шарик, и освободившийся брусок загрохотал в канализационной трубе. Я освободился и к тому же выяснил, что могу садиться, пусть и с трудом. Это немного облегчило мне задачу. Я снова медленно сел, взялся за свои омертвевшие ноги и попытался передвинуть их, чтобы можно было закрыть мешавшую мне дверь. Ноги оказались удивительно тяжелыми, к тому же я весь измазался кровью, которая больше не стекала вся в унитаз, а заливала всё вокруг. Я скользил в этой крови, падал на спину, снова медленно садился, брался за ноги, они выскальзывали, я падал опять. Когда у меня наконец получилось развернуть ноги в направлении кухни, я был уже на грани отчаяния. Но то, что я закрыл дверь, мешающую мне, и то, что до выхода всего пара шагов, немного придало мне сил. Я выбросил одну руку вперед, приподнялся на локте, перенося на неё свой вес, подтянул тело, упал и осмотрелся. Я переместился на такое обидно малое расстояние, что, казалось, не продвинулся вовсе. Но я понимал, что это только кажется, напряг все силы, снова поднялся на локтях и выбросил вперед вторую руку. Через ещё несколько подтягиваний я дотянулся до косяка двери, ухватился за него и подтянул своё тело. Кишка, волочась за мной по покрытому кровью полу, издавала звук, как будто трёшь пальцем мокрую резину. Добравшись до косяка, я снова перевернулся на спину, уперся руками в стену и сел, привалившись к ней спиной. Мне очень хотелось немного передохнуть, но, глядя на коридор, который выглядел как ебаная бойня, я понимал, что времени у меня нет. До замка я доставал, сидя на полу, поэтому довольно легко смог трижды повернуть его, зажав между ладоней. Но щеколда была гораздо выше, так что мне пришлось браться одной рукой за ручку, не ту, которая поворачивается, а такую дополнительную скобу, и подтягиваться на ней. Рука онемела почти полностью, и я не мог сжать кулак достаточно крепко, как только я пытался подняться, рука срывалась. Тогда я просунул кисть между скобой и дверью, сплёл пальцы рук в замок и, почти равнодушный к тому, как хрустит запястье, стал тащить себя наверх по стене. Кажется, я испытал уже столько боли, что перелом руки не должен был сильно повлиять на меня, по почему-то именно от него у меня открылось второе дыхание. Кровь, которая уже почти остановилась, снова толчками забила у меня из задницы, но и всё тело вдруг стало более послушным. Я понимал, что этих сил хватит только на один последний рывок, поэтому торопился, как мог. Я отодвинул щеколду, вытащил безвольно повисшую кисть из скобы, повернул ручку, распахнул дверь и толкнул себя в межквартирный коридор.

Я упал на живот. Прямо перед моими глазами на полу лежал мой кошелёк. С досадой отметив, что совсем забыл его, я пополз вперёд, через коридор к дальней двери. Я не поднимал головы, занятый тем, что пытался ползти, используя только одну руку. Неожиданно моя рука уперлось во что-то болоньевое, я ухватился, потянулся и упёрся в голову чувака в красной куртке. Он лежал на спине, как лягушка, со спущенными штанами, раскинув голые ноги, по-рыбьи раскрыв рот и глядя выпученными глазами в потолок, очевидно, мёртвый. Позади него, между мной и соседской квартирой, сидели на корточках два его давешних товарища. Хотя почему я, собственно, решил что они знакомы? Пьяный настолько, что едва стоял на ногах, чувак в красной куртке просто не мог сопротивляться, когда они тащили его куда-то, только иногда безвольно обвисал между ними. А может быть он даже не понимал, что его ведут куда-то против его воли. Один из его конвоиров просто сидел на кортах, глядя себе под ноги. Второй залез лицом между ног чувака в красной куртке, и оттуда доносились чавкающие и сосущие звуки. Когда я поднял на него взгляд, он распрямился и уставился на меня, по-птичьи повернув голову. Нос, рот и подбородок у него были измазаны кровью и дерьмом. Когда-то я видел передачу про животных, где показывали, как грифы едят тушу какого-то зверя, например носорога, засовывая головы ему в задницу, потому что там самая тонкая кожа. Видимо эти двое жрали чувака в красном, как грифы. По правде говоря, увидев их вблизи я понял, что принять их за людей можно было только издалека и в темноте. Одетые в одинаковые спортивные штаны, длинные куртки защитного цвета и белые кроссовки, оба совершенно лысые, они были точной копией друг друга. Глаза у них были поставлены так широко, что они смотрели, как голуби, повернув голову вбок. Двигались они тоже по-птичьи, то есть не плавными движениями, а рывками, между которыми застывали совершенно неподвижно. Уставившись на меня каждый одним глазом, они начали приближаться полуприсядью. Я даже не пытался - да и не смог бы - убежать, просто с безразличным удивлением следил, как они приближаются ко мне. Не издавая ни звука они зашли мне за спину, взяли меня за ноги и развернули головой к квартире. Не могу сказать тебе, почему я пополз внутрь, наверное, это естественная попытка укрыться дома. Я медленно полз, а они перемещались своей полуприсядью по сторонам от меня, не пытаясь остановить. Это продолжалось очень долго, анон. Я уполз аж в родительскую комнату, самую дальнюю в квартире, а они медленно шли за мной и слизывали кровь с пола. Я заполз в угол и перевернулся на спину. Мои преследователи сидели на корточках в полуметре от меня, и внимательно смотрели, повернув головы. Вдруг один из них нормальным человеческим голосом, только возможно немного пьяным, тихо и задумчиво произнёс "Заводы рабочим". "Кирпичный завод" таким же пьяным голосом откликнулся второй. Я подумал, что вполне логично называть их рабочими. Бегающие с нечеловеческой скоростью, странно красивые в своём модном луке, не знающие сомнений и страхов, бухие машины для убийства были рабочими. А я, со своими неясными суевериями, своей уродливой сортирной рефлексией и физической немощностью - сломанный, и сломанный уже давно. Один из рабочих немного приблизился, поднял с пола конец моей кишки, покрытый кровью и дерьмом, засунул в рот и стал обсасывать. Другой продолжал смотреть на меня, иногда говоря "Кирпичный завод". Что ж, судя по состоянию тела чувака в красной куртке, ничего, кроме моего кирпичного завода их действительно не интересует. Они сожрут весь мой желудочно-кишечный тракт и уйдут, не оставив следов. Всё-таки пидор-стажёр в морге сможет пошутить свою шутку. Я почувствовал что-то под рукой, повернул голову и увидел родительский ноутбук, который иногда ставят заряжаться на пол в том углу, куда я уполз. Сейчас, анон, я лежу тут, в углу и дописываю на родительском ноуте эту историю, а рабочие, иногда сменяя друг друга, почти доели кишку и приближаются ко мне. Они всё сильнее возбуждаются по мере того, как заканчивается кишка, начинают двигаться пугающе резко и хищно. Довольно сложно понять, где начинается история, если она произошла с тобой на самом деле, но ты всегда точно знаешь, где и когда она заканчивается. Моя история тоже подходит к концу, моя кишка доедена и рабочие подошли совсем близко. Ты можешь сказать, что я сдался слишком легко, но подумай сам, что я могу сделать со слома фцупяртчго ь

Автор: NotAHuwihiAtAll


Текущий рейтинг: 59/100 (На основе 60 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать