Приблизительное время на прочтение: 31 мин

Нина

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск
Meatboy.png
Градус шок-контента в этой истории зашкаливает! Вы предупреждены.

Маленькая черная капля чего-то похожего на смолу упала на одной из улиц Чумовки – поселка городского типа, что находится в Курской области. Случилось это, если верить деду Косте (одному из завсегдатаев бара «Пьяный медведь») в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Он клятвенно уверяет, что именно в тот год район подвергся нападениям чупакабры, а в соседнем селе нашли разлагающееся тело мальчика, которое было спрятано в дымоходной трубе одного из пустующих домов. Другие старики смеются и говорят, что и то и другое случилось годами ранее, а Алфенов Илья Сергеевич и вовсе уверен, что все это произошло в разное время. Впрочем, рассказы каждого из них настолько отличны друг от друга, будто они описывают совершенно разные события. И это совсем не удивительно, если учесть отравляющий мозг коктейль из пива и склероза.

Но Михаил Андреевич, владелец «Пьяного медведя», рад, что старики несут всякую чушь в его баре. Беззубые рты не только брызжут слюной, но и охотно заливаются пивом. Но вернемся к истории.

Не исключено, что всего это и вовсе никогда не было. Чем черт не шутит? Пара десятков лет и вот уже придуманная кем-то во время хмельного творческого порыва байка обросла плотью, а нутро ее обзавелось костями и кишками. В итоге эта история заняла свое почетное место на полке «Безумия Чумовки». Сами знаете ведь, как оно бывает: врешь, врешь, а потом раз и сам веришь в это. Вот только тут несколько крестов на кладбище ручаются за подлинность.

Лучше всего эту историю узнать от выпившего Ильи Сергеевича: трезвого рассказчика из, так называемых «очевидцев» в «Пьяном медведе» все равно не сыскать, а из оставшихся только Алфенов действительно является свидетелем случившегося тогда.

- Дед, а дед, расскажи о своей спятившей соседке.

Он как всегда лениво повернется к тебе, не вылезая из-за барной стойки, окинет брезгливым взглядом, хлопнет рукой по соседнему стулу, мол, садись, и процедит сквозь разноцветные от гнили зубы (хотя нужно отдать должное – это его собственные зубы):

- Правила, малец, знаешь?

Эти его правила знают все: пока рот будет открываться и травить тебя перегаром с явными нотками гнили, дед должен пить пиво. Илья Сергеевич считает рассказывать эту историю своей работой, за которую следует взимать плату. Стоит отметить, «работник» из него – так себе. Старческий язык шевелится настолько медленно, что за время рассказа приходится покупать ему 3, а иной раз и 4 бокала пива. А как его желтые глаза светятся, когда перед ним оказывается наполненный до краев сосуд, содержимое которого несомненно обрушится на его и без того больную печень очередным ударом. - Кх, - как обычно кашлянет он после первого глотка. – Значит так. Не буду тебе врать, как это сделали бы многие из здесь присутствующих, говоря, что это случилось в тысяча девятьсот восемьдесят первом году.

- Именно так все и было! – выкрикнет откуда-то дед Костя. – Я помню.

- Ты не можешь помнить, старый болван!

- А ты, можно подумать, можешь?!

- Могу, я же жил в соседнем доме с ней.

- А я с твоей сестрой в те дни проверял пружины на ваших кроватях. Особенно на твоей. Так что я тоже много чего помню.

- Вот же болван, у меня сестры не было никогда.

- Точно-точно. Наверное, это была твоя мамаша.

- И снова промах, я тогда жил один. Так что… стоп, так вот почему мой кобель вилял хвостом при виде тебя…

Этот диалог заучен ими наизусть. Слово в слово. Даже паузы и вздохи, и те совпадают до секунды.

- Но точно могу сказать, - продолжит он, предварительно отхлебнув пива, - что мне тогда уже стукнуло за тридцать. С Катькой мы развелись, и она уехала с Денисом в Санкт-Петербург, где их, вернее ее – мой сын, скорее всего, был для них обузой – ждал с распростертыми объятиями докторишка. Денису еще и двух не было. Наверное, он даже не помнит меня. Мы ведь с тех пор не виделись. Катька не оставила ни адреса, ни куда звонить. Можно сказать, эта гадюка украла моего сына, мои деньги и восемь самых лучших лет моей жизни. Да, малец, восемь лет я делил кровать с этим суккубом, который прикрывался милым личиком. Внешность у нее, конечно, была сногсшибательная, а вот душа служила чем-то вроде пристанища для адских тварей.

Я дни напролет ишачил на вонючей свиноферме в Лесном, чтобы за счет второй смены баловать ее подарками, да и себе на отдых накопить. Что глаза выпучил? Это сейчас Лесное – вымирающая деревушка. А в те годы там жизнь бурлила, пока колхоз не прикрыли… Ладно – это уже другая история. На чем я остановился там?

- Что работал на свиноферме в две смены.

- Да нет же. Там я работал в одну смену, а потом вкалывал на кирпичном заводе, чтобы принести в дом лишнюю копеечку для суккуба. Она же этим временем водила в дом мужиков. Каждый раз, говоря об этом, я начинаю задумываться, а точно ли Денис был моим сыном?

Дед Костя в это время молчит, но его лицо перечеркивает ехидная ухмылка кота, который нагадил хозяину в тапок и теперь наблюдает, как нога того вот-вот вляпается в еще теплый сюрприз. Никто точно не знает, но не исключено, что раз-второй он все же проверял упомянутые выше пружины с женой Алфенова.

- Ты слушать слушай, но и за бокалом моим поглядывай, чтобы я не отвлекался и не напоминал тебе о пиве.

- Да, дедушка, конечно.

Тут приходится смириться с тем, что он специально рассказывал о жене, чтобы выпить лишний бокал. Конечно, иногда хочется хорошенько заехать ему ногой по печени, чтобы глаза его еще больше пожелтели, но потом понимаешь, лучше взять ему пива – так он будет дольше мучиться.

- Кх, по-моему, первое было вкуснее. Ну да ладно. Собственно вся эта история с Ниной берет свое начало ранней весной, когда она полезла за котенком на крышу. Мурзик так истошно звал хозяйку на помощь, что та в спешке не установила лестницу должным образом. Нина уже оказалась одной ногой на скользкой крыше, когда лестница сыграла с ней злую шутку: скользнула по грязи и упала. Было воскресенье. Выходной. Я вышел на крыльцо покурить, когда услышал крики. Помогите! На помощь! Падаю! Люди! Мне пришлось перепрыгнуть через забор, а он, между прочим, в высоту был, наверное, метра два, если не все три. Но тогда и ноги у меня были как у жеребца, да впрочем, и не только ноги…

- Рожа и смех, как ржание старой клячи, - вступает дед Костя, но Илья Сергеевич делает вид, что не слышит.

- Я ни сразу понял, откуда она кричала, а когда сообразил, было уже поздно. БУХ. Такой глухой удар, будто упал мешок с цементом. Нина лежала на спине и не шевелилась. Я бросился к ней. Она оказалась в сознании и, увидев меня, спросила, так удивленно, что мне навсегда запомнилась та ее интонация: «Илюш, а почему я ног не чувствую?». Бедная женщина. Она тогда находилась в таком шоковом состоянии, что не могла понять, что ноги – это лишь часть того, чего она больше никогда не почувствует. Вернее так через пару часов сказали ей врачи. И именно так все и должно было быть, но, к сожалению все вышло совсем по-другому.

Нина сломала пару позвонков в грудном отделе, а чуть выше копчика позвонок раздробился. Было еще что-то, но я уже не упомню что. Так или иначе, в доме сорок восемь на Первомайской улице стала жить парализованная женщина.

Увидел Нину я в середине лета. К ее дому подъехала «Волга», хотя могу и ошибаться. За рулем сидел Петр – ее сын, а на пассажирском сидении – она.

В остекленевших глазах не виделось жизнь. Ранее чарующие своей смолью волосы разбавились сединой, превратившись в нечто серое, убогое, а местами и вовсе отвратительное. Бледная кожа навевала мысль, будто в больничную палату за все эти месяцы не смог проникнуть ни один лучик той далекой звезды именуемой Солнцем.

Нина пережила десятки операций, но все, что находилось у нее ниже шеи, перестало ей принадлежать. Оно стало чужим. А сама она, причем это я узнал лично от нее, превратилась для всех в обузу. Петька не без усилий пересадил ее на инвалидную коляску. Он был зол, а по ее щекам катились слезы. Я наблюдал за ними из окна кухни, благо зрение тогда позволяло. А вот смелости видимо не хватило, чтобы выйти и помочь или хотя бы просто поздороваться.

Илья Сергеевич улыбается, посматривая, как для него наполняют новый – третий – бокал. Глядя на него, начинаешь задумываться, что такими темпами он выпьет 5, еще не дойдя до середины рассказа. А пиво не лучшим образом влияет на его память.

- Нинкин сынишка имел сеть ресторанов быстрого питания в Америке. Ты представляешь это? В те-то годы вырваться в Америку и открыть там бизнес? Он начал травить их еще раньше, чем они открыли у нас свой первый Макдональдс. Удивлен, что я знаю название этого бесплатного туалета? Ну, малец, я в Москве бывал не однократно, а там не везде есть кустик, за который можно сходить.

- Дед, ты не отвлекайся.

- Хорошо, - кивает он головой, мол, согласен, а сам презрительно сверлит тебя желтыми глазищами, что аж не по себе становится. – Была у Петьки сеть этих ресторанов быстрого питания в Америке. Там готовили редкостную дрянь, но, как он сам говорил, цена этой дряни ласкала уши не хуже пения сирен. Его отравляловки раковой опухолью разрастались на лице США. В них питались те, кто на социальной лестнице стоял на ступеньку-другую выше от нищебродов, а таких у них хватало. Однако лет десять или пятнадцать назад прикрыли этот Петькин бизнес, да еще и шумиху подняли. Кому-то в их чизбургере попался крестик. Можно было бы замять все. Ну, там придумать якобы, у повара с груди слетел. Еще пару штук баксов этих американских сверху накинули б, и клиент дал бы им хорошую рекламу. В «Стране бургеров» акция, в каждом миллионном чизбургере золотой крестик. Вышло бы как с пирожками от этой, как ее, Ловетт. Но тут или Петя поскупился, или до него это и вовсе не дошло, но так или иначе все закончилось тем, что в этом самом чизбургере нашли человечину. Как уже потом выяснилось, «Страна бургеров» экономила на говядине, разбавляя ее бомжатиной. Ха. Все вы, мальцы, так кривитесь, когда узнаете об этом. Небось, сам подобную заразу ешь? Ну там пирожки на вокзале? Шаурму? Хе-хе.

Спустя неделю я возвращался домой, когда увидел Нину через распахнутые ворота. Она сидела на крыльце в кресле-качалке. Чтобы бедняжка не упала, сиделка привязывала ее двумя веревками, которые скрещивались на все еще чудесной груди. Они были так сильно натянуты, что впивались в эту красоту.

Я подошел к ней. Сказал: «Привет, соседка». После чего поцеловал ее в щеку. Нина улыбнулась, растроганная этим моим поступком. Я при-сел на корточки, а руку положил ей на колено, тем самым стерев улыбку с ее лица. Болван. «Не чувствую», - пожаловалась она. «Хочу чувствовать, но не получается, как будто это не мои ноги. Словно меня заперли в чужом теле, оставив лишь возможность смотреть, слушать и разговаривать».

Мы с ней тогда около часа языки чесали. Нина жаловалась на сына. Хотя Петька и оплатил все операции, сам же он приезжал к ней всего два раза: перед первой операцией и когда забирал ее домой. Даже привезя мать в его же родное гнездышко, Петька уже на следующий день нанял сиделку и смылся, сославшись на многочисленные и важные встречи по бизнесу. Сиделкой оказалась двадцатитрехлетняя Софья с какой-то еврейской фамилией. Не местная. Петька ее из Курска привез.

Девка готовила еду, стирала, мыла подопечную и когда нужно подставляла ей горшок. В принципе, она выполняла всю свою работу, если рассматривать это как просто пункты составленного на скорую руку кон-тракта. На деле же все обстояло иначе. Стряпню от Софьи невозможно было есть. То безвкусная, то пересоленная. Иной раз рот и горло горят от перца. Горечь подгоревшего была самым жутким кошмаром, а подгорало у нее почти все. Стиркой назывался процесс обливания вещей водой и вывешивание их потом во дворе. Мыла Нину она всего один раз за первую неделю: положила в набранную на треть ванну и ушла на полчаса. Возможно, она думала, что этого достаточно. А перед тем как вытащить ее из ванны, вылила на голову беспомощной женщине пару черпаков холодной воды. Сам понимаешь, что там насчет горшка было. А веревка, которой еврейка привязывала ее к стулу, оставляла на теле синяки. Такие широкие темно-синие полосы на груди и животе.

Слушая ее, у меня складывалась впечатление, что это сам Петька велел так обращаться с матерью, чтобы как можно скорее свести в могилу. Прекратить ее страдания и залатать дырку под названием «Парализованная Мама» в своем кошельке.

Еще Нина жаловалась на докторов, которые потупили об нее не один скальпель, высосали кругленькую сумму, а ничего толком не сделали. Да-же мольбы об инъекции чего-то смертельного – и те проигнорировали. Потом она ни с того ни с сего начала благодарить меня за то, что я кормил все это время Мурзика, пока ее врачи резали. А я-то этому блохастому ни крошки не дал. Не нравился он мне. Хитрая морда. Такие коты мясо со стола воруют, как только отвернешься. Или под кровать гадят. Этот же пошел еще дальше и изгадил жизнь своей хозяйке, сделав из нее инвалида. Я умолчал, что это не моя заслуга в том, что Мурзик с голоду не подох. Хотя, сдохни котяра, кто знает, как сейчас звучала бы эта история, да и звучала бы она? Возможно, все обошлось бы, а может и наоборот стало бы только хуже.

Что на пиво вылупился? Жаба душит? Не бойся, у этой истории только вступление длинное, а дальше все как-то побыстрее пойдет.

Я стал захаживать к Нине в гости едва ли не каждый день. Приносил тортики, пирожные, поил ее чаем. Ух, как еврейка бесилась. Но радовалась, когда я забирал Нину на прогулку. Пару раз мы даже выезжали в лес и на речку.

И вот теперь… Хм, давай наверное сразу закажи мне еще одно пиво, чтобы потом не прерываться.

Приходиться покорно сделать так, как велит Илья Сергеевич… старый алкаш. Или старый пердун (те, кто захаживал к нему домой, поймут).

- После того, как Катька уехала от меня, я стал работать только на свиноферме. Ты знаешь, что в свое время я прослыл тут знатным художником? Люди мечтали повесить у себя мою картину. И платили за это по тем меркам весьма хорошие деньги. Отказавшись от работы на кирпичном заводе, и это оказалось весьма кстати, так как тот сгорел через месяц, и останься я там, то пожар припал бы на мою смену. Я высчитывал. Тогда бы в районной газете написали бы не о шести погибших, а о семи. Но я не об этом. Уйдя с кирпичного, мне снова посчастливилось заняться картинами.

- Художник, - насмешливо вставляет дед Костя, но снова остается неуслышанным.

- В начале августа, опять же в выходной день, я закончил свою, пожалуй, самую лучшую работу.

Он никогда не говорит ни о том, как она называлась или о том, что на ней было изображено. Но все кто сидят в «Пьяном медведе» знают, что он написал портрет Нины, так же как знают, что он спас свое творение от огня и теперь прячет его на чердаке.

- Это был мой подарок для Нины. Я закончил писать еще утром, а часов в пять, прихватив картину и пирожные, пошел к ней. Черт, это было четвертого августа, за день до ее дня рождения. Но у меня не хватило терпения. Я хотел сделать ей приятно.

- Гляди-ка, числа он помнит, а что это произошло в восемьдесят первом – нет.

- Я обвернул подарок бумагой, обвязал пестрой ленточкой и не забыл завязать ее бантиком. Чистое небо не пятнало ни одно даже самое невинное полупрозрачное облачко. Солнце палило. Короче был обычный жаркий августовский день. Кх-кх. Я закурил и вышел на улицу. Мурзик валялся в пыли около дороги. Грелся, нежился, мурлыкал, попукивал, зевал, вылизывался, чесался – в общем, занимался рутинными кошачьими обязанностями. Глядя на него, я невольно улыбнулся. Впервые это существо показалось мне милым. Если быть более точным, то в первый и последний раз. Он извивался лежа на спине, открыв свой живот для солнца.

Хочешь – верь мне, а хочешь – не верь, но я видел, как ему на мордочку упала черная капля. Точно птичья какашка, только черная как смола. И точно на розовый кончик носа.

Мурзик заверещал, будто невидимая машина переехала ему хвост и задние лапы. А в следующую секунду, он начал лупить себя по морде. Хо-тел, видимо, стереть каплю. В соседних дворах залаяли собаки. Я хотел было подойти и помочь ему, но он вскочил со своего пыльного ложе и умчался домой.

Нина сказала, что Мурзик спрятался под кровать, и что пытаться его сейчас достать оттуда – себе дороже. Поцарапает, укусит. Потом она спросила, не видел ли я, чего именно так испугался ее любимец? Я пересказал ей увиденное мной. Правда тогда речь о черной капле не шла. Просто воробушек сбросил «бомбу» на потенциального убийцу, вот и все.

Я вручил ей картину, после чего мы сели пить чай с пирожными, не обращая внимания на шипение из-под кровати.

Что касается моего подарка – Нина была в восторге.

Вот собственно мы и подошли к печальным событиям того времени. – Он одним глотком вливает в себя остаток пива, после чего тянется за следующим бокалом. – Знаешь, почему я никогда не соглашусь с этим болваном и с его восемьдесят первым годом?

Тут даже отвечать не нужно. Просто мотаешь головой из стороны в сторону.

- Все очень просто, - продолжает он и скалит в улыбке свои отвратительные зубы. – Возможно, все и началось в восемьдесят первом, но закончилось-то оно летом следующего года.

Нина пригласила меня на день рождения, но я не смог прийти. Понедельник день тяжелый. Как сейчас помню, пошабашили мы уже ночью. Нужно было помочь привить от какой-то заразы всех поросят. Но за это я получил выходной на следующий день. Соответственно, следующий мой визит к соседке состоялся во вторник. Признаюсь, уже тогда я испытывал к ней влечение.

Мы сидели на кухне и разговаривали, а Софья занималась уборкой: снимала паутину, стирала пыль, мыла пол. Нина сказала, что та работает только тогда, когда в дом заходят гости, то есть только при мне. Потом она попросила вывезти ее на короткую прогулку. «Коляска в комнате, прикати ее, пожалуйста», - прошептала Нина.

Я вышел из кухни и скользнул в спальню вслед за Софьей. Инвалидная коляска стояла у шкафа. Девушка недовольно фыркнула, мол, только что вымыла там пол, после чего накинула на швабру тряпку и начала мыть под кроватью. Я хотел что-то сказать ей, но не успел. О мои ноги ударился мертвый Мурзик, которого она случайно выбила из-под кровати. Он был окоченевший, что свидетельствовало о том, что швабра не являлась причиной смерти.

Я раньше никогда не держал его на руках, но могу с уверенностью заявить, что теперь он весил куда меньше положенного. Не знаю, седеют ли животные, но готов поклясться, что Мурзик обзавелся клоками седины. А его глаза подернулись бельмом. В моих руках находился не девятимесячный котик, а двадцатилетний старый котяра, над которым смертушка все-таки решила сжалиться.

Ох, какая у Нины была истерика. Она примерно с неделю оплакивала его. Не каждый человек своей смертью способен вызвать столько слез, как это удалось Мурзику. Щеки Нины, наверное, оставались мокрыми даже когда она спала. Несколько раз я вывозил ее на вечернюю прогулку, где она постоянно говорила, что это Софья убила бедного котика. Отравила. Ударила шваброй. Но мне слабо верилось в ее причастность к случившемуся. Я все больше склонялся к мысли, что Мурзик подцепил какую-то болезнь. Но тогда мне и в голову не приходило, что заражение кота произошло прямо у меня на глазах. Вот только нельзя назвать это болезнью. – Он замолкает. Видимо пиво запустило свои хмельные щупальца в старческий мозг и начало путать мысли, а того гляди и вовсе плести из них морские узлы. – Ох, малец, придется тебе подождать немного. А то мой мочевой пузырь вот-вот даст течь. – И с этими словами он вскакивает со стула и выбегает из бара.

- Поздравляю. – Михаил Андреевич улыбается. – Обычно он бегает отлить после каждого бокала, а тут столько вытерпел. Так и быть, следующий бокал за счет заведения.

Илья Сергеевич снова плюхается на стул и первым делом тянется за недопитым пивом.

- Ух, как из пожарного шланга, ей богу. Ты бы видел это, малец. – Все начинают ржать.

Вот только не понятно, что именно всех так смешит? Насколько мне известно, у деда там все печально. Бездомная дворняга в конце девяностых превратила его в евнуха. Но не будем вдаваться в подробности. - Собственно говоря, - продолжает Илья Сергеевич,- до конца августа больше ничего интересного не произошло. Уже в последних числах лета, а, возможно, и в первых осени, мы с Ниной сидели у меня в беседке. Над нами свисали гроздья кислого винограда, от воспоминаний о котором у меня сводит зубы. Романтики никакой не было. Какая могла быть романтика в кормлении окрошкой парализованной бабы? Чего уж там, ночью после той окрошки меня как следует пронесло. Собственно как и Нину. Да, Софья той ночью повозилась с горшком. Хе-хе.

Но, так или иначе, именно там в беседке, между нами мелькнула искра, еще одна, а потом как заискрило и как ударило…

Я с головой утонул в ее карих глазах, которые стали для меня прекрасными как никогда. Аромат кожи… Чего там, запах окрошки из ее рта и тот казался мне сексуальным. Наши губы слиплись в мокром поцелуе. Ложка упала под стол. Зубы больно клацнули друг о друга. Я прижал ее к себе левой рукой, а правой скользнул вниз, начиная от шеи.

В следующую секунду Нинины губы задрожали, приведя меня в смятение. «Болван, что ты наделал?!» - подумал я, испугавшись, что перечеркнул наши с ней дружеские отношения.

«Я… я чувствую, - прошептала она сквозь накатившие слезы. – Я чувствую твои руки. Сожми меня крепче… пожалуйста». И я прижал ее к себе что было сил. Черт, как же сильно колотилось ее сердце…

Глаза залили слезы… - он отворачивается в сторону, не договорив до конца. Возможно, ему больно вспоминать этот момент. – Это было чудо.

Петька приехал через неделю, и Нина снова отправилась в турне по больницам. Врачи не могли понять, в чем дело. Каждый новый рентгеновский снимок показывал, как исцелялись ее позвонки. Ей предложили несколько операций, которые могли бы поставить ее на ноги, но она отказалась. Уже тогда Нина знала, что это и так случится.

В середине сентября она вернулась домой. Все еще прикованная к инвалидной коляске, но только теперь Нина могла самостоятельно передвигаться. Паралич стал терять контроль над узурпированными областями ее тела. Руки освободились от его гнета. Теперь она чувствовала их. Могла шевелить ими как прежде. Ощущать прикосновения к груди, животу… Только ноги по-прежнему оставались скованными недугом. Сама Нина с каждым днем распускалась подобно весеннему цветку. Ее кожа приобретала здоровый цвет. Седые волосы то ли выпадали, то ли снова наполнялись пигментами и чернели. На щеках все чаще красовался румянец. Глаза… не могу сказать точно какие метаморфозы претерпевали они, - он улыбается, радуясь, что смог вставить в текст это слово (ему вообще нравится это слово, и он употребляет его как минимум один раз в день – в тему и не в тему), - но их красота пленила меня все сильнее с каждым разом, лишь стоило в них заглянуть. Морщины – и те разглаживались.

Петя уехал в двадцатых числах сентября, прихватив с собой Софью с еврейской фамилией. Потребность в последней иссякла окончательно, когда Нина сама начала «ходить» в туалет. Признаюсь, причина была еще и в том, что с отъездом Петьки, я смог оставаться у нее на ночь. – Он снова замолкает, но на этот раз для того, чтобы сделать несколько больших глотков. – Кх-кх.

В октябре Нина впервые встала с инвалидной коляски и сделала неуверенный шаг, а в ноябре я отнес коляску на чердак. Нина полностью исцелилась. Более того, она изменилась. Помолодела лет на десять-пятнадцать.

Вся Чумовка была уверенна в чудесности случившегося. Некоторые даже поговаривали о божественном вмешательстве. Теперь-то я понимаю, что это прорастали ростки того зла, капля которого упала в свое время на Мурзика. Зла, которое искоренило паралич, захватив тело Нины.

Мы занимались любовью каждый день, а в выходные почти не вылезали из кровати. Я любил ту женщину, ту часть Нины, которая все еще оставалась ею, и которая понятия не имела, что делит тело с чем-то еще. Малец, ты кого-нибудь любил? Что краснеешь? Эх, молодежь. Только и думаете, как напоить представительницу прекрасного пола, а потом нагнуть в кустах. Сдохла романтика. Сдохла любовь. Да и мы скоро подохнем, оставив этот мир вам на растерзание. Любовь – это не когда она выполняет все твои до примитивности больные фантазии и делает вид, что получает от этого удовольствие. Нет, малец. Любовь – это…

- Когда ты тоже делаешь все то, что она тебе прикажет, - перебивает его дед Костя. – Вот помню, любил одну бабеньку, которая заставляла меня сра…

- Да заткнись ты! Болван! Это не любовь, а содомия.

- А, по-моему, это самая что ни на есть любовь.

- В таком случае женись на унитазе!

- У меня туалет в огороде, и там нет унитаза.

- Ну, тогда женись на той доске, которую каждый раз обгаживаешь!

Дед Костя якобы не находит, что ответить, хотя опять же этот диалог отточен до совершенства.

- Ладно, малец, - продолжает Илья Сергеевич, - вернемся к истории. Зимой Нина начала меняться. Она становилась чужой для меня. В январе произошла наша первая грандиозная ссора.

Я принес домой пару килограмм свинины. Мясо, в котором не было ни единой косточки или жиринки. Еще пару часов назад кабанчик бегал вместе со своими братьями, а вот его мясо уже скворчит на сковороде. Нина сжарила к ужину половину того, что я принес. Сели мы, значит, за стол. Она положила мне в тарелку вареной картошки, квашеной капустки и пару кусков мяса. Ты и представить себе не можешь, какое удивление вскочило у меня на лице, когда я откусил кусок, а из него потекла кровь. Снаружи мясо выглядело готовым. Зажаренным до корочки. А изнутри оказалось – сырее некуда. У меня так челюсть отвисла, что чуть на колени не упала, а изо рта потекла свинячья кровь.

Меня тогда чудом не стошнило, а Нина смотрела на меня и жевала такой же сырой кусок, но только с удовольствием. Конечно, я закатил скандал. Что, думаешь это пустяк? Ну, может для вас – любителей чебуреков привокзальных так оно и есть, а вот работники свинофермы все-таки знают, что почти все поросята кишат этими здоровенными глистами. И знаешь, что она мне ответила, малец? Мол, я думала, тебе понравится. Ага. Конечно. У деда Харитона покойного после смерти три таких из жопы вылезло и каждый не меньше пяти метров. Вот и думай, от чего тот помер. Может ему тоже женушка мясо плохо жарила!

За пару минут скандал набрал обороты, и в меня полетела тарелка с этим самым сырым мясом. Мне посчастливилось увернуться, а вот большим настенным часам – нет. С того вечера я стал ночевать дома, а с Ниной не разговаривал до конца января.

И между прочим именно в первом месяце наступившего года без вести пропал первый ребенок. Не помню имени, но это был мальчик Ильиных. Их единственный сын понес вечером бабушке пирожки и не вернулся. Пирожки-то дошли до получателя. «Красная Шапочка» встретила зверя на обратном пути. Той же ночью мы почти всей Чумовкой принялись за поиски. Мороз крепчал, а с ним таяла надежда. К утру кто-то нашел куртку мальчика, - он делает глоток и через силу проталкивает пиво в горло. – Как-то так, малец. Как-то так... А ведь монстр жил в соседнем доме. Нина ходила с нами на поиски, когда тело мальчика было спрятано у нее в погребе. Сука. Любовь ослепляет нас, но тогда все обстояло по-другому. Слепы были все. Никто не мог подумать на женщину, которой Бог дал второй шанс. Хотя, я думаю, на самом деле Бог не ведал, что произошло во дворе сорок восьмого дома на Первомайской той злополучной весной, и соответственно Он не протягивал ей руку. Не исцелял. И уж тем более не Он посеял в ней то зло. Хм. А иногда мне кажется, что Он вовсе не знает о существовании Чумовки.

Ну да ладно, вернемся к Нине.

Второго февраля пропала Любочка Архипова. Пятилетняя девочка. Все ее называли Веснушкой. Рыжая-рыжая. Вся в мать. – Он улыбается, а глаза намокают от связанных с теми воспоминаниями чувств. – Игорь и Машка оставили ее одну дома, а когда вернулись с гулянки, ее уже не было. Никаких следов борьбы, кроме разбитой чашки.

И снова мы всей Чумовкой стали искать ребенка. Именно той ночью и произошло наше с Ниной перемирие. К утру на моей спине не осталось живого места, где ее ногти не содрали бы кожу. Тогда мы занимались не любовью. Нет. Мы трахались. Сношались как животные. Как змеи сплетались в клубок. Как волки кусали друг друга. И кричали не хуже обезьян. Несколько раз она просила ударить ее или подушить. В тот момент я был слишком глуп, чтобы понять – наша любовь умерла. Остался лишь ее фантом, который витал в моей груди.

Иногда я смотрел на ту картину, которую подарил ей. Вспоминал парализованную Нину и глубоко внутри скучал по тому времени.

Она готовила для нас раздельно. Мое мясо теперь было прожарено до хрустящей корки, а вот ее порция попадала на тарелку, едва коснувшись сковороды. Мне становилось не по себе, когда после еды Нинины губы тянулись к моим. Это было мерзко. Я чувствовал, как из ее рта воняло сырым мясом. Но первое время у меня не хватало смелости сказать ей об этом. Наверное, не хотел все испортить. В двадцатых числах того же месяца пропала дочь Артема Максимова. Его жена умерла при родах, поэтому Тома, да, точно, ее звали Тома, была единственным, чем он жил. Когда она не вернулась из школы до наступления темноты, Артем понял, что она исчезла как и предыдущие дети, он взял ружье и пошел по домам. Он вышибал двери, направлял ствол на хозяев, после чего переворачивал все вверх дном в надежде найти ее. Но ничего не получилось.

Той ночью Артем сошел с ума, хотя возможно, это случилось в ту самую секунду, когда до него дошло, что он потерял дочь. Всего одна секунда – и ты никогда не станешь прежним. Его отправили в какую-то психушку. Не нашу, что в Карыже. Нет – другую.

Наступил март, когда я взял на ферме четырех поросят. Мы вроде жили с Ниной вместе, но в то же самое время и раздельно. Поэтому одна хрюшка нашла себе дом в моем свинарнике, а три в ее. Вот только эта тройка сдохла через пару дней. Я нашел их утром. Три трупика – каждый размером с кошку – лежали рядом друг с дружкой. А когда вечером пришел домой к Нине, то увидел двоих из них на столе. Тот, что предназначался мне, как и полагается, был зажарен до хрустящей корки. А ее сырой шмат мяса – вонял свинарником. Куда делся третий поросенок, я не стал спрашивать. Уж чего-чего, но ответа на тот вопрос мне совершенно не хотелось знать.

Единственное, что нас объединяло с ней на тот момент – это ужин и постель. Фантом любви растворялся с каждым разом, лишь стоило мне ее увидеть. Снова начались мелкие ссоры, которые подобно катящемуся с горы кому снега превращались во что-то пугающее… опасное.

«Твой кобель рычит на меня!» - бросила она, едва я вошел в дом. Действительно, Дружок лаял на нее как на лису, кружащую возле курятника. Пес видел сущность, которая скрывалась под нежной кожей. «Да, но он сидит на цепи у меня во дворе».

«У тебя во дворе? А я думала он наш…».

«Нет, там мой дом, мой двор. А здесь твой дом и двор».

Мы спорили около получаса, пока она каким-то образом не затащила меня в постель и не убедила в том, что больше нет «ее» или «моего». Теперь есть только «наше».

А следующим вечером, придя с работы, я узнал, что она пошла в наш (мой) двор и заколола вилами Дружка. Сука. А ведь я так любил того пса. Дворнягу с разноцветными глазами…

Это была долгожданная финальная точка в повести о наших с Ниной отношениях. Я возненавидел ее. А когда в начале марта пропали еще три ребенка, я не пошел искать их, чтобы не пересекаться лишний раз с монстром, который жил по соседству. Она-то принимала участие в поиске каждого из них. Знаешь, малец, наверное, суккуб живет в каждой бабе на этой земле.

К середине марта скорбь по детям прижилась в шести домах… хотя нет, в пяти. Дом Максимова опустел полностью. Дочь похитили, а отца упрятали в дурку. Последним пропавшим на тот момент ребенком был сынишка Матюхиных. Лучше бы родители мысленно похоронили его, чем увидели снова. – Илья Сергеевич через силу глотает пиво. – Лучше не иметь ребенка, чем нянчить живого мертвеца.

Через два дня после похищения кто-то увидел его идущего по улице. Ему было около восьми, но выглядел он, по словам очевидцев, как старик. Уродец из бродячего цирка. Босые ноги ступали по снегу и льду. Обнаженное тело кусал ветер своими маленькими пастями, в которых ледяные зубы размещались в три ряда. На голове больше не было волос. Глазницы на первый взгляд казались пустыми, но лишь хорошенько присмотревшись, становилось понятно, что это не так. Глаза скукожились как виноградины на морозе и осели вглубь глазных отверстий, точно чего-то испугались. На левой руке отсутствовало два пальца.

Язык – вырван. Оскопленный…

Мальчик шел по дороге, не зная куда, и не зная откуда. Он превратился в овощ. Живого мертвеца.

Ленка сутки напролет просиживала рядом с ним, отказываясь верить, что это ее сын. Она, как говорили, ни разу не вышла из палаты, пока он там находился. А когда через несколько дней мальчик умер, у Ленки на нервной почве произошел какой-то сбой в организме. Что-то с пищеварительным трактом или как-то так. В общем, у нее там все заработало в обратную сторону, и дерьмо полезло через рот. Ванька от этого всего окончательно спился. Бутылка всего за полгода свела его в могилу. А месяцем позже Ленка повесилась.

Нам всем стало не по себе от той мысли, что сотворивший такое с ребенком монстр находится рядом с нами. Ходит к нам в гости или приглашает к себе. Что он живет по соседству. В апреле снег лежал на улице вплоть до середины месяца. – Когда Алфенов упоминает такие подробности, начинаешь сомневаться, что он не помнит, в каком году все это началось, а в каком закончилось. – В самом поселке между тем было введено едва ли не военное положение. Родители лично отводили своих чад в школу, а потом забирали домой. А некоторых вместо школы брали их с собой на работу. Никто не мог ручаться, что похититель не классный руководитель их ребенка. В школе обеспокоенные учителя сопровождали детей в туалет.

С наступлением темноты люди запирались в домах и ждали рассвета.

С момента, когда вернулся мальчик Матюхиных, прошло три недели, прежде чем пропал еще один ребенок. Грудной младенец, которого движимое злом чудовище выкрало из кроватки. – Он глотает пиво и морщится. – Молодые родители проснулись, а его нет. Дверь заперта изнутри. Никаких следов взлома. Словно младенец взял и растворился в воздухе.

Тогда всем стало ясно, что спасения нет нигде. Все в таком духе происходило до девятого июня.

Я и несколько моих приятелей в тот день устроили у меня хорошую попойку. – Он улыбается. – Собственно финальная часть истории, как я и говорил, самая быстрая.

Мы пили самогон, спорили, орали, обсуждали баб. И тут я понял, что на столе для полного счастья не хватает квашеной капусты. А у Нины в погребе этого добра всегда было пруд пруди. Сам не знаю, как так вышло, но уже в следующий момент мы с Гришкой шли по соседскому двору. Самогон – изобретение Сатаны. Притупляет страх и будит героя, который неспроста спрятан где-то глубоко внутри.

Я по-хозяйски открыл дверь погреба, и мы с Гришкой стали спускаться вниз. Он впереди, я за ним.

Резкий холод притупил действие алкоголя, но не на столько, чтобы мы дали задний ход. Гришка сказал, что вроде бы видел Нину в огороде, так что волноваться особо было не о чем. И вообще, она убила Дружка, так что за мной должок был.

«Мамочка», - испуганно прошептал тридцатилетний мужик и остановился. Я врезался в него.

«Чего встал?»

Но он не ответил. Я повернул голову влево и увидел выключатель. Да, тупой бывший муж Нинки присобачил его внизу, а не как нормальные люди – на входе. Шлепнул по выключателю рукой. В погребе загорелся свет. Всего одна лампочка, но и ее вполне хватило, чтобы Гришку стошнило, а я… - он выдерживает паузу, а по его щеке катится слеза, - а я сбежал оттуда как трус. – Илья Сергеевич отворачивается и начинает плакать.

Он никогда не рассказывает, что случилось дальше, но это и не нужно. Все и так знают. Григорий Александрович встретил свою смерть в погребе среди детских останков. Илья Сергеевич рассказал о том, что видел своим собутыльникам, и уже через 15 минут возле сорок восьмого дома собралась толпа. Говорят, бывший любовник Нины ворвался в объятый пламенем дом и вынес оттуда ее портрет, тот самый, который написал ей на день рождения.

Стали говорить, что упав с крыши, она ударилась головой, а со временем чокнулась из-за этого.

Сумасшедшая женщина, которая воровала детей, чтобы потом съесть. Она стала еще одной легендой Чумовки. Вот только ее психическое расстройство никак не вяжется с тем, что говорил Илья Сергеевич об увиденном им в погребе.

На земле сложенные кучей лежали изъеденные трупики детей. Лица нескольких были не тронуты, и это позволяло опознать их. Тела выпотрошены. И по ним буквально ползала черная слизь. Вползала в проеденные отверстия, выползала через рты, стекала вниз к вспоротым животам…

Но убежал он совсем не из-за этого. Нет. Вовсе нет. Его испугала та тварь, которая смотрела на них с Григорием Александровичем. Желеобразный монстр черного цвета в вещах Нины. Чудовище, которое выросло из одной единственной капли. Субстанция, о природе происхождения которой никому не известно. Бука, которого сожгли в погребе, вместе с доказательствами его существования, так как после пожара в погребе обнаружили только обгоревшие тела детей и Григория… и никаких намеков на черного желеобразного монстра.



Автор - Андрей Миля

См. также[править]

Текущий рейтинг: 69/100 (На основе 91 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать