(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Голод на пороге
Здравствуйте. Меня зовут Ксения. Я обычная питерская домохозяйка тридцати двух лет, у меня есть муж, который сутками пропадает на работе, и два сына, одному четыре года, а другому семь месяцев. Эта история произошла с нами несколько месяцев назад.
Мы живем в центре, в старом доме, 1900-х годов постройки. На фасаде у нас каменные лилии, а в парадной мозаика в благородных сине-зеленых тонах, лестница широченная, а на окнах фигурные каменные наличники. В квартире потолки четыре с половиной метра и ванна на львиных ногах. А еще гнилые трубы, древняя пожароопасная проводка, дыры в полу и сыплющаяся штукатурка. Как-то раз огромный кусок просвистел в сантиметре от виска Саши, моего старшего сына. В стенах постоянно что-то скребется, а в дымоходах свистят сырые ветра, иногда проскальзывающие в жилые комнаты. И бонусом много стариков в соседях, часто они маразматики.
В тот вечер я и дети валялись на диване и читали Чуковского – про крокодила, который проглотил солнце. За окном лил дождь стеной, капли утопали в привычной осенней хмари где-то в самой темной глубине двора-колодца. Когда мы дошли до строчки «Кто на улицу попал – заблудился и пропал», в дверь нам активно забарабанили. Саша побежал, Митя (младший) пополз, ну и я пошла открывать. Дверь у нас старая, деревянная, без глазка, но мы не боимся – брать у нас нечего. Открываем тоже всем без разбора.
На пороге стояла соседка – бабка, похожая на ворону, привычно грязная и вонючая. У меня давно были большие подозрения, что она сумасшедшая, и я попыталась захлопнуть дверь, но она успела засунуть клюку в щель.
- Не открывайте никому дверь сегодня. Тонька бродит, сегодня семьдесят четыре года, как она от голода умерла вместе с дочкой. Это сестра моя.
- Мама, кто это? – испуганно спросил Саша, разглядывая соседку.
- Вера Павловна из сто четвертой.
- Мама, мне стьяшно. Попьоси ее уйти.
- Вера Павловна, не пугайте ребенка.
- Я уйду, уйду, только дверь никому не открывай, закрой все окна. У Тоньки в блокаду сначала Аська от голода умерла, дочь ее, три годика ей было, а потом она сама, от горя и истощения. Билась над коротким гробом, еле скрутили ее. А потом и ее вынесли, длинный узкий живой скелет. А теперь она ходит по дому каждый год, ищет свою дочь. Не открывайте дверь.
Старуха убрала клюку и, шаркая, пошла по лестнице к себе, наверх. Я со злостью хлопнула дверью – вот старая карга, зачем Сашку напугала? Он же теперь спать не будет. Он у меня нежный и впечатлительный на самом деле.
- Мама, а папа скоро пьидет?
- Не сегодня, дружок, он в ночную, ты забыл?
Саша грустно вздохнул.
- Я буду спать в комнате. Если Тонька пьидет за ним, то я смогу ее отогнать. Возьму большой молоток у папы и пьибью ее.
- Обязательно прибьешь. Беги чистить зубы, и мы еще почитаем.
- Не хочу. У меня было настьёение, а тепей неть.
Саша удалился, топая ножками в шерстяных носочках по щербатому паркету. Мое настроение тоже завалилось куда-то ниже плинтуса после рассказа о коротком и длинном гробиках. Я взяла на руки мелкого и ушла кормить его и укладывать спать. Саша уже улегся на маленьком диванчике рядом с Митиной кроваткой.
Я так вымоталась за день возни с двумя детьми, что уснула совершенно черным снов без всяких сновидений, как только моя голова коснулась подушки.
- Мам?
Я проснулась. Надо мной стоял Саша, весь бледный как привидение.
- Мам, она пьиходила. Чейная, стьясная. Как скеет. Она хочет утащить Митю.
Я сначала перевернулась на другой бок, но Саша потряс меня за плечо.
- Можно нам спать с тобой?
- Да, можно. Я принесу Митю.
Уложив своих птенцов к себе под крылышки, я попыталась уснуть. Но старуха и ее сестра не шли у меня из головы. Мне вспомнились документальные фильмы о блокаде: люди, из последних сил везущие по улице гроб, заметенные снегом улицы, дистрофики с раздувшимися животами, человек, падающий без сил. Здесь умерла прабабушка мужа, надо будет расспросить у них, наверно, они знали и соседскую семью.
Наконец под шум дождя и сопение мальчиков мне удалось задремать. Проснулась я от того, что мне стало душно, как будто кто-то сел на шею и душил жесткими пальцами. Я встала и открыла окно, потом легла обратно, но обратно уснуть не смогла, просто прикрыла глаза. И услышала шорох. Кто-то отодвигал с подоконника мои цветы, открывая фигурную створку окна. На негнущихся ногах я подошла к нему и увидела, как комок тряпья пытается пролезть в узкую щель. Как загипнотизированная, я смотрела, как пальцы, похожие на тонкие ветки, покрытые заскорузлой грязью, открывают окно. Я подумала, что это мне снится, и попыталась ущипнуть себя за руку. Я попыталась закричать, но из горла выскочил только сиплый хрип.
Наконец эта тварь влезла на подоконник. Мне показалось, что в старом, рваном пальто ничего нет, но потом я поняла, что ее тщедушное, худенькое тельце попросту потерялось в одежде. Глаза запали в черные глазницы на личике размером с печеное яблоко. Она издала дикий, утробный вой, слезла на пол и подошла к кровати. Саша проснулся и закричал. Я тоже проснулась от своего оцепенения и попыталась схватить Митю, но Тоня меня опередила. Она вытащила спящего Митю из кроватки, прыгнула на подоконник и вылезла в окно. Я подбежала и увидела, как она сползает вниз, по стене, как паук, держа моего сына в одной руке, и исчезает в подвальном окошке.
- Мама, стьясная бабка унесла Митю!
- Саша, сиди здесь, закрой окно и не открывай никому дверь! Я побежала в подвал.
- Нет, мама, я пойду к Вее Павловне!
- Нет, сынок, пожалуйста, не ходи к ней!
Саша надул губы.
- Нет, пойду.
В первый раз в жизни я отвесила сыну оплеуху.
- Сиди здесь. Только попробуй выйти – удавлю раньше, чем Тоня!
Сын сжался и горько посмотрел на меня, от чего у меня было готово разорваться сердце. Но думать об этом было некогда – я с криками неслась по лестнице в подвал, как была, босиком, в одних трусах и футболке. Мои крики никто не слышал. Или не хотел слышать. В парадной было темно – кажется, во всем доме выключили электричество.
На мое счастье подвал оказался не заперт. Спотыкаясь о трубы, я бродила среди покрытых пылью старинных сводов и кричала. Тусклый свет уличных фонарей едва проникал через крохотные вентиляционные окошки. Мой крик отзывался эхом от сырых стен. Наконец, я увидела узкий ход, в который мог пролезть разве что семилетний ребенок. Я всегда была худенькой, поэтому я смело поползла в него. Тьма была кромешная.
Я ползла и ползла, пока не нащупала небольшую комнату, и в ней две мягких тряпичных кучи. Сжав их руками, я поползла назад и снова онемела от ужаса, когда кто-то схватил меня за ноги и поволок назад. Я кричала, как будто меня резали на куски, но не выпускала свертков из рук. Наконец меня вытащили из хода. В подвале включился свет. За ноги меня вытащила, как выяснилось, Вера Павловна. А недюжинной для дряхлой старушки силой она, однако, обладает. Я посмотрела на свертки в своих руках. В одном из них оказался мирно спящий Митя, а в другом детские туфельки, школьная тетрадка и старинная кукла, у которой выпал один глаз. Вещи крохотной умершей от голода Аси.
- Говорила же я, не открывайте окна и двери, - ворчала Вера Павловна. – Ваше счастье, что просто утащила в свое логово, а могла бы и съесть, как съела Асю зимой 1941-42 года.
Я не нашлась, что ответить. Босая, вся в пыли и грязи, я поднялась к себе и всю ночь сидела, охраняя сон детей.
С тех пор мы никогда не спим с открытыми окнами и незапертой дверью.
Текущий рейтинг: 57/100 (На основе 69 мнений)
