(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Чумовский Иисус
Роящиеся в голове вопросы лишают рассудка.
Изводится аппетит, вслед за ним исчезает сон.
Ты начинаешь походить на героя третьесортного ужастика. Того самого, который переехал жить в дом с полтергейстом. В дом, в котором произошло нечто ужасное: спятившая мать утопила младенца или муж освежевал супругу. И это нечто эфемерным оттиском легло на стены.
Но в отличие от главного героя ужастика ты не видишь обуянных жаждой мести призраков. Не слышишь их кастрюльных увертюр и скрипучих реквиемов. Есть лишь мириады вопросов о человеке, дом которого раньше стоял на этой земле, и о котором знают все чумовцы. Но вот беда, почти все они не любят вспоминать о нем, считая его одним из черных пятен в истории поселка.
Голова пухнет от бесконечных «зачем» и «почему».
Порою мерещится, что гул вырвался за пределы черепной коробки, и теперь его слышит каждый, кто оказывается рядом с тобой.
Нет – это исключительно твое бремя. Твоя болезнь, поиск лекарства от которой – твоя забота.
И ты знаешь, как оно называется и где его найти.
Распахнув дверь, ты входишь в бар «Пьяный медведь» и направляешься к Михаилу Андреевичу – владельцу питейного заведения.
Странный он тип. Имея долю акций в одной небезызвестной компании, переехал в Чумовку, открыл не шибко рентабельный бар и теперь несет вахту за стойкой по 8 часов. Видимо от акций хорошие барыши капают, ведь для пенсионеров тут всегда пятидесятипроцентная скидка на алкоголь. По будням им полагается бесплатный бокал пива, а в выходные – 2.
Вот и думай, кто он – альтруист, меценат или дурачок.
Нет, не думай! Без этого вопросов через край.
Заказываешь пиво и говоришь:
- Дядь Миш, а знаете историю про Чумовского Иисуса?
- Да кто ж ее не знает? – бурчит в ответ, отсчитывая сдачу. – Но рассказывать не буду, даже не проси.
- Почему?
- Хм. Потому что ее рассказывает дед Игнат. Это его история. Его бокал пива. А мне чужого не надо. – Потом он улыбается и добавляет: - Вон он один сидит за столиком в углу. Пойди, угости пивом. И он расскажет тебе о нашем Иисусе. Причем всего за один бокал – ни то, что некоторые из здешних языкочесов.
Ты окидываешь взглядом сдачу – ровно на одно пиво. А уже через минуту ставишь бокал перед дедом Игнатом, а сам усаживаешься напротив него.
- Дед…
- Расскажи о Чумовском Иисусе, - заканчивает он за тебя, и его губы подергиваются неуверенной улыбкой.
- Да. А как ты узнал?
- Люди покупают мне пиво только когда хотят услышать эту историю. Плюс – я слышал, как вы с Мишкой разговаривали. Или ты меня к этим глухим тетерям приписываешь? – Он пробегает взглядом по дюжине других дедушек сидящих в баре. – Среди них я самый молодой. Они старше меня на пятнадцать-двадцать лет, хотя и выглядит наоборот. – Он делает первый глоток. – Ты знаешь, что от нервов человек быстрее стареет? Я вот в свое время так нанервничался, что едва в дурку не загремел. – Он замолкает, потом смотрит на тебя изучающим взглядом. – Ты же внук Светки Некрасовой, да?
- Да, Царство ей Небесное.
- Воистину. Так вот почему ты хочешь узнать о нем? Интересно кто жил на той земле до вас? Не бойся. Дом твоя бабка, вернее твоей дед, построил там, где раньше стояла летняя кухня. Да и землю ту освящали не один раз, до того, как они со Светой переехали в Чумовку. Конечно, с нашей стороны подлость, что мы им ничего не сказали. Но знаешь, нам хотелось чтобы то место как можно скорее преобразилось: дом построился и все такое.
- Зачем?
- Чтоб забыть об Иисусе и обо всем, что связанном с ним. – Он делает второй глоток, после чего картинно вытирает губы. – Итак, слушай внимательно. Дважды повторять не буду. Ты концентрируешь внимание на его речи, и все посторонние звуки смолкают. Больше не кашляет дед Саша. Михаил Андреевич не стучит по заклинившему кассовому аппарату. А бокалы не дзынькают после тоста за прожитые годы.
- Алкоголизм – страшная вещь. Я вот недавно вычитал, мол, в городе куда больше пьющих, нежели в деревне. Оно-то может и так, но в деревне-то это заметнее. В городах живут сотни тысяч людей, чего уж говорить про миллионики. Там ты можешь всю жизнь пропить, и тебя не хватятся. А тут все по-другому. Население в пять с половиной тысяч. Попробуй пройти по улице пьяным и не наткнуться на знакомую морду. Я, наверное, знаю каждого третьего чумовца, который живет возле моста, а про наш куток и говорить не приходится. – Он замолкает, делает виноватое лицо и как бы извиняется: - Ты смотри, я старый, а старики любят болтать. Так что если меня будет заносить в другое русло, ты это… не стесняйся, говори. У меня ведь с детства язык без костей. Я тут могу тебе щебетать, пока Мишка нас не выгонит, а к самому Иисусу нашему и близко не подойти…
- Де-е-ед.
Он улыбается.
- Молодец, усвоил урок. Итак, Чумовский Иисус – это прозвище, которым наградили Вовку Сударева. Одни говорят, мол, бес его попутал. Иные объясняют это «белочкой», которая потом в шизофрению переросла. А я, признаться, понятия не имею, что за сила им двигала. Одержимость или мозги от пьянства протухли. А может и то и другое сразу. Родился Вовка в обычной семье: мать в лесничестве работала, отец в колхозе. А как Витька – их старший сын – радовался брату. Ох, как радовался. Где жили они, сам знаешь - Первомайская, дом девять. Рассказывать о его детстве особо нечего, интересного там кот накака... наплакал. Но могу с уверенностью заявить, что тогда за ним не наблюдалось никаких склонностей к религии. Да и какая религия в атеистическом государстве?
Рос он нормальным здоровым мальчуганом. Крепенький. Работящий. Учился, говорят, хорошо. После школы в училище поступил, не помню в какое, но что-то сельхоз на язык напрашивается. Зато помню, через полгода вернулся Вовка с позором. Выперли его оттуда за пьянство. В Чумовке-то за ним глаз да глаз был. А там свобода. Водка да студентки из женского общежития. Говорят, в СССР секса не было – вранье. Просто не горланили о нем на каждом углу. Скромнее тогда жили люди, ох скромнее.
Ленку – племянницу мою знаешь же? Прошлым летом приезжала. Что головой вертишь, будто домой не провожал после дискотеки.
- Нет, дед, путаешь с кем-то.
А ведь правду говоришь, не провожал. Ленка та знатная девка - в плохом смысле. Кто ее только «не провожал», а потом антибиотиками не лечился.
- Бог с тобой, коль ошибаюсь. Все равно не судья вам. – А мина на его лице все кислее да кислее делается. – Как гляну было на нее, когда она на танцульки красилась… а платья какие надевала. Стрямь. Как проститутка, прости господи.
- Дед, заносит тебя.
- Ага. – Он кивает головой. – Вовку в городе точно подменили. Спился парень. Алкашом стал. Теперь пьяненьким его частенько на улице видели. Бабки лаяли. В районке о нем писали едва не чаще чем о Брежневе. А ругань в доме Сударевых и вовсе стала делом обыденным.
Мы тогда мальчишками были. Одиннадцать-двенадцать годков. Интерес у нас имелся ошиваться у них под окнами, да скандалы подслушивать. Вовка не работал, прохендей этакий. Только и делал, что деньги у родителей таскал, да самогон домашний попивал украдкой и под этим делом к брату лез силами меряться. А Витька крепенький был. Мышцы спиртом не отравленные. Первое время терпел братовы выходки. Но когда тот на родителей стал замахиваться. Тут-то Витя и не выдержал. Взял дрын, да преподал братцу урок так, что тот месяц не мог с кровати встать. Говорили, он даже кровью писал.
И знаешь что? Витька таки закодировал его. Отбил тягу к выпивке. Вовка полтора года ни капли в рот, ни сантиметра в… хм, о чем я? – Усмехается. – А, так вот значит, полтора года не пил он. Даже на свадьбе Витькиной молодцом держался. Если бы тот не уехал с женой в Карыж, то быть может и не знали бы мы никакого Иисуса Чумоского. Но так уж сложилось. Остался Вовка с родителями, да и те недолго продержались. Зимой того же года оба слегли в могилу. Отец его на рыбалке провалился под лед и утонул, а мать ГРИПП сильный подхватила, сгорела от температуры в постели. Вот после их смерти Вовка снова и пристрастился к самогону. Эх, скольких людей хороших эта зараза ума-разума лишила, а скольких и вовсе на кладбище загнала. Нельзя сказать, что он сразу алкашом сделался. Нет. Выпивал. Иногда в запои уходил, но не затяжные. Голову с плеч как раньше не терял. Мог выкарабкаться из всего этого до того случая, когда во время одного запоя оказался он с собутыльниками у Алфенова дома.
- Деда Ильи?
- У него самого. Ты ведь историю про Нину знаешь? Тоже ведь на Первомайской жила.
- Знаю, она еще детей убивала.
- Угу, людоедкой была, - кивает дед. – Собственно пили они там, а потом Илья с Гришкой пошли капустки квашеной у Нинки взять.
Вся попойка разом протрезвела, когда Илья влетел в дом и рассказал про чудовище в погребе. Конечно это скорее догадка, чем утверждение, но вероятно именно в тот день Вовка и взглянул на мир по-другому. Увидел зло во всей его красе. Он же тогда с другими мужиками из погреба доставал паленые останки детей.
Месяц из запоя после того не выходил. На улице не показывался. Слухи пошли, что помер. Но обошлось… к сожалению.
Рассказы о Нинке быстро расползлись по району, в Карыж просочились, с языка на язык перескакивая. До Витьки дошли. Примчался он в родительский дом, а там Вовка сидит за столом… трезвый и молитву читает перед иконой самописной. А возьми вон такой вкусности. – Дед так бесцеремонно меняет тему, что не сразу понимаешь, что к чему.
Подсказывает голодный взгляд, которым он буравит пакет с кальмарами на соседнем столике.
- Дед, а у тебя, чем жевать их есть?
- Угу, деснами. Я их мелко рву и все нормально. Вкусные заразы, но не для моей пенсии.
Врет старик. Пенсия может и маленькая, но дочь его в свое время удачно замуж вышла. Настолько удачно, что по обе стороны от деда Игната уже 3 или 4 дома купила. Отца она любит и помогает в финансовом плане, так что грех ему жаловаться.
- Дядь Миш, а можно кальмаров сто грамм «под карандаш» до завтра?
- Что, развел на закуску? Ха. Это он время тянет. Собеседников у него давно не было таких, вот и соскучился по общению да вниманию.
Через минуту дед Игнат засовывает руку в целлофан и продолжает:
- Переродился Вовка. От прежнего алкаша в нем ничего не осталось. Хотя, признаюсь, религию я недолюбливал с детства. В семье атеистов воспитывался, в атеистической стране жил. А его вера мне сразу фанатичной показалась.
После того, как Нинин дом сожгли, люди стали выпускать детей гулять. Поверили, что избавились от монстра. – Он замолкает. – Подожди, дай деду с мыслями собраться. Я конечно моложе этих пердунов старых, но в голове иногда такая каша… у-ху-хух.
Чтобы вам не говорили сейчас, в Союзе детей крестили. Кто втихаря, кто в открытую, но крестили… хотя и не каждого. Вот я, слава богу, миновал это таинство. На нашем околодке мы примерно ведали, кто из детей крещеный, а кто нет.
И вот стали поговаривать, мол, Вовка иной раз подойдет к некрещеному, обольет из банки якобы святой водой, перекрестит и давай молитвы читать, да про первородный грех лепетать. Помню, мы с речки шли, когда Вовка к нам подбежал. Нас трое было: я; Мишка Лопухов, которому прошлой весной комбайном ноги… сам знаешь; и Максим Савельев, шестипалый. Помню, мы даже завидовали, что у него пальцев больше. А он мечтал на гитаре научиться играть и в какие-нибудь ВИА «Песняры» затесаться. Говорил: «Они как увидят, какие я аккорды бецаю, так с руками и заберут…» - Де-ед.
- Все-все-все, возвращаюсь. Просто они, Мишка с Максимом, друзьями моими лучшими по детству были. Мы втроем и на рыбалку и…
- Дед!
- Извини. На чем я остановился? На речке? Так вот, встретили мы Вовку идя с речки. Все уже тогда шутковали про него и называли за спиной Иисусом Чумовским. Не стану брехать, слова, которые он нам сказал, давно из головы выветрились. Помню лишь, что водой он нас окатил – мы втроем некре-щеные были. Максим начал кричать на него. Люди, особенно бабки, вышли глянуть, что творится. Кто-то бросил, мол, проходите дальше, не обращайте на дурочка внимания. И в этот самый момент Вовка как бахнет Максима по лицу. От пощечины щека мгновенно красным налилась. Мы остолбенели, а Вовка затараторил типа: «Очами твоими Дьявол на нас взирает. Языком твоим речи бранные в уши наши вливает. Руками…» Не успел он договорить, как Максим в отместку с кулаками на него бросился. Удар-второй, а Вовка, как завещано, получил по правой щеке, левую подставил. Святоша, блин. Ну, мы их растащили.
А этот опять запричитал, мол, это Дьявол закрался в нас некрещеных. Тут откуда-то появился отец Максима и тоже как влупит Вовке промеж глаз, тот аж через себя перекувыркнулся и обмер под штакетником. Мы перепугались. Думали, убил он его. Но все обошлось. Кровью он, конечно, хорошенько умылся, но жив-здоров остался. Бывало еще в домах, где девки молодые жили, он заборы дегтем измазывал и кричал, что они блудницы Вавилонские. За это тоже частенько по морде от их отцов получал. – Замолкает. Молчит минуту. Собирается с мыслями. А потом говорит:
- На Первомайской, как раз почти напротив вашего дома жила в те годы женщина. Зина. Перенесла она в свое время недуг один – проказу. Вылечили ее, но тело обезображенным осталось. Она вернулась из лепрозория, дочек из детдома забрала и стала жить помаленечку.
Баба-то хорошая была. Никакой работой не брезговала. А вот многие чумовцы брезговали ее компанией. Зина с раннего утра до поздней ночи ишачила, чтобы чад своих прокормить да одеть. Обматывалась в тряпье, чтобы глаза никому не мозолить следами от болячки. Даже с дочками, говорят, держалась на расстоянии. Продуктов им принесет, а они сами уже и супу наварят, и картохи нажарят. Жалко ее.
Жалко и девочек. Над ними ж в школе подтрунивали, «прокаженными» обзывали.
- А в целом как к ней относились?
- По-разному. Кто-то пытался помочь, а кто-то детей своих пугал ею. Одни пальцем в женщину тыкали, другие слезу при встрече роняли да денежкой пытались помощь, но Зина отказывалась. Она по-честному на хлеб зарабатывала. И дочуркам запрещала подачки принимать.
А тут раз вижу, возле ее дома люди столпились.
Было это через день после того, как двойняшек Комаровых похоронили. Ангелочки, почти ровесницы Зининым дочка. Поплыли втихаря на лодке за кувшинками, наверное, баловались глупышки, вот лодка и перевернулась, а плавать они не умели.
Жалко очень. Наши матери дружили. Моя говорила, мол, смотри Игнат, невесты какие растут, выбирай любую. А батя подмигивал: «Обеих, а там какая красившее станет…»
- Дед.
- Прости. Ностальгия. Так вот, собрались люди у Зины возле двора. Чешут языками. Кто поддакивает чему-то, кто возражает. Подошел я, смотрю, а там Вовка мелом крест на воротине начертил и давай людям по ушам ездить. Мол, Зина та еще ведьма. Тело ее таким сделалось от сношений с Дьяволом. Якобы одно название ее болезни уже говорит за себя. Бог, мол, кого зря не наказывает. Значит, неспроста клеймил ее. И немало там было тех, кто подгавкивали ему. Те самые, которые Зину не любили, брезговали. Закончилось все дракой.
А ночью дом сгорел вместе с Зиной и дочками ейными.
Мужики, недолго думая, к Вовке пошли. Вытащили его из дому, притянули на пожарище и давай пинать, пока до полусмерти не избили. Помню, сучьим потрохом называли. Лупили и причитали, что женщину святую сжег, что деточек невинных погубил. А он только и делал, что стонал в ответ да зубы выплевывал.
Вот только тем же днем в поджоге сознался Семен. Его тогда милиция как забрала, так о нем никто больше и не слышал.
Мужики, которые Вовку избили, чтоб вину загладить, по Чумовке ходили иконы из-под полы собирали. Потом подарили их ему и мирно забыли о его существовании до весны следующего года.
В конце марта во дворе у Вовки началась стройка, он сам все делал, никого о помощи не просил. И к середине мая построил подобие церквушки. Некоторые бабки даже просились к нему туда помолиться, но он всем отказывал. – Дед Игнат бросает в рот мелко порванных кальмаров и запивает пивом. – Помню, украл я у бати две папиросы.
- Дед…
- Это по теме. Украл, значит, и с Мишкой и Максимом спрятались мы в колхозном саду покурить. Это уже летом было, в июне. Сидим, дымим, и тут в стороне ветка как хрустнет. Перепугались, обернулись, а там Вовка стоит и сверлит нас своими зенками соловьиными.
«Кто рано курить начнет, тот по воле Божьей быстро умрет…»
Эти слова я запомнил на всю жизнь. Невозможно передать, как страшно мне сделалось.
А вот Максим не струсил. Встал, выломал палку и, зашагав к Вовке, сказал: «Иди-ка ты отсюда по-хорошему и рот держи на замке…»
Наверное, он хотел еще что-то сказать, да не успел. Когда расстояние между ними сократилось до пары метров, Вовка замахнулся.
Мы не обратили внимания, что все это время он прятал руки за спиной, и не имели ни малейшего представления, что в каждой он держал по куску кирпича.
Все произошло молниеносно. БУХ! И Максим упал на спину. Ноги его задергались, будто под током, а по лицу кровь полилась. Я так перепугался, что не мог шевельнуться. Мишка же вскочил на ноги и… второй камень угодил ему в лоб.
БУХ.
Он упал прямо на меня, и я потерял сознание…
Дед хорошо держится. Его голос остается твердым, руки уверенно рвут кальмаров. Но стоит посмотреть в слезящиеся глаза, и понимаешь – это не так. Ему больно и страшно вспоминать те события. Многие на его месте попытались бы вычеркнуть из памяти все то, через что ему довелось пройти, и никогда больше не вспоминать. Но дед Игнат слеплен из другого теста. Он пересказывает эту историю всем желающим, словно пытается напомнить, что мир обманчив. Что чем краше цветок, тем острее его шипы и смертоноснее яд. Что милый песик (в независимости от того привит он от бешенства или нет) способен сделать ребенка инвалидом. И что в тихом омуте – полно рогатых тварей.
- Очнулся я в подвале, - продолжает он, отведя взгляд в сторону. – Ужасно болел затылок – Вовка, видимо, треснул меня по голове, чтобы я не пришел в себя раньше времени. В подвале царила непроглядная тьма. На мгновение мне даже представилось, что он вырвал мне глаза, но эта мысль быстро исчезла. Ее вытеснил звук приближающихся шагов. Тот подвал был не таким, в котором твоя бабушка соленья хранила. Нет. Тот подвал начинался под церквушкой и заканчивался под его домом. Вернее: под церквушкой был вход, а под домом – основная часть. И соединялись они между собой тоннелем. Однако помимо этого тоннеля было еще два ложных.
Я увидел, как из-за поворота стал исходить свет. А потом оттуда вышел Вовка со свечей в руке и осветил окружающее пространство. Это было ужасно. Наверное, за проведенное там без сознания время, нос привык к запаху, поэтому я и не ощутил его, придя в чувство. Но глаза… глаза быстро подали нужные команды в мозг, чтобы мне как следует проблеваться.
Я был привязан к деревянному кресту, вкопанному в землю, а вокруг висели мертвые животные. Помню большую черную кошку, двух котят, щенка, нанизанных на проволоку мышей, ворону, с десяток воробьев, утку, замотанного в несколько узлов ужа, банку с засыпанными солью сучками .
А прямо передо мной висело сшитое бечевкой существо: туловище мелкой собачонки, голова кошки, вместо передних лап – человеческие руки с шестью пальцами… - Дед Игнат закрывает глаза и по щекам бегут слезы, но он не останавливается, а продолжает рассказ - Сукин сын, видимо, следил за нами не один день и знал о месте в колхозном саду, куда мы курить ездили. Он там, наверное, и топор припрятал, которым Максиму руки отрубил. И лопату, которой их с Мишкой закопал.
Мразь больная.
Меня снова стошнило. Да с такой силой, что я обблевал нижние конечности его творения – свиные ножки. Ты понимаешь? Он сшил вместе человека, кошку, собаку и свинью. «Это черти копошатся в твоем нутре, - начал он мне говорить. – Черти сыскивают пристанище во всем живом: в людях, собаках, мышах. Все эти твари червоточили грехами и я сжалился над ними. Я тоже был слаб, и во мне жили черти, но однажды ангел явился в мой сон и от имени Господа наставил на путь истинный. Он сказал, молитвы бессильны против грехов. Душу способна очистить лишь причиненная плоти боль. И проснувшись, я первым делом оскопил себя. Мужество – грех сотворенный Сатаной, дабы отдалить нас от Бога. Потом в сарае я нашел кошку с котятами. Она смотрела на меня своими животными глазами, и я видел в них Дьявола…»
Он долго рассказывал про всех зверушек, которые висели рядом со мной. О том, как и какую из них очистил от греха. Он твердил, что не все святые писания правдивы. Что многие из них вышли из-под пера Сатаны. Что душа есть даже у букашки, просто очень маленькая.
Переходил на крик, уверяя, что с каждым «благим» поступком он становился ближе к Богу. С каждым насаженным на проволоку мышонком все сильнее ощущал Его присутствие.
«Иисус Христос принес себя в жертву. Страдание Его было назидательным. Он показывал, каким образом мы должны уходить к Богу. Но Его не поняли. И теперь я должен помогать вам…»
В его голове такая каша была, что, наверное, и вправду сначала мозги от самогона протухли, а потом шизофрения в них приютилась.
Помню, он так широко улыбнулся (я аж подумал, у него морда порвется) и сказал:
«Из лона прокаженной шлюхи на свет могут вылезти лишь Дьяволовы дети. И если огонь способен очистить ее душу, то чад блудницы очистит лишь мучение на кресте». Я не понимал тех слов, пока не перехватил его взгляд и не увидел стоявшие по бокам и чуть сзади от меня два креста с распятыми на них останками детей. Они уже успели сильно разложиться, но даже если бы их и можно было опознать, я все равно не поверил бы, что это дочери Зины.
Но, увы, он снова заговорил.
«Я знал, что огня им будет не достаточно, и чтобы спасти души, пришлось выкрасть их. А Семен перед поджогом подкинул вместо них Комаровых…» Представляешь? Вовка как-то уговорил Семена принять участи в «благом» поступке по «очищению души», так тот еще и вину на себя взял. Выкопал тела ангелочков Комаровых, сжег их вместе с Зиной, а дочерей ее обрек на распятие. И в тюрьму сел вместо Вовки. – Дед Игнат замолкает.
Под седой щетиной подергиваются желваки, и он отодвигает бокал на край столика.
- Зло все это. Что пиво, что самогон – один черт. Отравляет мозги и только. Если бы не эта гадость, то отучился бы Вовка в своем училище, бабу нашел, женился. А так и себя загубил и других. Кому жизнь испортил, кого этой жизни и вовсе лишил.
- Дед, - говоришь ему, а в голос неуверенность закралась.
- Ах да. Рассказал он мне тогда о своей миссии, о зверушках этих и ушел, пообещав, что утром распнет. И больше я его никогда не видел.
- Как это?
- А вот так. Его той же ночью мужики так отмудохали, что он и соединился с богом своим. Ох, дурья башка, совсем забыл. Там в колхозном саду он допустил оплошность: закопал Максима и Мишку не удосужившись проверить – действительно ли они мертвы. Из Максима-то он душу выбил, а вот из Мишки – нет. Выбрался тот из могилы и в беспамятстве побрел домой. По дороге наткнулся на родителей Максимовых и кое-как рассказал им о смерти друга. Как тут было не поверить, когда Мишка весь перепачканный в земле да крови стоит, качается, глаза под лоб закатывает… Папка Максима сразу к Вовке побежал, а тетя Зоя отвела Мишку к нему домой, а оттуда к моим родителям направилась. Когда батя к церквушке прибежал, Мишкин и Максимов отцы уже вовсю мутузили Вовку. Про меня они ничего не знали. Думали, что с Максимом в одной яме закопан. Не буду разглагольствовать попусту, а так скажу: убили они его там, а церквушку подожгли к чертям собачим. Когда Мишка немного пришел в себя, он рассказал уже более подробно, что случилось и где случилось. Яму отыскали быстро, выкопали Максима, потом еще прочесали весь сад в поиске меня. Я же все это время находился под домом, привязанный к кресту. Весел в темноте и начинал плакать от каждого мнимого шороха, думая, что это Вовка идет ко мне с гвоздями и молотком. Так в темноте я провел трое суток, ожидая смерти. Спасла меня случайность. Дед Трифон роясь в кострище, наступил на обгоревшую крышку подвала и провалился вниз. Благо не сломал шею или не рискнул в одиночку поползти по тоннелям, а мужиков позвал на помощь.
Как я уже говорил, помимо основного тоннеля, там было два ложных, в которых еще по человеку встретили смерть. Ты их не знаешь, но они оба были хорошими людьми.
В ложных тоннелях имелось по прикрытой яме с острыми кольями на дне. До сих пор помню, как дядьки кричали. Говорят, они умирали на этих кольях не меньше пяти минут.
А я был спасен. Меня вынесли на улицу и отдали отцу в руки, который как раз прибежал.
Еще запомнилось, как шептались люди, глядя на меня. На пятнадцатилетнего пацаненка с седыми волосами. Наверное, все те сутки, которые я провел в подвале, Безносая стояла рядом, и с тех пор я стал стареть куда быстрее сверстников, за что получил инвалидность, раннюю пенсию и преждевременное право называться «дедом» а не «дядькой», мне ведь еще и пятидесяти нет…
Ты сидишь, допиваешь пиво.
Вопросов поубавилось, но гул остался.
Ты прокручиваешь в памяти, как ненароком провалился в яму рядом с баней и оказался в каком-то святилище.
Вспоминаешь, как впервые увидел греховную червоточину, льющуюся из каждой окружавшей тебя Божьей твари.
Но теперь ты знаешь, что обязан спасти их души и как это следует делать.
Автор - Андрей Миля
См. также[править]
Текущий рейтинг: 73/100 (На основе 82 мнений)
