Приблизительное время на прочтение: 15 мин

Ничего сверх (Максим Кабир)

Материал из Мракопедии
(перенаправлено с «Ничего сверх»)
Перейти к: навигация, поиск
Meatboy.png
Градус шок-контента в этой истории зашкаливает! Вы предупреждены.
Looopa.png
Эта история таит в сюжете загадку, либо скрытый смысл. Рекомендуем быть внимательнее к деталям.

Впервые доктор Дреянов увидел её в сентябре, не в метро, где обычно находил пациентов, а дома, поедая чипсы перед телевизором. На местном телеканале показывали репортаж про благоустройство города. Группе радостных жильцов вручали диплом за самую опрятную улицу. Она стояла слева в кадре, приятная блондинка с персидским котом на руках. Махала в камеру кошачьей лапкой.

В голове Дреянова щёлкнуло, и под футболкой зачесался давний шрам. С тех пор, как он вылечил пожилую супружескую пару, прошёл год, и ему не терпелось вновь взяться за инструменты.

Он выяснил, что блондинку зовут Яна Литкевич, тридцать шесть лет, живёт одна, работает начальником отдела кадров в престижной компании. Впрочем, особого значения это не имело. Главное, что она была больна и нуждалась в медицинском вмешательстве.

Операцию отложил на два месяца. Не хотел быть пойманным, ещё меньше хотел, чтобы блондинка судорогами испортила процесс. Консультировался на форумах с анестезиологами, подбирал медикаменты. Вечерами прогуливался мимо двухэтажного коттеджа Литкевич.

Наступил ноябрь. Снег запорошил черепичные крыши образцовой улицы, укутал детские площадки и газоны.

«Пора», — подсказывает ему Ассистент.

Дети вдоволь накатались на санках и отправились ужинать. Из свидетелей только снежная баба с морковным носом. Тихий уютный пригород.

Низкорослый человечек с саквояжем, шмыгнувший за чужую калитку. Скрип снега. Спокойная улыбка на неприметном лице.

Да, Паша Дреянов не настоящий врач, но и не безумец. Он встречал безумных людей, вроде того наркомана, помешанного на пришельцах. Парень клялся, что его похищали марсиане и описывал, как именно выглядел межзвёздный анальный зонд. Забавными в историях торчка были и музыкальные пристрастия инопланетян: они якобы содомировали его под Бетховена, Луи Армстронга и грузинское хоровое пение. Ну не псих ли?

Дреянов не верит в пришельцев. И Ассистент в них не верит.

Доктор, конечно, не маньяк. Серийные убийцы приводят его в ужас. Когда летом из Тигриного озера выловили труп пятиклассника, Паша не сдержал слёз. Ребёнок был изнасилован мерзавцами и затоптан до смерти. Газеты смаковали подробности, Дреянов намеревался посетить с визитом каждого журналиста, но Ассистент отговорил. Лечить надо больных. Primuma gemente, deinde manuarmata. Сначала орудуй умом, затем вооружённой рукой.

Вооружённая рука греется в кармане пальто. Ботинки на три размера больше тех, что Дреянов носит в действительности, пропечатывают следы к порогу коттеджа. Тень растущей во дворе ёлки прячет от любопытных соседей. Существует опасность, что Литкевич изменила привычкам и пригласила на ужин мужчину, всё же симпатичная молодая дама. Или подруг, или родителей. Но Дреянов доверяет собственному чутью. Она одна. Она готова к операции.

Хозяйка отворяет дверь ровно в девять. Розовый халатик, никакого макияжа, никаких мужчин. Она не смотрит во двор, не замечает мужчину в метре от себя. Нагнувшись, треплет по шёрстке упитанного перса:

— Иди, маленький, пописай и сразу к ма…

Дреянов вылетает из укрытия. Молниеносно оказывается около блондинки. Она разгибается, а он жалит её в беззащитную ключицу. Удар электрошоком отбрасывает пациентку вглубь дома. Доктор входит, аккуратно отодвинув кота, и клацает замком. Неторопливо счищает снег с подошв, озирается.

Гостиная Литкевич соответствует статусу улицы. Просторная, в пастельных тонах, с кожаными креслами и искусственным камином. На каминной полке — фотографии в изящных рамочках. Родители, отдых в Европе. Стены увешаны репродукциями импрессионистов. Ноутбук на стеклянном столике, рядом — бокал вина. Запах печенья и мандаринов.

Живи он в такой красоте, купил бы цепного пса и нашпиговал дом сигнализацией. Разумная предосторожность в городе, где не продохнуть от психопатов.

Литкевич ползёт к лестнице. Дамочка из тех, что и кашляя кровью будут избегать врачей. Дреянов не спеша догоняет и опрокидывает пинком. Затравленный взгляд. Зарождающийся крик.

— Не волнуйтесь, — утешает гость. — Я доктор.

Новая доза электричества усмиряет прыть пациентки. Он давит на диафрагму, коленом фиксирует женский локоть. Блестит шприц.

Перс мяукает и трётся о старомодный докторский саквояж.

— Это что-то типа миорелаксанта. Чтобы вы не дёргались.

Игла попадает в вену жертвы. Есть.

Паша Дреянов с раннего возраста мечтал стать хирургом. Лечил плюшевых медведей, проводил операции на друзьях. Понарошку, естественно. Никаких вспоротых игрушек, не говоря уже про животных. Он бы скорее убил себя, чем кошечку, собачку или хомячка. А ведь зоосадизм — наиболее распространённый факт в биографии маньяков. Его мать не была религиозным фанатиком, пережидающим в бункере конец света. Отец не бил его и, упаси Боже, не насиловал. Безоблачное детство рядового постсоветского мальчишки.

Всё рухнуло в один день. Из школьной столовой его госпитализировали с острыми болями.

— Напугал ты нас, — сказал отец, целуя в темечко одиннадцатилетнего Пашеньку, — а тут простой аппендицит.

Аппендицит привёл к перитониту. Потребовалась повторная операция, во время которой у Дреянова случилось интранаркозное пробуждение. Он видел и слышал, он испытывал боль — адскую всепоглощающую боль, — но не мог ни застонать, ни пошевелиться. Экзекуция длилась три с половиной часа, в течение которых он то отключался, то приходил в себя. Тщетно пытался подать сигнал. Горло распирала дыхательная трубка. Воздух вздувал лёгкие, в животе копались дьявольские лапы. Анестезиолог поднимал веки и рапортовал врачу, что пациент спит. «Он икает», — расшифровывала сестра спазмы мальчика. Когда его, молящего о смерти, зашивали по живому, в операционной появился Ассистент. И остался с Пашей навсегда.

Дреянов удовлетворённо кивает. Препарат подобран идеально. Женщина полностью парализована, но находится в сознании. Зрачки реагируют на боль. Можно приступать.

Он относит беспомощное тело на второй этаж. Спальня прямо по коридору. Оформлена со вкусом, как и другие комнаты.

— Поверьте, — говорит Дреянов. — Я понимаю ваши чувства.

Он снимает с пациентки халат, напомнив, что не следует стесняться врачей. Грудь мягкая и компактная — две пирамидки, как у совсем юной девушки. Спускает трусики к половым органам и скатывает в тонкий ремешок, чтобы не мешали.

Мысль о соитии с обездвиженной пациенткой вызывает отвращение. А вот традиционный секс представлялся вполне привлекательным, и он иногда жалеет, что банальный аппендицит превратил его в импотента.

— Полежи пока здесь, — рекомендует доктор и укладывает пациентку на бежевые простыни. — Optimum medicamentum quiesest. Лучшее лекарство — покой.

В ванной он моет руки. Гладит кота, наблюдающего за приготовлениями. Инспектирует рот женщины на предмет пирсинга и зубных протезов. Она косится голубыми обезумевшими от страха глазами. Страх — побочный эффект. Исцеляет боль, а не страх.

По сторонам от вытянувшегося обнажённого тела переливаются хирургические инструменты. Пальцы скользят по грудной клетке к пупку, скрипят о кожу резиной. Кожа холёная, в мурашках и светлых вздыбленных волосках. Никаких шрамов или татуировок.

Татуировки были у Ромы Леднёва, Пашиного приятеля. Они подружились в медицинском училище. Леднёв упаковками жрал колёса и редко мыл шевелюру, но отчего-то нравился будущим медсёстрам. Правое его предплечье украшал портрет Уэйна Гейси, клоуна-убийцы, на левом был вытатуирован милуокский каннибал Джеффри Дамер. Леднёв боготворил маньяков, и его домашняя фильмотека хоррора внушала уважение.

Приятель туманно намекал, что помимо игровых слэшеров, обладает коллекцией фильмов с реальным дерьмом. На деле же легендарная коллекция сводилась к постановочному японскому мусору, «Шокирующим Азиям» и растиражированным «Ликам смерти». Однако парочка эксклюзивных роликов у него была: казнь на гильотине преступника Ойгена Вейдмана, заинтересовавшая Ассистента, и видео с Ричардом Спеком.

И сейчас, вспоминая, Дреянов ощущает озноб.

— Абдоминальное чревосечение, — говорит он. — Perabdomen. Через брюшину.

Над изголовьем кровати висит натюрморт Сезанна. На тумбе ароматические свечи. Старенький жираф с потёртым плюшем валяется на подушке сбоку — он не защитит свою хозяйку. И глупый перс устроился клубочком в углу.

Скальпель расчерчивает кожу. Продольный разрез ниже пупка — такой может сделать даже человек, с позором исключённый из медицинского училища на втором курсе. Минимальное травмирование нервов и мышц.

На виске пациентки пульсирует вена. Лоб и верхняя губа в капельках пота. Она смотрит на своего мучителя. Радуга боли из оттенков мольбы, ужаса, проклятий, желания проснуться от этого чудовищного кошмара. Ни всхлипа, ни стона, только взгляд.

Кровь запачкала простыни. На миг доктор пугается, что взял слишком высоко, и пострадала круглая связка печени. Но кровотечение не обильно. Хорошо.

Брюшистый скальпель продолжает путь вниз, к выбритому лобку, рисует алую линию на трепещущем прессе. Линия утолщается. Подкожная клетчатка рассечена, как на иллюстрациях в учебниках.

Глаза блондинки кричат, вопят от страшной боли, а он, хмурясь, старательно вскрывает апоневроз и приподнимает створки металлическими зажимами. Если бы Ассистент хоть немного помогал ему, ножницы не выскальзывали бы, загнутые лезвия не жевали бы плоть впустую.

Доктор использует сводчатое зеркало Куско. Прикусив язык от усердия, черенком скальпеля отслаивает край мышцы. Он думает о Ричарде Спеке.

Шёл шестьдесят шестой год. Матрос Спек, ему, к слову, тоже удаляли аппендикс, ожидал очередного назначения на судно и накачивался виски в чикагском порту. Алкоголь и поиски приключений заманили матроса в медсестринское общежитие, где он изнасиловал и жестоко убил восьмерых студенток. Спека приговорили к восьми пожизненным срокам по сто пятьдесят лет, а спустя двадцать два года кто-то снял его на видео.

— Раритет! — хвалился Леднёв. Запрыгала зернистая картинка.

Стэйтвилльская тюрьма, штат Иллинойс. Списанный обществом Ричард Спек, лысый коренастый мужик, нюхает кокаин и пожирает цыплят.

«Я люблю анальный перепихон», — сообщает зрителям под гогот оператора и сокамерника-афроамериканца. Корчит рожи. Вещает, как комфортно в тюрьме. «Раздевайся», — подтрунивает оператор.

Второкурснику Дреянову словно загнали трубку в горло. Он смотрит, ошеломлённый, как массовый убийца охотно танцует стриптиз, демонстрируя бока в кольцах сала и безволосую, совершенно женскую грудь с пухлыми сосками. Спек тискает и лижет свои титьки, принимает эротические позы, оттопыривает зад в шёлковых небесного-голубых панталонах. На сцене, где он отсасывает чёрный член сокамерника, Дреянов орошает переваренным обедом ковёр Леднёва.

Теперь ты видишь? — спрашивает Ассистент.

— Боль, — говорит доктор. — Это наша сестра. Без боли мы бы вредили себе и другим. «Боль, ты не зло», — сказал Дюма. «Боль возвращает нас самим себе», — сказал Шиллер.

Предбрюшинный жир жёлто-розового цвета. Доктор рассекает его. Прощупывает. Подчищает скальпелем, удерживая складку брюшины пинцетом. Он весь взмок. Чертовски сложные манипуляции для одного человека.

В спальне пахнет сырым мясом, кровью и дерьмом. Увы, пациенты Дреянова не соблюдают режим голодания. Он приучен к вони, он поощрительно хлопает блондинку по бедру.

— Боль — предупредительный маячок. Наш наставник. Durane cessitas. Нет-нет, это не оскорбление. Это означает «жестокая необходимость».

Искалеченная женщина безмолвно воет, скрежещет зубами. Выпученные глаза — сплошные зрачки — таращатся в потолок. Как умудрились врачи не понять, что мальчик Паша очнулся от наркоза? Как могли ничего не заметить, если ему, санитару психоневрологического диспансера, на примере блондинки, это очевидно?

Он качает головой и ножницами расширяет отверстие в животе пациентки. Отделяя брюшную стенку от сальника, едва не протыкает мочевой пузырь. По щекам Литкевич текут слёзы. Дыхание со свистом вырывается изо рта. Кажется, что она шепчет что-то.

— Ты просто икаешь, — поясняет доктор.

Даша К. по кличке Свинья училась в параллельной группе. Забитая и презираемая сокурсниками. Она проживала на окраине города со слабоумной матерью. Подходящая жертва. Месяц Паша ухаживал за ней и, наконец, напросился в гости. Сдобрил вино украденными у Леднёва таблетками. Блин вышел комом. Стокилограммовая Даша сумела нокаутировать его и позвать соседей. Разразился грандиозный скандал, стоивший незадачливому лекарю образования. Он чудом избежал суда, но не отчисления. Дальше была армия, работа в диспансере. И подготовки к операциям по ночам. И пациенты.

За стеной звонит телефон. Неужели это надежда промелькнула в глазах блондинки? Телефон умолкает. Чуть подрагивают груди в разводах запёкшейся крови, ногти шуршат по постели.

Брюшная полость вскрыта. Края раны схвачены зажимами и скреплены марлевыми салфетками. Правое крыло грубыми стежками подшито к простыне. Доктор зачарован, хотя он видел кишки раньше. У наркомана-уфолога. Первая удачная операция. Morbus in sanabilis, неизлечимая болезнь. Он распотрошил парня от грудины до паха, как консервную банку, и при этом крутил Баха, Луи Армстронга и грузинское хоровое пение. Саундтрек из пригрезившейся наркоману летающей тарелки. Потом Дреянов ругал себя за ребячество, но в тот момент он был очень зол на пациента.

С супругами-пенсионерами вышло куда профессиональнее. Но Литкевич — пик его мастерства.

Доктор погружает кисти в рану. Хлюпает, ищет. Отклеивает кишечник от таза.

Лицо женщины белее снега. Лицо трупа с живыми горящими мукой глазами.

— Висцеральная боль, — цитирует он, — боль внутренних органов — трудна для изучения…

Он сдавливает скользкую трубку в кулаке. Проверяет реакцию.

— Шведский хирург Леннандер считал, что внутренние органы абсолютно нечувствительны, — говорит он, и наглядно мнёт кишку. — Но вот здесь, в месте прикрепления…

Тело Литкевич выгибается дугой. Натягивается нить, сшивающая край брюшины с простынёй. Ногти скребут по постели, ступни колотят об изножье, она шепчет что-то, смотрит на своего доктора и шепчет умоляюще.

Он склоняется над ней. Прислушивается.

— Там, — хрипит женщина, — На ноутбуке…

Белки налиты кровью, зрачки мечутся, слова не разборчивы.

— Диск… диск F… Скрытая папка…

Доктор думает, что воля у этой красивой хрупкой женщины сильнее паралитических препаратов.

— Удалите, — шепчет пациентка. — Пожалуйста.

Он снимает перчатки и бросает их в саквояж. В какой-то серии детектива Коломбо убийцу вычислили по отпечаткам пальцев с изнанки перчаток. Он врач, а не убийца, и уж точно не сумасшедший.

Спускается на первый этаж, устраивается в кресле.

Находит безымянную папку с единственным видеофайлом. Файл называется «Каблуки».

Он узнаёт ноги оператора — стройные ноги Яны Литкевич, обутые в красные туфли со шпильками. Узнаёт и мальчика, чьё фото публиковали местные СМИ. Пятиклассник, похищенный с подземной парковки супермаркета и позже выловленный из Тигриного озера.

Он узнаёт, что было в промежутке.

Что Литкевич сделала.

Закрывает ноутбук и медленно встаёт. Идёт по лестнице тяжело, будто к ботинкам пристёгнуты пудовые гири.

Quae medicamenta non sanant — ferrum sanat. Что не излечивает лекарство — излечивает нож.

Женщина ждёт его, ждёт врача. Она лежит со вспоротым чревом и её глаза чисты и блаженны, как глаза великомучеников с икон. Взор устремлён в верхний угол комнаты, на Ассистента.

Дреянов берёт ноутбук обеими руками. Замахивается. И тень его замахивается, напоминая Моисея, потрясающего скрижалями над идолопоклонниками. Он обрушивает ноутбук на пациентку, вгоняет в брюшину. Острый край LG рассекает внутренности, рубит, перемалывает, снова и снова, превращая живот в подобие супницы для каннибалов.

Пациентка мертва.

Ноутбук остаётся торчать из её тела.

Aegrotus est extrapericulum, — говорит Ассистент. — Больной вне опасности.

Дреянов устало садится на кровать. Перс сбежал из спальни. Они с Ассистентом одни.

Каторжная работа. Изматывающая. Убивающая, да.

Мало умертвить их. Ричарда Спека, мирно скончавшегося от инфаркта в девяносто первом году. Дашу К. по кличке Свинья, прижигавшую свою слабоумную мать сигаретными окурками. Повёрнутого на НЛО наркомана, избившего до смерти несовершеннолетнюю подружку. Милых пожилых супругов, издевавшихся над приёмными детьми. Литкевич в красных каблуках, которые будут сниться Дреянову до гроба.

Мало очистить общество от них. Нужно очистить их. Exactissime. Самым тщательным способом.

Он убирает в комнате, а Ассистент рассказывает о человеке, скупающем снафф-фильмы. Купившем у Литкевич по Интернету короткометражку «Каблуки».

Жизнь — странная штука, — размышляет доктор.

Недавно он смотрел телепередачу про НАСА. В семьдесят седьмом, говорил диктор, американцы отправили в космос послание возможным инопланетным цивилизациям — фонограф, две пластинки, иглу для их воспроизведения и инструкцию. Музыка землян была представлена, среди прочего, Бахом, Луи Армстронгом и грузинским хоровым пением. Наборчик, являвшийся в бреду героиновому наркоману.

Дреянов знает, что это. Чёртовое совпадение, вот что.

Жизнь и есть череда совпадений.

И его ждёт новый пациент — анестезиолог главной городской больницы, стыдливо прячущий под длинными рукавами лица убийц.

При мысли о нём старый шрам начинает чесаться.

За полночь они покидают коттедж, доктор и его Ассистент.

Падает пушистый снежок. Фонари золотят сугробы, и весело искрятся снежинки. Доктору приятно думать, что и он внёс свою лепту в благоустройство улицы. Обычная медицина. И nihil supra. Ничего сверх.


Автор: Максим Кабир


Текущий рейтинг: 80/100 (На основе 232 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать