(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Игра в Пугало
Хочу рассказать вам историю об одном из моих воображаемых друзей. Может, она не самая страшная, зато реальная, так что я решила поделиться ей здесь. Но прежде чем перейти к сути, нужно немного познакомить вас с предысторией. Надеюсь, вам хватит терпения.
Когда я была маленькой, моя семья жила в небольшом сельском городе в Вирджинии. Это был один из тех городков, где никто не запирает двери. Он был окружён лесом и участками старых фермерских земель, а сады, многие с фруктовыми деревьями, были огромными и разросшимися.
К сожалению, я была единственным ребёнком на своей улице, но у меня было несколько друзей в школе, с которыми мы катались на сеновозе, собирали тыквы и часто заглядывали друг к другу в гости. Дома я чувствовала бы себя одиноко, если бы мне как и многим детям не составляли компанию воображаемые друзья. Что же, вероятно, отличало меня от других детей, так это огромное их количество и те особые обстоятельства, при которых они появлялись.
Ночью в моей комнате со мной играл маленький мальчик. Помнится, я очень смеялась над ним, за то что он носит платье — странное голубое с кружевами, а он нахмурившись швырял в мою голову кубики и дулся, а иногда пропадал на многие дни, так что я научилась не дразнить его. Годы спустя я узнала, что это была старомодная ночная рубашка, которую носили как девочки, так и мальчики. Возможно, я увидела её в книге или по телевизору и перенесла в свои фантазии. Тогда я знала только, что он смешно одет. Мы играли с его игрушечными поездами, которые он мог заставить кататься по воздуху, чего я делать так и не научилась, но была уверена, что это очень весело. Иногда он доставал их, когда я обедала с семьёй, я указывала родителям на поезда, танцующие по потолку. Они смеялись и говорили, что не видят их. Сначала это раздражало, но в конце концов я смирилась.
Помню, как однажды мои родители всерьёз обеспокоились из-за моих воображаемых спутников — когда я рассказала, что подружилась с Майклом, молодым человеком в старомодной одежде, забавном колпаке и с палкой на левом плече. Я сказала им, что встретила его во фруктовом саду, и теперь мы с ним парень и девушка и собираемся пожениться. Естественно, их это встревожило, что меня в тот момент немного озадачило, но они успокоились, когда однажды я начала болтать с Майклом в их присутствии. Стало понятно, это кто-то очередной из штата моих воображаемых друзей, а не странный извращенец, охотящийся на их дочь.
Ещё была Джуди — единственная из моих друзей, которая иногда меня пугала. Даже я не могла её видеть — она была просто голосом, незримым присутствием, но мы всё время играли у меня в комнате, исключительно днём, устраивая дикие игрища, которые обычно заканчивались большим беспорядком, за который ругали только меня, а не Джуди, что я считала совершенно не справедливым. Что меня пугало, так это её вспыльчивость. Когда мы дрались, она кидала в меня вещи, пока я не начинала заливаться слезами, а потом извинялась снова и снова, пока я не прощу её. Мы постоянно ссорились и мирились. Мне кажется, мои родители считали, что это мило.
Список моих воображаемых друзей и товарищей можно продолжать и продолжать, возможно, он будет длиннее, чем вам захочется читать. Они были у меня везде. На детской площадке была девочка в стене — она выходила изредка, только в пасмурные дни. Не знаю, появлялась ли она ночью — само собой, я никогда не ходила на площадку после наступления темноты. Ещё были глаза в магнолии. Я называла их своими друзьями-белками, и они здорово пугали мою няню, хоть она и не могла их видеть.
Никто из них не казался мне недоброжелательным, хотя, как я уже говорила, темперамент Джуди иногда меня пугал. Но, учитывая, что в детстве я была немного трусишкой, боявшейся скелетов и склонной прятать лицо и вскрикивать от ужаса всякий раз, когда на экране появлялся Волшебник из страны Оз или морская ведьма из "Русалочки", неудивительно, что мои воображаемые друзья никогда не беспокоили моих родителей. Должно быть, они казались им смешными и безобидными. Может быть, даже чем-то здоровым для ребенка, которому не с кем играть в течение дня.
Кроме того, у них были и другие поводы для беспокойства — хотя всё, что я знала в то время, было то, что моя мама много болела, теперь я знаю, что у неё случался один выкидыш за другим, почти всегда близнецы, что, вероятно, только усугубляло положение. Они хотели, чтобы у меня был братик или сестричка для игр, но что-то шло не так. Братик у меня появился позже, когда мы переехали в Южную Каролину.
В довершение всего, мой отец всегда отсутствовал по работе — иногда неделями. Моя мама была очень спокойной и отвлеченной в то время и в конечном итоге редко замечала, когда я часами где-то пропадала. Не думаю, что это делало её плохим родителем — насколько я помню, многие родители моих друзей были такими же. Я тайно сбегала к своему другу Маркусу и мы, зачастую безнадзорные, носились по кукурузным полям и лесам, окружавшим его дом. Это был безопасный, сонный город. Не было причин для беспокойства.
Годы спустя я пришла к тому же выводу, что и мои родители: ничего себе, сумасшедшее у меня было воображение. Должно быть, всё это было сочетанием фантазий, ролевых игр и принятием желаемого за действительное. Я была странным ребенком, у которого было не особо много друзей за пределами школы, у моих родителей не было для меня времени, и я явно пыталась восполнить этот дефицит в своей голове.
Но недавно произошло кое-что, что заставило меня оглянуться в прошлое. Есть одна вещь, всего одна, которая действительно заставляет меня задуматься, не было ли это чем-то более серьёзным, нежели просто бурным воображением одинокого ребёнка.
Дело в том, что в год, когда мне исполнилось шесть, с Маркусом что-то случилось. Тогда я не поняла, что конкретно произошло. Я была ребенком, и тогда меня это не напугало — скорее просто расстроило. Дети легко переживают странные события, особенно когда отвлекаются на другие, ещё более странные. Мы переехали вскоре после того, как это произошло, и моя голова была занята переживаниями об этом — о друзьях, которых я покидаю, о том, заведу ли я новых друзей, о том, взаправду ли мама позволит мне завести щенка, о будущем маленьком брате, которого мне обещали, и о том, будут ли родители любить его больше, чем меня. Обычные заботы, но всеобъемлющие для ребёнка шести лет.
В школе в Вирджинии у меня не было много друзей, может быть, потому что я так часто разговаривала сама с собой, но у меня был один действительно хороший друг, мой лучший друг. Маркус. Он сам был немного чудаком, смешным мальчишкой, покрытым веснушками, с рыжими кудрявыми волосами, как у Рональда Макдональда, и гигантским ртом, всегда смеющимся или улыбающимся так широко, что это казалось неестественным для человека. Мне он очень нравился, а он любил слушать мои рассказы о невидимых друзьях. Джуди его терпеть не могла, поэтому когда он приходил, мы обычно играли снаружи. Он составлял компанию нам с Майклом, слушая мою болтовню. Я периодически передавала комментарии Майкла, и все вместе мы веселились, исследуя всё вокруг, лазая по деревьям в поисках хороших укрытий и тайных крепостей.
Я тоже ходила к нему в гости. Он жил на старой ферме, построенной столетия назад, возможно, в 18 или 19 веке, я не уверена. Там были амбар и силосная башня, которая больше не использовалась и ржавела, нам запрещали к ней подходить, но иногда мы всё равно пробирались через боковую дверь. Мы использовали её как место для собраний, но его родители всегда ругались, если узнавали, что мы там были. Они говорили, что она старая и опасная, и угрожали, что в конце концов её снесут. Тем не менее, мы продолжали забираться внутрь, крадучись с фонариками, покрывалами и мягкими игрушками, которые его родители постоянно убирали оттуда. В конце концов, они заколотили дверь, чтобы мы больше не смогли туда попасть. Я помню день, когда мы обнаружили доски, как мы целую вечность их пытались отодрать, а потом обиженные, все в занозах, вернулись домой.
Так или иначе, как я уже говорила ранее, его дом был окружен кукурузными полями. Пугала, установленные на многих из них, зародили в наших головах одну идею. Кто знает, как работает детский ум, но в какой-то момент мы придумали игру в Пугало. Мы играли в неё больше всего — в садике, у него или у меня дома, где попало. Суть игры состояла в следующем: один из нас выступал в роли Пугала, стоя совершенно неподвижно, с вытянутыми в стороны руками и опущенной головой, не двигаясь, абсолютно молча. А другой должен был приложить все усилия, чтобы заставить Пугало двинуться, подпрыгнуть или издать звук. Это можно было сделать, попробовав либо напугать Пугало, либо рассмешить его — притвориться слоном, или скорчить смешную рожицу, или подкрасться сзади и крикнуть так громко, как только можешь.
Так как я была большой трусихой и вдобавок довольно эмоциональной, вскоре стало очевидно, что Пугало из меня никакое. Мой черёд никогда долго не длился, особенно потому что Маркус мог состроить по-настоящему эффектные рожи. Даже сейчас, почти два десятка лет спустя, я всё вспоминаю его пантомиму рождающегося жирафёнка и не могу сдержать смех. Уже к шести годам было понятно, что он одарённый комик; даже взрослые постоянно хохотали над его шутками.
Я была менее искусна, или, может, Маркус просто имел стальные нервы и был не по годам терпелив, потому что казалось, он может стоять так часами (вероятно, не больше десяти минут, но время течёт иначе, когда ты ребёнок), и зачастую игра заканчивалась, когда у него слишком уставали руки, чтобы продолжать держать их поднятыми. Само собой, я до такого ни разу не доходила. Как я сказала, я была плохим Пугалом.
В садике мы с Маркусом были в паре — так было заведено у нас в группе, у каждой пары было своё задание. Наше было собрать и сложить кубики в “сундук с сокровищами” после утренних и дневных игр. Так что, когда Маркус не приходил, я всегда замечала это и очень злилась — он оставлял всю работу на мне! Неважно, что я поступила с ним точно так же в ту неделю, когда простудилась, или когда мама слишком плохо себя чувствовала, чтобы отвести меня в садик.
Однажды утром, думаю, в октябре или, может, в ноябре — это было как раз то время, когда на улице ещё не так холодно, чтобы кутаться в течение дня, и всё ещё достаточно тепло, чтобы на прогулке носиться без куртки. Как бы там ни было, Маркус не появился. К тому моменту я уже злилась на него, потому что по какой-то причине он не приходил играть все выходные и его родители не отвечали на звонки моих. Так что в то утро я была особенно зла, когда занималась кубиками в одиночку, беспорядочно раскидывая их.
Однако, когда мы вышли на прогулку, Маркус ждал снаружи, ждал меня! Был солнечный день, небо ярко-голубое, и я помню, что дул сильный ветер. Листья падали и кружились на ветру в хрустящем разноцветном вихре, а толпа моих одногруппников уже носилась вокруг, сгребая листья в кучу и кидаясь ими друг в друга, визжа и издавая прочие естественные для детской площадки звуки. Но Маркус просто стоял в пузыре тишины, с вытянутыми руками и опущенной головой. На нём была красная рубашка, которая контрастировала с его рыжими волосами. Он играл в Пугало.
Я всё ещё была немного обижена, что он пропустил дежурство по кубикам, но была рада его видеть. В моей группе всегда были другие девочки, с которыми я могла поиграть — Пегги, Мередит и Эшли, но я никогда не ладила с ними так же хорошо, как с Маркусом. Маркус был моим лучшим другом. Всегда было веселее, когда он был рядом.
В тот день Маркус играл в Пугало лучше, чем когда-либо. На одной из его рук была рана, но он просто стоял, позволяя крови стекать с пальцев и капать на листья. Его волосы тоже выглядели странно, мокрые и спутанные с одной стороны. Это меня немного напугало, но не удивило, ведь Маркус, в отличие от меня, никогда не придавал царапинам и ушибам большого значения и хорошо умел скрывать их от родителей, чтобы нам не влетело.
Что было странно, это насколько хорошо он играл в тот день. Ничто не могло заставить его пошевелиться, даже когда я расстроилась и, вопреки правилам, толкнула его. Он просто стоял, голова вниз, руки в стороны, рот без улыбки. Он не устал, не опустил руки, не подчинился негласному правилу, что спустя какое-то время игра должна закончиться. Это было правило, и он играл нечестно, и он даже не помогал мне с кубиками в то утро!
“Ну и ладно”, — крикнула я, расстроенная, чуть ли не плача, и утопала играть в салочки с другими детьми. Он всё ещё стоял там, когда перемена закончилась. Я ничего не сказала, потому что до сих пор злилась, но ещё больше я огорчилась, когда днём, перед тем, как идти домой, мне пришлось снова собирать кубики одной. Я пожаловалась нашей воспитательнице, милой молодой женщине, скорее даже она была неопытной девочкой. Я помню, как мне показалась, что она расстроена, и потом она осторожно предложила мне найти нового партнёра, что по-настоящему взбесило меня. Я кричала «нет!», и что я хочу Маркуса, и пусть он просто зайдёт и поможет мне. Когда даже после этого он никак не среагировал, я закатила истерику, и моей маме пришлось прийти и забрать меня. Не помню, что сказала мне мама, помню только, что я была очень зла и не хотела ничего слушать. Отказавшись от ужина, я рано пошла спать.
На следующий день Маркуса всё ещё не было в классе. В то утро воспитатель не заставлял меня убирать кубики — вместо меня это делали Пегги и Мередит. Однако, когда мы вышли на перемену, Маркус был там, стоял на том же месте, в той же красной рубашке. Играющий в Пугало. Сначала я решила не обращать на него внимания, бегала и играла с другими детьми, скользила по листьям, забиралась на горку и играла в Царя горы. Но краем глаза я поглядывала на Маркуса. Злился ли он на меня? Наконец, я подобралась к нему сквозь опавшие листья и щепки и встала рядом с ним. Сейчас я тоже играла в Пугало. Два Пугала, но я всё время проигрывала. Мои руки уставали, мне приходилось их опускать. Я не понимала, как у него так получается, а он не оборачивался и не смотрел на меня, не пытался напугать или рассмешить, вообще ничего не делал. Просто стоял, абсолютно неподвижно.
Когда воспитательница построила нас в конце прогулки, чтобы отвести в класс, я подбежала к ней, дёрнула за юбку и попросила заставить Маркуса тоже зайти. Она уставилась на меня, закрыла рот рукой, а потом молча развернулась, чтобы как обычно проводить класс внутрь.
Я вышла из себя. Я ничего не понимала, это было нечестно, я хотела, чтобы Маркус зашёл. Я кричала и орала, а когда сам директор вышел, чтобы поговорить со мной и завести внутрь, я бросилась на землю, и стала пинаться и кусаться.
После этого я мало что помню. Помню, как мама пришла и забрала меня, а вскоре папа вернулся из командировки, и они сказали мне, что Маркус больше не придёт в школу.
"Но он был там!" — рыдала я в мамину шею, измотанная, но всё ещё уверенная в своей правоте, потому что он действительно был, стоял прямо там, играя в Пугало. Моя мама смешным голосом сказала, что мне не стоит больше играть в эту игру, и я снова впала в бешенство. Почему нет? В этом не было никакого смысла.
Мы не должны были уезжать до следующего года, но каким-то образом план изменился, и мы вскоре переехали в наш новый дом в Южной Каролине. Джуди закатила небывалую истерику, а потом и вовсе перестала со мной разговаривать. Мои родители не заставили меня прибирать беспорядок после этого. Мне так и не удалось попрощаться с одноклассниками или с девочкой в стене, потому что я никогда больше не возвращалась в школу. Когда я попросила Майкла жениться на мне и переехать в Южную Каролину вместе с нами, он, не улыбаясь, посмотрел на меня и потрепал меня по голове, а я и перевозбуждённая, измотанная и расстроенная, накричала на него, пнула по голени и убежала домой. Больше я его никогда не видела.
Многие годы я предполагала, что время нашего переезда было просто совпадением — оказалось, что мама снова беременна, и кажется, в этот раз всё должно сложиться благополучно. У меня будет братик, а папа только что получил повышение. Они поспешили найти подходящий дом, и как только нашли, сразу же купили. Это было подходящее для переезда время; будучи ребёнком, я никогда в этом не сомневалась. Я была счастлива в Южной Каролине. Я быстро завела новых друзей, у меня был маленький брат и щенок, с которым я играла. Вирджиния осталась просто воспоминанием, и ужасные последние дни быстро поблекли в моей памяти. Я поссорилась с лучшим другом, я переехала, я выросла.
Но сейчас я спрашиваю себя.
Видите ли, я никогда особо серьёзно не обдумывала то время своей жизни. Я была ребёнком, это было очень давно, у меня было дикое воображение. Чего говорить, у многих детей так. Когда я подросла, я перестала заводить воображаемых друзей в таком количестве, а перейдя в среднюю школу, перестала вовсе.
Но недавно одна из моих одноклассниц из Вирджинии добавила меня в друзья в Facebook, и я впервые за долгое время задумалась о том забавном мальчишке, моём лучшем друге из детского сада. Пугало, я вспомнила эту игру. Я почти не играла в неё после переезда — никто не умел играть правильно, и за эти годы я почти забыла о ней. Я пыталась искать Маркуса онлайн, но не могла вспомнить его фамилию, не смогла я найти никого похожего и во френдлистах у Мередит или Пегги. По какой-то причине мне не хотелось расспрашивать их о нём, поэтому я решила подождать до праздничного визита к родителям и небрежно подняла этот вопрос за ужином.
— Эй, мам, — сказала я, проглотив кусок запеканки. — Помнишь того паренька, в Вирджинии? Маркус, кажется? Не помню его фамилию, ты не знаешь?
— О, дорогая, — ответила мама и через стол погладила мою ладонь. — Мы так переживали за тебя, когда это произошло.
Я глубоко вдохнула, заставила себя продолжить есть и с набитым ртом утвердительно промычала, одновременно надеясь и опасаясь, что она расскажет больше.
— Так тяжело потерять друга, когда ты так мала, — продолжила она. — И к тому же как грустно это было. Кажется, переезд помог тебе справиться с его потерей, мы испытали такое облегчение.
— Верно, — сказала я, стараясь не выдать своё состояние — готовность потерять сознание лицом в супе. Остальной разговор прошёл как в тумане, будто я слушала свою семью издалека, находясь под водой. Мой брат из любопытства задавал вопросы, а родители рассказывали ему о маленьком Маркусе Брауне, как он на выходных заразился чем-то, что его родители приняли за сильную простуду, простуду которая оказалась столбняком. К тому времени, как они отвезли его к врачу, тризм был настолько сильным, что он едва мог дышать, едва вообще мог двигаться.
Он отыскал новый путь в башню, как мы и планировали. Должно быть, он сделал это без меня, тогда и порезался о железку. Не сильно, но когда железо ржавое, сильно и не требуется. Он умер в больнице. Вот почему он не пришёл утром в школу, и во все последующие дни. Он умер, а я впала в истерику. Вот, что помнят мои родители. Это сходится с тем, что помню я. По большей части.
Сейчас я продолжаю убеждать себя, что он, должно быть, умер после того, как я ушла из школы. Должно быть. Порезы на руке и голове, должно быть, были тем, что убило его, после того, как я видела его последний раз. Вот что случилось. Даже если не это, я вряд ли могу доверять своим воспоминания. Я была большой фантазёркой. Я всё время что-то выдумывала, целых людей, целые разговоры и дружбы. Мальчика в моей комнате, и девочку в стене, и Джуди, и Майкла, всех их. У меня просто было живое воображение, и я была расстроенной маленькой девочкой, которая не знала, как справиться со смертью своего лучшего друга. Вот и всё.
От чего меня бросает в дрожь, даже сейчас, так это от того, что Маркус не был одним из моих воображаемых друзей, за исключением двух последних дней, когда его никто, кроме меня, не видел. Это кажется странным совпадением, и я не могу не задуматься об этом. Не только насчёт Маркуса, о всех о них. О том, почему я видела их, кто они были, чем они были. Я всё спрашиваю себя, если я вернусь в Вирджинию, найду ли я Майкла, ждущего меня в старом саду. Там ли ещё девочка в стене. Я спрашиваю себя, если я вернусь в мою старую школу, на ту площадку, увижу ли я Маркуса всё ещё стоящим там, с вытянутыми в стороны руками, с опущенной головой, ждущего меня.
И я спрашиваю себя, что нужно сделать, чтобы он поднял голову.
Автор: scarecrowgirl
Оригинал: The Scarecrow Game
Перевели: Чорная луна и Saurodark
Текущий рейтинг: 78/100 (На основе 99 мнений)
