(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Эротические скульптуры из Огайо
Вы можете представить себе такую сумму — три с половиной миллиона долларов? И такое расстояние — три с половиной миллиона километров? Столько я истратил денег и столько наездил, налетал и наплавал километров, чтобы собрать свою прославленную коллекцию эротического искусства. Только Венеры Милосской нет в моем собрании, даже мне она не по карману.
Да, эротика в области искусства не просто мое хобби, это гораздо больше — сам смысл моего существования. Если вы спросите, где находится моя душа — вот сейчас! — я вам отвечу: в глубоком подвале, за бронированной дверью, там, где я прячу мою коллекцию от краж и пожаров.
Она там постоянно, восхищаясь и замирая, душа моя любуется теми пятнадцатью тысячами шедевров, что хранятся там, и стенает по тому единственному, которого там нет.
Вы спрашиваете, стоит ли все это трех с половиной миллионов? Любезный друг, а как же! Чтобы заполучить восемь персидских ковров с изображениями сцен из «Тысячи и одной ночи», мне пришлось организовать восстание одного из племен в горном Иране. Ради того, чтобы завладеть небольшой статуэткой работы, вышедшей из-под резца Пигмалиона, которая, как мне стало известно, уже двадцать семь веков лежала зарытой в огороде бедного крестьянина на одном из греческих островов, мне пришлось купить сам остров. А что мне пришлось сделать, чтобы доставить в свой подвал фреску с высеченными в камне чувственно переплетенными телами из пещеры в Камбодже? Я заставил вырезать скалу, распилить на куски, уложить в ящики, а потом через половину земного шара доставить сюда, в Нью-Йорк. А там тонкая реставрация, соответствующее освещение, и сцены стали еще более живыми, чем предстали даже там, в пещере, в свете факелов. Десятки прекрасных тел в разных, порою самых немыслимых позах передают все аспекты чувственной любви. Кое-кто из зрителей даже терял сознание. Некоторые клялись всем, что есть у них святого, что прямо на их глазах каменные любовники приходили в движение и были слышны их крики и стоны.
Весьма легкомысленное увлечение, скажете вы? Нет, сэр. Возможно, я отдал свою душу… нет, любезный друг, не дьяволу, а эротическому искусству потому, что лишь этот жанр искусства остался неизменным — от начала человечества до сегодняшних дней…
Итак, о девушках из Огайо…
Впервые об этом шедевре я услышал от Али. Я так никогда и не узнал, как он напал на эту вещь. Али — коллекционер, а все мы, коллекционеры, имеем своих информаторов.
Этого вечера я не забуду никогда. Мы трое, Олаф, Али и я ужинали в клубе. Олаф похвастался своим новым приобретением, копией «Сонетов, выбранных по желанию джентльменов». Считается, что существует ровно семь списков этого несколько фривольного сочинения Шекспира. Причем два из них (причем самых лучших) находятся в моей коллекции. Разумеется, об этом я, что бы не портить настроения Олафу, скромно промолчал, но и большого энтузиазма по поводу его приобретения изобразить не смог. Али же, как восточный человек, предпочитал эротику, которую можно увидеть собственными глазами, нежели представить умозрительно. И вообще, в тот вечер он был не похож на себя, рассеянный, задумчивый. Так что подвиг Олафа не произвел должного впечатления и на него. Видно, это уязвило обычно флегматичного датчанина, и он, резко повернувшись к турку, спросил:
— А вы? Чем можете похвастаться вы?
Али глубоко вздохнул и грустно ответил:
— Ничем. Абсолютно ничем. Я попытался купить… но мне не продали. И даже чуть не застрелили из ружья.
Меня словно током пронзило. Мой инстинкт коллекционера, который всегда начеку, дал знак. Что же там такое, что не захотели уступить и за большие деньги? Ведь Али мог предложить очень большие деньги. Он, хотя и служил в Турецкой миссии в Нью-Йорке, был человеком богатым. Полагаю, что и службу он не оставлял лишь потому, что это как-то помогало ему в коллекционной деятельности.
Краешком глаза я следил за Олафом. Тот сидел, откинувшись в кресле, и с невозмутимым видом разглядывал бокал с божоле. Олаф обманул бы меня, но побелевшие трепещущие ноздри выдали его.
— Поначалу я решил, что это розыгрыш, — похожие на маслины глаза Али налились печальной влагой. — Ну скажите, что интересного можно найти в такой глухомани как Амбуа, штат Огайо? Разве что брюкву какой-нибудь неприличной формы. Но репутация моего информатора безупречна, и я отправился туда. И обнаружил, что народ там столь же отсталый и невежественный, как и мои соплеменники где-нибудь в глубине Анатолии. Явившись по нужному адресу, я увидел полуразвалившуюся ферму, двор, где бродили куры, и несколько невероятно чумазых свиней. Постучал в дверь. Никакого ответа. Постучал снова. Опять ничего. Пошел по двору, заглянул в курятник. — Али затянулся сигарой, его глаза вмиг высохли и заблестели странным огнем. — А они там!
— Кто они? — резко выпрямился Олаф.
Али скорбно поднял брови:
— Конечно же, они… Статуи Любви из Огайо. — Он взволнованно затушил сигару…. — Они прекрасны, друзья мои. Их три, и каждая — само совершенство. Лежат на соломенной постели и словно приглашают к себе…
Руки Али проплыли в воздухе, обводя божественные линии их тел. Оказалось, что три статуи изображали трех девушек в возрасте около пятнадцати лет. Выполненные из светлого просвечивающего мрамора, похожего на тот, который добывают лишь в Европе, в Карраре, и слегка подкрашенного, как это делали еще в Древнем Риме.
— Я стоял и не мог сдвинуться с места. От волнения, от неожиданности, от истомы? Не знаю. — Али отер пот со лба. — Я видел тридцатый грот Аджанты, я побывал в усыпальнице Афродиты Эфесской до того, как она обвалилась, я держал в руках сокровенные листы Рембрандта, Тулуз-Лотрека, Гогена…. Но все это, не идет ни в какое сравнение со скульптурами, которые предстали передо мной в этой глуши, Амбуа, штат Огайо! — трагическим голосом завершил он свою тираду. Помолчав, печально добавил: — Даже ваша наскальная панорама, Эндрю…..
— Прошу вас, продолжайте, — мягко сказал я. Я прекрасно понимал, что такую степень совершенства эти статуи обрели в глазах самолюбивого турка именно потому, что не достались ему. Я быстро прикинул в уме, сколько мне потребуется времени, что бы добраться до Огайо. Олаф хранил молчание. Тоже недобрый знак, понятно, что в его голове сейчас идет тот же хронометраж.
— Я сделал шаг вперед, что бы потрогать их, — продолжал Али, — и тут у меня за спиной щелкнул ружейный затвор. Я обернулся и оказался лицом к лицу с ним — заскорузлым гением с глазами лунатика, одетым в комбинезон, который вонял так, что перебивал даже запах куриного помета.
— Здравствуйте, мистер! — сказал я. Меня зовут Али, я протянул ему документы, я решил брать быка за рога, кивнул на статуи и спросил, за сколько он согласится продать их.
Тут он, наконец, открыл рот и мрачно проскрипел:
— Они не продаются. Убирайтесь немедленно! Или я пристрелю вас!
Надо сказать, что это произвело на меня впечатление. Было видно, что в любой миг он может спустить курок. Однако я набрался духа и попытался поторговаться. Дело было серьезное, и я сразу предложил двадцать пять тысяч долларов. Этот сумасшедший остервенело, мотнул головой и вскинул ружье. Пятясь к дверям, я сказал: «Пятьдесят тысяч!». Он вонзил мне дуло в живот. Я все же крикнул: «Сто тысяч!»— и бросился вон. Из курятника, как из могилы донеслось: «Они не продаются!»
— Я хорошо знаю людей, — вздохнул Али, — и особенно хорошо — сумасшедших. Тут я редко ошибаюсь. Он сумасшедший… гений, но сумасшедший. Возможно, величайший скульптор со времен Микеланджело… но он свихнулся. И никогда не продаст… никогда!
Назавтра я попытался снова. Я показал ему чек на сто шестьдесят пять тысяч долларов, а он пальнул в меня из двух стволов, к счастью, чуть выше головы. Я со всех ног помчался к моем машине, но он успел перезарядить ружье и две пули просвистели рядом. Этот безумец опять зарядил ружье и, когда я уже выезжал из ворот дал третий залп.
Я вернулся к себе. Это случилось неделю назад. И вот уже семь ночей не могу уснуть. Эти статуи… прекрасные, столь прекрасные… лежат в пыли, в грязи, в соломе… в курятнике… — при этом воспоминании его передернуло, глаза увлажнились…
— И по какому же адресу находится этот сумасшедший дом? — спросил я.
Али вздохнул и назвал его. Все по-честному, адрес слышали оба.
Олаф откланялся уже через минуту.
Каюсь, и я был не слишком-то учтив с моим турецким другом, вскоре и я оставил его.
Я ни секунды не сомневался в том, где сейчас находится Олаф: на железнодорожном вокзале, как и все скандинавы, он несколько консервативен, и потому сейчас с невозмутимым видом, но изнывая от нетерпения, сидит в вагоне и ждет отправления.
Я же помчался фрахтовать самолет.
Через 3 часа с того момента, как я покинул Али, я был уже на месте.
Злой, пронзительный ветер гнал по кукурузному полю клочья соломы, поднимал пыль на тропинке, по которой я подошел к дому, было далеко за полночь, но в одном окошке горел свет.
Я постучал, долгая пауза, затем послышались шаги, и я увидел скульптора.
На полу перед ним стоял зажженный фонарь, именно таким я его и представлял по рассказам Али.
Представившись, я сказал:
— Я приехал специально, что бы посмотреть на ваши скульптуры. Нельзя ли…
Лицо его перекосилось от ярости:
— Вон! — рявкнул он. — Прочь! Убирайтесь! Они не продаются!
— Разумеется, разумеется…. — вкрадчиво замурлыкал я - Да им и цены нет. Это — произведение гения… и только самый бесчестный человек позволит себе, прийти сюда и торговаться!
Он растерялся и был сбит с толку.
— Э… значит… вы хотите сказать… вы не отберете их у меня?
— Нет, - со всей честностью ответил я — Я слышал… я знаю… это величайший шедевр, кто же посмеет отобрать их у вас? Единственное, зачем я приехал сюда, это воздать должное создателю этого творения.
Нет, в голове не укладывалось: чтобы этот хорек мог создать что-то прекрасное!
Наверное, поделка, которой грош цена.
— Откуда они узнали? — всхлипнул он. — Приходят, деньги мне суют… Украсть хотели…
— Пойдемте, посмотрим Ваши великие творения…
Теперь он уже рвался представить их мне — чуть ли не бегом, держав в поднятой руке фонарь, гений устремился к курятнику.
Я с тяжелым сердцем стоял в темноте и слушал, как он снует по курятнику, что то передвигает, бросает, и, наконец, великий ваятель робко позвал: — Входите…
Я перестал дышать, я, потративший более трех миллионов на свою коллекцию, понимал, что такое эротика, и вот эта замызганная деревенщина, который и тридцати-то долларов за раз не видел, знал о чувственной любви то, чего я не узнаю никогда.
Словно узкий, длинный нож вошел мне в грудь и повернулся там.
У них не было даже постамента, они лежали прямо на соломе, три девчушки лет пятнадцати с закрытыми глазами. Лицо каждой выражало какую-то стадию экстаза. На лице первой было предвкушение сладостного момента, вот уже все, уже дождалась, еще миг — и блаженство пронзит ее юное медовое тело. Вторая была на вершине этого блаженства, странно, что я не слышал крика или хотя бы вздоха. Лицо третьей было исполнено умиротворения, истомы, сытости, еще мгновение назад она была нетерпеливой девушкой, а теперь ублаготворенной женщиной.
Но, боже мой, зачем он обрядил их прозрачно мраморные тела в эти пестрые платьица, столь вызывающе задравшиеся на их бедрах. Я покосился на старика, чтобы человек огромного таланта, гений, и имел такой примитивный вкус?
Но чем дольше я смотрел на них, тем сильнее во мне поднималось желание. От него у меня пересохло в горле, сердце билось как сумасшедшее, в паху пылало, мне хотелось подойти и отдернуть подол каждой еще выше. Я невольно шагнул вперед, но скульптор придержал меня за рукав. Да, только гений способен на такую смелость: одна деталь, кажущаяся робкому вкусу примитивной, даже грубой, — и эффект усиливается в десятки раз!
Я понял, что если не заполучу статуи, то убью старика.
Осторожно, исподволь завел разговор я с ним, отступая при малейшем отпоре с его стороны и подкрадываясь заново, с крайней осторожностью пробирался я по темным джунглям его параноидального сознания.
Час миновал, другой, я упорно продвигался вперед, раз за разом вколачивал в его сознание одно и тоже. Мысль была простая: некие темные силы замыслили похитить его великое творение.
И вот наступил «момент истины». Я сделал вид, что меня осенила спасительная идея:
— Надо спрятать ваши статуи в тайном месте.
Он подскочил на месте:
— Да! Да! Но где? Здесь?
— Нет, они здесь не оставят вас в покое.
— Я прошу вас, помогите, я поеду, куда вы скажите!
— Есть у меня в Нью-Йорке подвал.
Теперь уже он уговаривал меня.
Я поехал в городок и заказал небольшой грузовик до Нью-Йорка.
В утреннем свете они показались мне еще прекрасней, пылинки и редкие пушинки роились вокруг них в солнечных лучах, а они, закрыв в истоме глаза, таяли в своем вечном блаженстве. Я хотел подойти к ним, но это было бы кощунством — прервать их негу.
По моим расчетам, грузовик должен был прибыть вечером следующего дня. Я несколько изменил планировку музея, чтобы дать «Девушкам из Огайо», как я теперь их называл про себя, подобающее место. Они будут возлежать в углу на чем-то вроде римского ложа, затянутого красным бархатом. Я уже представлял, как устрою «тайный просмотр» с шампанским примерно на двести знатоков, которые слетятся со всего мира. Я уже обдумал, как избавиться от него и даже куда спрятать труп.
Был поздний вечер, зазвонил телефон. Я услышал голос Олафа.
— Звоню, чтобы поздравить Вас, поскольку, когда я приехал, ни скульптур, ни скульптора уже не было. Я пришел к выводу, что вы обскакали меня на финише.
Я улыбнулся. Бедный старина Олаф! Вечный второй!
Но тут голос его странно изменился, и у меня мороз прошел по коже от нехорошего предчувствия.
Вот что я услышал:
— Однако примите мои сожаления.
— Сожаления? По какому поводу?
— Разве Вы не читали вечерних газет?
— Нет…— Я вдруг услышал свой голос со стороны. — А что там интересного? (до газет ли мне было!)
Опять долгое молчание.
— Там на первых страницах фотографии старика, еще там «Девушки из Огайо», как их назвали газеты… Дело в том, что на выезде из Гошена случилось какое-то дорожное происшествие. Полиция попросила их выйти из машины. А старик с криком: «Вам не взять меня, подлые заговорщики!» — открыл по ним стрельбу. Они тоже ответили выстрелами. Старик мертв. Обыскали машину, и нашли этих девушек. Так что проститесь с ними!
— Это с какой стати! — закричал я. — С чего они вздумали конфисковать их? Это же не порнография, это великое искусство! Я свяжусь с полицией. Я обращусь к губернатору…
— Нет, Эндрю. Губернатор тут не поможет.
— Почему? Вы что, сумасшедший? Это же настоящее искусство! И любой эксперт скажет тоже самое: великое искусство! Это шедевры! И они принадлежат мне. Я заплатил за них, отдал все до последнего цента! Наличными! (Это была неправда, но иначе никто меня даже слушать бы не стал).
— И все-таки, дорогой друг, как только закончится следствие, их или зароют в землю, или сожгут.
— Сожгут? Скульптуры сожгут? (Нет, он точно спятил!)
— Скульптуры? — он вздохнул. — Кой черт, Эндрю. Сейчас полиция выясняет, кто были эти девушки. Ведь прошло столько лет. Старик не был скульптором. Когда-то он считался лучшим в штате таксидермистом. Ну, в общем, набивщиком чучел.
Автор: Эдоуб Джеймс
1963 год
См. также[править]
Текущий рейтинг: 87/100 (На основе 275 мнений)
