Приблизительное время на прочтение: 17 мин

Пробуждать воспоминания

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск
Pipe-128.png
Эта история была написана участником Мракопедии Dismalskies в рамках литературного турнира. Пожалуйста, не забудьте указать источник при использовании.

— … авиация нанесла серию точечных ударов по базам боевиков в пригороде… — привычно вещал с телеэкрана бодрый голос. Вы нащупали пульт и переключили канал.

… — в ходе операции был уничтожен полевой командир… — тут же подхватил не менее жизнеутверждающий тон.

И почему вам эти новости не добавляли оптимизма? Телевидение вы явно недолюбливали. Поморщившись, вы потянулись было выключать «зомбоящик».

Изображение на экране к тому времени уже сменилось. Теперь на нем отображалось некое лицо. Увидев это лицо, вы помедлили нажимать на кнопку пульта. Монитор показывал средних лет мужчину восточной внешности, смуглое лицо которого обрамляла черная курчавая борода.

Голос за кадром пояснил тем временем.

— Мужчина, которого вы видите, являлся командиром полевого бандформирования. В минувшие сутки он и подчинявшиеся ему террористы попали в окружение группировки коалиционных сил, после чего были уничтожены точечным ударом Российских военно-космических войск…

Внезапно, видеоряд и голос ведущего приобрели более тревожные тона.

— Давайте посмотрим, как это было.

На телеэкране, в перекрестье целеуказателя была показана неприметная группка людей. Люди, одетые в военно-полевую форму, шагали по некой пустынной местности, которая явно прекрасно простреливалась со всех сторон — это понятно было даже дилетанту. Впереди отряда легкой пружинистой походкой двигался их предполагаемый главарь.

Высокоточная космическая аппаратура приблизила перспективу, позволяя разглядеть ранее отображенное на экране лицо, которое теперь казалось еще более воинственным. Из-за неверного, скраденного огромным расстоянием оцифрованного изображения, казалось, что черная борода обрамляет его наподобие зловещей дымки.

Вместе с тем, в этот момент на лице чернобородого ясно читалась зловещая усмешка, без тени тревоги, словно бы он прогуливался на параде в честь своего дня рождения. Не полагается так вести себя человеку, который попал в окружение явно превосходящих сил противника. И, к тому же, находился под прицелом мощнейшего и сверхточного современного вооружения.

Вы сильно, до боли в глазах, зажмурились. Вам показалось неожиданно, что чернобородый мужчина поднял голову, и смотрит прямо в камеру. Но когда вы снова открыли глаза, перспектива вновь изменилась, и была продемонстрирована, собственно, сцена ликвидации.

Небольшой отряд, захваченный в белое перекрестье целеуказателя был сметен ракетно-бомбовым шквалом. Местность вспучилась от взрыва чудовищной мощи. Вы видели, как ударная волна прошла над землей, а на том месте, где мгновением ранее стояла группа людей, завихрилось огненная смерть. При бомбовом ударе явно использовался напалм. Черный столб дыма, поднявшийся до самых облаков, заволок обзор сверхсовременной космической оптике.

Вы невольно поежились. Демонстрация сил более чем впечатляла. Шанса спастись после такого на пустынном плато не оставалось не то, что у боевиков, но и у бактерий.

Вы нажали, наконец, кнопку выключения на пульте. Внезапно, вы осознали, что покрылись испариной. Увиденное на экране вам очень сильно не понравилось. Что-то в нем было неправильным.

Нет, дело было не в том, что вы сочувствовали боевикам или их идеям. И смерть их была легкой, и, даже, можно сказать, почетной — с оружием в руках и с поднятой головой.

Но что-то в облике полевого главаря боевиков показалось вам чудовищным, и, в то же время, пугающе знакомым. Как, если бы вы подавляли некий навязчивый страх из детства. Странно, но слабонервным человеком вы явно не считались. Так что же заставило вас реагировать так, что и эксцентричная, взбалмошная соседка — художница позавидовала бы вашей чувствительности?

Погруженный в свои мысли, вы пошли на кухню и открыли кран. Подождали, пока сойдет теплая, отдающая хлоркой вода. После чего налили полный стакан холодной воды и выпили. Поморщились. Вода отдавала железом. Вздохнув, вы посмотрели в окно. За ним занимался неестественной красоты весенний закат. Глядя на этот закат, вы почувствовали, что тревога ваша уходит, словно вода в песок. Вы нацедили и выпили еще стакан воды. Холодная вода странным образом вливала новые силы, она возвращала воспоминания.

Вы никогда не были из тех, кто встречает такие вечера дома. Вы любите прогуливаться по малолюдным улицам под пасмурным небом и рассматривать отражение неба в лужах.

Наскоро одевшись, вы покидаете душную квартиру и постылый подъезд. Закатный небосвод таит манящие глубины океана и золотые отблески костра. Вы вбираете полной грудью теплый весенний ветер, отдаваясь несомым им воспоминаниям.

Но вдруг словно тревожная ночная тень ложится на этот город. Вам кажется, что темное небо над вашей головой, подавляя до времени неразличимый пока свет звезд, явит сегодня и другие видения.

И когда свет этих звезд отражается, наконец, в лужах, к вам зыбко, словно обещания этой талой воде слиться с океаном, приходят отголоски этих воспоминаний. И тогда, следуя за ними, вы наклоняетесь и набираете из лужи горсть мутной воды. Эта вода ненадежная, она просачивается сквозь пальцы, оставляя на них запах бензина и уличной грязи, чего же вы ждали? И какой, по-вашему, должна быть вода?

Пробуждать воспоминания.

Эта неожиданная мысль заставляя вас замереть по средь дворовой лужи, не взирая на редких прохожих. Вы понимаете, что увиденное сегодня на телеэкране как-то связано с этими отголосками пробуждающихся воспоминаний.

Никто вас не потревожит. Даже дворовые гопники, похоже, вас попросту не замечают.

Вы закрываете глаза. И первые воспоминаний приходят к вам из мира снов.

В этих снах, вы, будто бы, снова и снова простирали руки, заслоняясь от демонстрации некоего чудовищного вида расправы с применением огня. Дальнейшее ваша память отказывалась воспроизводить, но вы понимали, что эта подавленная картина была ужасной. Вы слышали и видели смерть, десятки, сотни смертей. Однако затем кошмар неизменно отступал, и вы понимали, что пробудивший вас тяжкий стон — это всего лишь крик протеста, что вырвался из вашей груди. А еще через мгновение инфернальное марево, захватившее панораму, оборачивается зарей занимающегося рассвета.

Вы вдыхаете привычный, слегка затхлый с ночи воздух своей комнаты, и с облегчением вбираете краски прекрасного весеннего утра. Мир за окном изгоняет ночной кошмар в Лету.

Так было сегодняшним утром. И предыдущими утрами. Но теперь полыхающий закатом небосклон напоминает вам о звуках набата во время погребального костра. Вы чувствуете, что сегодня, этой ночью эти воспоминания вас куда-то увлекут. Зыбкие, ненадежные воспоминания, как эта уходящая сквозь пальцы вода.

И снова вы переводите свой взгляд от вечеряющего неба к талой воде обширно разлившихся по дорогам луж. И неровный свет звезд, отраженный в их поверхностях, отчего-то навевает мысль о том, что каждой луже обещана возможность слиться с океаном. И тогда вы начинаете различать некий шум, как если бы это был отдаленный рокот океана. А потом приходят голоса.

Они кажутся смутно знакомыми, вам кажется, что они должны успеть предупредить вас о чем-то, что случится в этом городе после того, как отгорит последний закат. И вы шагаете прямо через разбухшие лужи, слякоть, подходите к высокому забору из чугунных прутьев.

Ухватившись рукой за верхний край, вы спокойно и буднично перепрыгиваете в дворик недавно выстроенного престижного госпиталя. Плотный охранник, заприметив вас, идет навстречу. Расстояние сокращается до нескольких метров, и он уже смотрит вам в глаза, намереваясь сказать что-то резкое, как вдруг останавливается апатично. Так он и стоит погруженный в свои мысли. Нимало не удивляясь, либо оставив удивление на потом, вы же проходите мимо, пересекаете территорию госпиталя.

Снова преодолев забор, вы сворачиваете в какую-то улочку и заходите в затопленный подвал одного из домов — дверь открывается перед вами. Вы идете по старым заброшенным помещениям, иногда освещаемым тусклым мерцанием старых ламп, иногда — вообще неосвещаемым, затопленным ответвлениям. Вы спускаетесь все ниже.

Вы читаете у этого дома его историю.

Вы читаете историю у всего города, в этом затопленном, самом глубоком из подвалов.

Здесь воспоминания снова вторгаются в вашу реальность, искажают ее, уводят в мир тревожащих ночных кошмаров.

Вы вспоминаете сны, в которых будто бы приносили некий обет. И сегодня голоса призывают вспомнить о нем.

И вы останавливаетесь, скидываете ненужную одежду, обувь и позволяете воде этого места принять вас, вернуть вам ваши воспоминания.

И когда черные воды этого места смыкаются над вашим лицом, вы вспоминаете все.

Вы вспоминаете, о том, что живете в этом городе давно, уже очень давно. Вы наблюдали его рождение. А до того, наблюдали рождение и закаты других городов. Вы вспоминаете и тот из них, в котором впервые увидели глаза того, кто посмотрел в ваши глаза за миг до своего мнимого уничтожения.

Теперь вы знали, что не были никогда человеком. Но ваша память не служила вам более, она рассеивала эти воспоминания, оставляя взамен лишь химеры. И это тоже было частью условия — пришло внезапное понимание.

В мироздании есть законы. И, однажды, вы зашли слишком далеко.

И тогда, один, пусть и выдающийся, но лишь сын тех созданий, что пришли Землю лишь вчера; появления которого вы поначалу и не различали, — связал вас этими законами.

Когда вы поняли, то, что качнули маятник, стало уже слишком поздно.

И докучливая оболочка, обрекшая вас на долгие столетия сосуществования среди тех, которыми вы могли играть, как игрушками, и отводившая им же глаза, стала тюрьмой для вашей могучей сущности.

Но до этого дня. Ибо сегодня, вы отплатите этот долг сполна. Ибо отмерян день этого города и не действуют более путы, вас удерживающие.

Мозаика из ваших знаний и воспоминаний выстраиваются в единое целое, и вы снова видите содержание снов, которые вовсе не были снами. И нет более завесы. Как нет и той оболочки, которую вы считали ранее своим телом.

Вы снова, как столетия назад, видите озаренный закатным солнцем островной город. Город этот огромен, он не уступает в размерах небольшому государству, множество его улиц ведет от центральной площади к многочисленным кварталам. Солнечные блики играли на золотых куполах горделивого Белого квартала, выстроенного из чистого мрамора. Широкая, мощенная известняком центральная улица простирались до самого причала, где маяк, сложенный из вулканического камня, первым встречал многочисленные корабли.

Все дальше разворачивается перед вашим мысленным взором происходящее в тот день действо.

Отчетливо, как и в тот день, вы видите уложенные руками многочисленных рабов улицы. В изящных беседках были воздвигнуты рукотворные фонтаны, где самой безобидной причудой богато одетых красавиц было кидание спелыми фруктами в престарелую прислугу.

И тогда вы уже были там. И лишь ждали алчуще, когда завершиться мера преступлений этих жалких созданий против себе подобных. И уже подобные вам явят этой части мира свое изначальное могущество.

Поначалу, утро ничем не отличалось от других, предыдущих. Люди ходили по улицам, работали рынки.

Это случилось, когда старик в деревянных сандалиях и латанной тунике замешкался на мостовой и вовремя не уступил дорогу элегантно одетому всаднику на легконогом скакуне.

Сидевший в седле молодой мужчина был наследником одного из самых влиятельных домов этого города.

Породистый, безукоризненной белой масти жеребец встал на дыбы, когда на его пути неожиданно оказалось препятствие. Испугался и пеший человек, он повернул голову на резкий звук, и тогда всадник увидел его белые глаза. Человек был слеп.

Но молодого аристократа это ничуть не озаботило. И он, взбешенный появившимся на его пути непрошенным препятствием, яростным толчком сапога поверг слепого старца наземь. Но этого показалось мало. И молодой человек спрыгнул с коня, выхватывая из-за пояса толстый кнут из кожи носорога, привезенный по его особому заказу из-за моря.

Небрежным движением, размотав этот грозный, как он сам считал, атрибут своей власти, он стал примеряться для первого удара. Он не слышал, или не придал значения тому, как внезапно приглушенно стали бить барабаны.

Метя пожилому человеку в лицо, молодой аристократ нанес удар. Его холеное лицо исказила гримаса прямо-таки капризной обидчивости, когда он увидел, что его удар не только не достиг цели, но и поверженный старец небрежным движением встал на ноги. Что ж, тем хуже для него.

Оскалившись, юноша вновь ударил хлыстом — яростно, сплеча. Ощутил, как толстый граненый язык кнута встретил, наконец, преграду, и с азартом дернул рукоять назад. Кнут не шевельнулся. Он застрял.

Выражение привычное надменного неудовольствия на его лице молодого вельможи сменилось изумлением, а изумление — переросло в страх, когда он увидел, что пожилой человек стоит, без тени усилия удерживая в руке конец хлыста. И улыбается. И смотрит на вельможу своими страшными белыми глазищами. Которые не были более глазами старого слепца.

Нечто древнее, злое, немыслимое, — потому как не охватываемое человеческими органами чувств — смотрело сейчас с лица того, кто перестал быть безобидным старцем. Юноша почувствовал, как азарт покидает его, уступая место куда менее приятным эмоциям, — тем которые предпочитал и привык испытывать. Непонимание, ужас, неверие в происходящее — такие чувства обуревали его в следующий миг, пока он пытался бросить свой хлыст. И не мог. Пальцы, обхватывающие рукоять кнута, отказывались разжиматься.

Вмиг позабыв и о надуманном гневе, и о своем высоком положении, молодой человек попытался бежать со всех ног, но те словно приросли к земле. В отчаянии, он раскрыл рот, чтобы позвать городскую стражу, но из него вырвался лишь слабый сдавленный писк.

Ничего сложного. Простые обездвиживающие заклинания, элементарная и примитивная магия, лишь заемно доступная человеку. И безраздельно доступная истинному гению огненных недр до времени заключенного в тело старого калеки в точности также, как и в тело того, кого вы увидели в пустыне эпоху спустя.

Вы обозревали все, неразличимый в морских глубинах. И прекрасно понимали происходящее. Ифрит не заступался за старца, чье тело он позаимствовал — просто наступало время действий гениев стихий. Время обновления.

Время, когда путы сына людей, — того, кто связал вас обетом, перестают действовать. Так почему бы не начать с показательной расправы над его дальним родичем, самозабвенно возомнившего себя палачом?

Со стороны могло показаться, что все происходило быстро. Но только не для него, глядящего в последние мгновение своей жизни в ваши глаза.

И, спустя недолгое время, после того, как его волосы стали седыми, тот, кто при жизни привык к исполнению своих капризов, грянул оземь безжизненной статуей, не в силах ни к чему, кроме как запечатлеть в чертах окаменелого лица весь ужас воспринятого.

А тот, кто пришел в мир через тело старого калеки, покинул его.

Не встречая ни малейшего сопротивления, это существо, словно вода в песок, погружается в земные недра. И да, пожилой человек тоже погиб. Ничего личного — просто старое сердце не выдержало потрясения. Можно сказать, он счастливчик.

В это время уже город покидают птицы, почувствовав пробуждающуюся истинную мощь гения пламенных недр. В то же время, последний подает знак собратьям из рода гениев морских глубин. И вы отзываетесь на зов. И вода в гавани темнеет. Рокот прибоя перестает казаться умиротворяющим, теперь в нем слышится зловещий речитатив. Небо заволакивают тучи.

Сначала люди, поглощенные кто работой, кто развлечениями, не замечают этого, но потом, все взгляды устремляются вверх.

И, когда барабан, бьющий в недрах, гулко громыхнул в последний раз, восстал, отряхаясь от векового пепла своих снов, тот, кто был заточен под семью земными печатями.

Он поднялись во весь рост из недр Везувия. Сизые и черные вены дыма оплетали циклопические разящие нестерпимым жаром руки самого могучего из гениев по эту сторону континента.

Старший африт простер свои руки, будто желая обнять город, вместе с ищущими в нем спасения и бегства жителями. Казалось, сам воздух ревел и метался от соприкосновения с его ладонями, которые сияли так сильно, что на них трудно было смотреть вам, гению морских глубин.

И тогда вы протянули свои руки, заслоняясь от слепящих сполохов инфернального марева, которое воцарилось, когда это существо свело свои ладони.

И тогда вы вспоминаете все. Вы вспоминаете о том, как простирали руки, заслоняясь от всполохов пламени и дыма, что немыслимым образом захватили тысячи живых существ и забрали у них жизнь. Вы вспоминаете инфернальную бездну, что после захватила и стала пожирать труп этого города.

Ибо в этот день вы тоже были там. И вы тоже пожинали свою жатву, топя и сокрушая многочисленные корабли, которые в спешке покидали обреченный город, в надежде найти спасение в морских просторах. Однако там, где их не застала неистовая ярость освобожденных гениев огня, настигла ваша мощь.

Но и здесь, над некоторыми из них не было у вас власти.

И одно небольшое, незаметное ранее на фоне плавучих дворцов суденышко покинуло гавань без малейшего ущерба. И большинство его пассажиров покинуло ее без малейшего ущерба. А на корме стоял капитан и смотрел вам прямо в глаза.

И в глазах этих не было страха. К вашему неудовольствию, в них не было даже потрясения. А была некая… тоска. И, похоже, понимание. А еще, твердая решимость.

— Я все видел — говорили эти глаза. — Я расскажу людям. Ваша власть не безгранична. У нас еще останется шанс. Я посвящу свою жизнь странствиям по свету. И везде я буду рассказывать о том, что увидел сегодня. А потом, эти истории будут рассказывать мои дети, и дети моих детей. Ваша власть не безгранична. И вы связаны законами.

В ярости вы поднимаете огромные, в двадцать саженей высотой волны и обрушиваете их на деревянное суденышко сокрушающими изумрудными кулаками. Но они лишь слегка покачнули борт и разлетелись вокруг корабля безвредной росой. Все, что вы могли — это бессильно провожать уходящее за горизонт судно, на борту которого красовалась название — Синдбад.

Но то были дела давно минувших дней. Ибо сотни лет вы ждали этого заката, чтобы, явить, наконец, свое истинное могущество. И для этого города, города, где в последний раз отняли последнее у его последнего сироты, он наступил.

Хотя, долгое время, проведенное с людьми, научило вас относиться к ним с небольшим снисхождением. И вы не лишаете их небольшой милости. В каждом их жилище сами собой неожиданно начинают капать краны. Их капель превращается в баюльную песнь, после которой все дети этого города заснут. И больше не проснутся. Чтобы не увидеть того, что грядет после того, как отгорит последний закат.

∗ ∗ ∗

В одной из городских квартир восьмилетний сын неожиданно спрашивает у родителей:

— Папа, мама, а здесь написано о том, что джинны и африты что-то сделали неправильно и царь Соломон смог заточить их в кувшины. Но потом простой рыбак освободил их оттуда. А если царь Соломон был такой, что смог заточить афритов, то почему он заключил их в простые кувшины?

— Ну что ты такой серьезный — это же всего лишь сказки. Тем более, народные, а люди в то время были необразованные, вот и передавали они сказку каждый по-своему. И кувшины были не простые, а волшебные. И люди их открыть, конечно же не могли. Просто имелось ввиду, что они освободили тогда афритов по глупости своей.

Мальчик взял книгу и пошел в свою комнату. Что это за могли быть за кувшины, которые должны были сдерживать и скрывать от людей таких могущественных созданий, как африты?

Пока он думал, глядя в окно, то увидел что город окружают словно бы стены туч, которые стягиваются отовсюду и двигаются независимо ветра. Он хотел было позвать отца, спросить у него об этом, но услышав, неожиданно, как капает кран, просто закрыл глаза и заснул.

Книга сказок «Тысяча и одна ночь» выпала из его разжавшихся пальцев.


Автор: Dismalskies


Текущий рейтинг: 57/100 (На основе 47 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать