Приблизительное время на прочтение: 76 мин

Сад Кошмаров

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск
Pero.png
Эта история была написана участником Мракопедии Towerdevil. Пожалуйста, не забудьте указать источник при использовании.


Эта история принадлежит циклу, содержащему рассказы:

А также


— Вальтер, ты вконец охуел? — ярость, исказившая лицо Хорста Мюллера была такой силы, что бледная гримаса казалась маской. — Ты понимаешь, что тебя стоило бы выкинуть из Отдела на улицу еще вчера?

Лицо Вальтера ничего не выражало — словно гипсовая статуя, он стоял по струнке, глядя куда-то в пустоту, но в глубине льдистых глаз можно было разглядеть мучительную боль откуда-то из далекого прошлого. Из времен, когда отец еще был жив.

— Без согласования, без едоков, без фармацевтической подготовки, даже без разведки ты пошел на ликвидацию вампира? И с кем!? Ритуалист, фармацевт и стажер, у которого молоко на губах не обсохло? Ты серьезно!? Давно с Хирше на похоронах за воротник не закладывал? Соскучился?, — забрасывал риторическими вопросами координатора седой начальник, словно заново удивляясь деталям отчета, — Ты понимаешь, что ты Зимницки чуть там и не оставил? Кто рассчитывал дозу? Сам? А ты не знаешь, что если сыворотку принимает не едок, то доза должна быть рассчитана до миллиграмма в зависимости от веса, возраста, телосложения, психического состояния, в конце концов!

Кулак со вздувшимися венами грохнул по столу раз, другой, третий, пока бутылка с минеральной водой не соскочила и не разбилась, обрызгав брюки обоим собеседниками.

— Или тебя Зимницки раздражает? Так давай я ее переведу — человека-то гробить зачем? Ты не знал, что она истеричка? Не знал, что у нее резистентность низкая? Хорошо она всего лишь сознание потеряла, а если бы передознулась девка? Сам бы и перекусил, да? Сука, не нравишься ты мне в последнее время, Вальтер, ох, не нравишься, — тон Мюллера сменился с гневного на тоскливо-плаксивый, — Я ведь тебя не просто так в отпуск отправил — я думал, у тебя мозги на место встанут. Ты понимаешь, что у тебя стажер гнили наелся? Потому что ты, блядь, сразу два здания обыскать хотел. Не терпелось, да? У тебя ритуалист сутки под капельницей провалялся, до сих пор антибиотики пьет и чешется постоянно! Ты, падла, хоть помнишь, как парня по имени зовут? Нет, он для тебя Карга! Инструмент! Хочешь — гвозди забиваешь, хочешь — гайки закручиваешь. Ты теряешь человечность, Вальтер, — устало закончил Мюллер.

Вальтер продолжал хранить молчание, словно утес, о который разбивались бушующие волны.

— Знаешь, Вольфсгрифф, почему у едоков нет ни семьи, ни друзей? Знаешь, почему они ни с кем, кроме друг друга не общаются? Они больше десяти лет не живут, Вальтер. А теперь подумай вот о чем: единственный человек, который тебя терпит — твоя подружка. И я не знаю, почему. Лично я тебя терпеть более не намерен. По крайней мере, не в качестве координатора.

Мюллер тяжело вздохнул, слепо пошарил глазами по столу, будто ища что-то, потом ткнул коротким мозолистым пальцем в кнопку интеркома.

— Ольга, позови мне Фритца, пожалуйста.

В тягостном молчании прошли эти пять минут. Хорст нервно потирал подбородок, покрытый короткой седой щетиной, Вальтер же продолжал безразлично изображать статую. Вскоре в дверь раздался робкий стук, и в кабинет начальника вкатился Боцман, нервно стреляя глазками по сторонам.

— Сервус, герр Мюллер, вызывали? — подобострастно пригибаясь, лебезил толстячок.

— Да, Фритц, присаживайся, пожалуйста, — глава Спецотдела указал на старательно игнорируемое Вальтером кресло перед столом.

Угнездившись плотным задом на твердом деревянном сиденье, оперативник тут же принялся беспокойно накручивать ус на указательный палец.

— Как жена, как хозяйство?

Боцман дернул ус так, что несколько волосинок остались между пальцев.

— Ладно, не до условностей, — нетерпеливо махнул рукой начальник, — Скажи мне вот что, Хирше, и сейчас мне нужна от тебя предельная честность. Что ты можешь сказать о последней операции, проведенной Вальтером — ту, где вы ликвидировали кровососа?

И без того круглые глаза баварца выпучились настолько, что, казалось, порвут кожу вокруг глазниц. Кожа на лице пошла пятнами, словно у оперативника неожиданно случилась аллергическая реакция, он надул щеки и заерзал в кресле.

— И еще, Фритц, — счел необходимым уточнить Мюллер, — Все, что будет сказано здесь — здесь же и останется. Ты не должен испытывать смущения от присутствия Вальтера — сейчас он тут не на правах координатора, а на правах обвиняемого.

Облегчение мелькнуло в серых глазах баварца. Ерзание и накручивание уса прекратились. Теперь Боцман был в своей тарелке.

— При всем моем уважении к герру Вольфсгриффу я вынужден отметить, — с удовольствием тянул слова на сельский манер Хирше, — что во время операции под угрозой оказались по меньшей мере трое оперативников по причине тактически неверного решения раздельно исследовать…

— А что же ты молчал, такой правильный, а? — ожил Вальтер, а в глазах его словно метались синие огоньки газовой плиты, — Что же ты не поделился мнением?

— Вольфсгрифф, — холодно прервал его Мюллер, — Твой отчет я уже читал. Мне более чем достаточно. Продолжай, Фритц.

— Так вот, — с плохо скрываемым злорадством продолжил Боцман, немного отодвигаясь подальше от Вальтера, — Я считаю, что разделиться было не просто необдуманным, а даже глупым решением со стороны руководителя операции. Послать оперативников с другой специализацией со стажером, да еще и в состоянии Insatiabilis — по-моему, это чудо Божье, что ребята справились без едоков.

— Хорошо, Хирше, — удовлетворенно кивнул Хорст, скорее Вальтеру, чем Боцману. — Опиши, пожалуйста, каков был бы твой план действий?

— Ну, я, честно говоря, вообще не понял, почему все решили ломануться в Нимфенбург, — снова начал накручивать ус баварец, — Надо было сначала дать задание информатикам, потом согласовать, и уже с командой бойцов врываться в логово, а этот, с вашего позволения, бардак…

— Благодарю, Фритц. С сегодняшнего дня ты назначаешься координатором «Доберманов», стажер Земмлер остается в группе, так что теперь он твоя головная боль. Обе руки Боцмана резко взметнулись к Хорсту, словно тот желал его удушить. Натруженные, мозолистые кисти ухватились за ладонь Мюллера и принялись ее ритмично трясти.

— Спасибо вам большое, герр Мюллер, я постараюсь не подвести, я приложу все усилия для максимальной продуктивности операций, моя инициативность будет находиться в пределах заданных инструкций… — нервно сыпал канцелярщиной Хирше. Недокрученный ус торчал в сторону, из-за чего вид у новоиспеченного координатора был лихой и придурковатый. Глава Спецотдела же, не обращая внимания на речи Фритца, сверлил взглядом безразличного к происходящему Вальтера. Когда благодарность Боцмана наконец улеглась и прервалась на очередной незаконченной фразе, Мюллер вытер руку о брюки и достал из ящика массивного деревянного стола пухлую папку с ничего не говорящей подписью «Коллекционер».

— А вот тебе твое первое задание, координатор, — не пряча усмешку, полную скепсиса, перевел тему Хорст, — Информатики «переняли» это дело у детективов Бундесполицай. На данный момент насчитывается более двадцати эпизодов. Имеется и выборка, и почерк, и даже что-то вроде анамнеза. Но вот ни одного тела — даже фрагментов — найдено не было. А это уже тянет на нашу компетенцию. Считай это проверкой — попробуй справиться своими средствами. Но смотри мне! Запахнет жареным — действуй строго по инструкции. Никакого геройства — согласование, боевая опергруппа, разведка, группа очистки, стопроцентная отчетность по каждому чиху. А ты, Вальтер, — наконец вспомнил Мюллер о безмолвной статуе за спиной Боцмана, — поучишься, вспомнишь, как оно — правильно работать, без самодеятельности. Тот даже не пошевелился.

* * *

«Она мне улыбнулась. Как же хочется улыбнуться в ответ. Нет, нельзя. Такая доверчивая, такая беспомощная, как весенняя армерия на склоне. Какие скулы! А эти глаза — словно спелая черешня. Тонкие черные волосы. Вот сюда — в щечку. И бедро. Надеюсь, она зашла не случайно. Ага! Ее принимают сегодня. Прекрасно. Всего две недели. Я дождусь тебя!»

* * *

Стефан сидел в пустой аудитории, закинув нога на ногу. Черные ботинки блестели в свете люминесцентных ламп так, как никогда не блестели даже на витрине. На брифинг он пришел раньше всех — вновь разочаровывать господина координатора опозданием ему не хотелось. Каждый раз, когда Вальтер был чем-то недоволен, его взгляд затуманивался, а сам он замолкал — казалось, он проводил в голове какие-то расчеты, выводил некий коэффициент «безнадежности» стажера. А Земмлер с ужасом думал — а что будет, когда этот коэффициент упадет ниже необходимого предела? Его уволят? Или ограничатся выговором? А может и вовсе посадят перед Лугатом во время очередной кормежки, выдадут ему больничную пижаму, положат на кушетку и привяжут ремнями? Стефан провел ладонью по щеке — гладкая, ни щетинки. Что же, хотя бы в неряшливости его обвинить сложно.

Распахнулась дверь, и на пороге возник Вольфсгрифф. Молча кивнув Малышу, он проследовал к первому ряду стульев и сел спиной к стажеру. Это было в новинку. Почему он не кладет материалы на проектор, почему он с пустыми руками, почему, в конце концов, он сел лицом к экрану, а не по своему обыкновению расхаживает у стены, как тигр, запертый в клетке?

Вскоре появились Бьянка и Марсель — как всегда вместе, но будто бы раздельно. Эта нарочитая, тщательно выстраиваемая и соблюдаемая дистанция бросалась в глаза своей неестественностью. Авицена почти бегом отправилась в самый угол аудитории, ни на кого не глядя, еще бледнее, чем обычно. Карга же молча, но обстоятельно пожал руку сначала Вальтеру, потом Земмлеру и только после этого уселся рядом с уткнувшейся в телефон Зимницки. Последним, чеканя шаг, не вкатился в своей обычной манере, а твердой походкой вмаршировал Боцман, с папкой в руках и торчащим в сторону усом.

— Группа «Доберманы», приветствую. Герр Мюллер попросил меня сообщить вам лично о грядущих изменениях.

Полный человечек раздулся, точно рыба-фугу, немного даже покраснев, и выпалил:

— Приказом от сегодняшнего дня, уже подписанным, — помахал Фритц в воздухе какой-то бумажкой, — Я, Фритц Хирше, всем вам хорошо известный, назначаюсь на должность координатора группы «Доберманы». Вальтер Вольфсгифф, — продолжал Боцман, обильно потея и избегая встречаться взглядом своих бегающих глазок с коллегами, — назначается на мою прошлую должность старшего оперативника группы. Я взял на себя смелость самостоятельно присвоить позывной нашему бывшему координатору. Отныне, в пределах операции Вальтер Вольфсгрифф будет именоваться не иначе, как «Златовласка».

Тишина навалилась на аудиторию тяжелым саваном. Ее нарушил тонкий, истеричный смех с заднего ряда — Авицена заливалась от души. Карга лишь изумленно пучил глаза, переваривая полученную информацию. Земмлер перестал дышать, ожидая в любую секунду какой-то безумной вспышки ярости, весь собрался, чтобы в случае чего схватить своего бывшего начальника прежде, чем он задушит глупого баварца. Стефану был виден лишь затылок Вальтера, но тот умудрялся без единого движения или слова источать холодную, всепоглощающую ярость — это было видно по побелевшим костяшкам, сжавшим подлокотник стула, по каменной неподвижности, по тому, как наливалась багрянцем шея. Не укрылось от Стефана и то, с какой смесью страха и злорадства Боцман следил за реакцией бывшего координатора. Кто-то ударил по спинке стула. Обернувшись, Земмлер увидел Бьянку, уже отсмеявшуюся. Та произнесла одними губами: «Не трясись». Оказывается, Стефан уже добрые минуты две сидел и дергал ногой. Боцман, явно насладившись произведенным эффектом, продолжил:

— И мне, как координатору, герр Мюллер уже передал наше новое задание. Ранее дело рассматривалось в полиции, но их расследование не принесло результатов. Подозреваемый Игнац Штоддарт был задержан и допрошен. Было проведено психологическое тестирование, выявившее целый комплекс серьезных расстройств у этого молодого человека девяносто четвертого года рождения — твой ровесник, кстати, Стефан, — подмигнул Фритц стажеру.

Хирше положил прозрачную страницу на стекло проектора, и на стене появилось лицо. Фото было явно сделано несколько лет назад, еще при получении нового паспорта. Со стены на Стефана смотрел вчерашний подросток. Испуганно выпученные глаза, короткая стрижка, лоб, покрытый угревой сыпью и немного выдающаяся вперед нижняя челюсть, как у бульдога. Губы как будто не сходились вместе, а из-под них торчали крупные, кривые зубы.

— Дай угадаю: его мама — это его же сестра? — ядовито бросила Бьянка, не отрывая взгляда от телефона.

— Смешно, Зимницки, — без тени улыбки отреагировал Боцман, — Думаю, ты будешь рада узнать, что этот парень трудится технологом в стоматологической клинике — тебе давно пора поставить скобки.

— Что-о-о-о? — возмущенно зашипела Авицена, прикрывая губами свои мелкие неровные зубки, — Да с каких это пор мы ловим на живца? Тем более, человека?

— Не совсем человека, Бьянка, — впервые подал голос Вальтер, — Наш уважаемый координатор не сообщил нам важную вещь — подозреваемый, возможно, является Temerados или обладает необходимыми знаниями для совершения клиппотических ритуалов.

— Я как раз собирался, — сквозь зубы с нажимом ответил Хирше, после чего продолжил в будничном тоне: — Господину Штоддарту вменяется похищение более двадцати человек за последние четыре с лишним года. Эти пропажи совпадают с началом его аусбильдунга в праксисе на Тале. Все пропавшие были пациентами доктора Майлера в разные периоды времени.

— Так дело же ясное! — простовато заметил Марсель, — Выборка налицо, прямая связь с жертвами присутствует, психологические тесты он тоже провалил — сидит, небось, зубы рвет потихоньку беднягам, а потом тела — в Изар.

— В этом отчасти и заключается причина, по которой все обвинения против подозреваемого развалились. Ни тел, ни орудий убийства, никаких следов — ничего не удалось обнаружить. Тогда его захотели взять на горячем — за парнем установили слежку. И ничего: Игнац ходил исключительно на работу, в магазин и на почту, все остальное время просиживал дома. За это время пропало еще два человека.

— А обыск в квартире? — поинтересовалась Авицена. Похоже, даже ее заинтересовала эта криминальная загадка.

— Чисто, — ответил Боцман, положив следующий кадр на проектор. На фото комната выглядела даже излишне аскетично, словно в нее переехали совсем недавно — какие-то сложенные коробки, батарея банок у стены, раскладушка и лэптоп.

— А…

— Да, жесткий диск прочесали целиком и полностью. Ничего, кроме скайпа и кучи книг по садоводству, — прервал Каргу баварец, — Ничего подозрительного. Ни рисунков, ни трофеев, полиция даже не нашла ничего похожего на орудие убийства. Не говоря уже о прямых уликах. С юридической точки зрения он чист.

— Тогда откуда такая уверенность в его виновности? Тем более, что исчезновения продолжались, пока парень находился под наблюдением? — напрямую спросил Стефан, искренне не понимая, почему все прицепились к несчастному.

— Полиция не смогла больше ничего раскопать, но, к счастью, наша юрисдикция распространяется гораздо дальше, — раздуваясь от гордости, тянул Боцман, — И вот, что удалось обнаружить информатикам на анонимном файл-хостинге. Отследив цепочку прокси-серверов и виртуальных машин, нам удалось найти вот это.

Изображение на стене сменилось — это были какие-то чертежи и анатомически точные наброски человеческих тел. При этом в расположении внутренних органов было что-то неправильное — как будто их кто-то раскладывал, пытаясь оставить пустое пространство сразу под диафрагмой.

— Что это? Какие-то маньяческие фантазии? Он на это дрочит? — цинично бросила Бьянка. Стефан скрипнул зубами — похоже, она была той еще сукой и без сыворотки.

Потихоньку он начинал понимать, почему Авиценна временами вынуждена носить темные очки.

— Зимницки! — хором прикрикнули Вальтер и Боцман, после чего воззрились друг на друга с нескрываемой злобой.

— Тише, милая, — приглушенно сказал Марсель с какой-то печальной нежностью, положив руку на плечо своей стервозной подруге.

— Перед вами на экране, — затараторил Хирше, стараясь побыстрее закончить этот фарс, — Расчеты того, какую часть толстой кишки, селезенки и желудка можно удалить для нормального функционирования организма. А вот, — следующий кадр, — сравнительный анализ полостей в мужском и женском организме — при удалении маточных труб, самой матки и яичников достигается разница приблизительно в двадцать кубических сантиметров. Также на полях обнаружены расчеты по витаминам и физраствору на вес человека. И то, что заставило нас вмешаться.

На последнем кадре были чертежи каких-то коробок, что-то, напоминающее офисные выдвижные ящики, ничего особенного. Но Боцману не пришлось даже уточнять, о чем именно идет речь — заметка на полях, крупным шрифтом — «Субъекты в сознании более эффективны».

* * *

За окном на горизонте лениво расцветало утреннее зарево. Дверь за Вальтером закрылась с тихим щелчком. Стандартная проверка зеркала, холодильника и растений. Ничего. Полив фикус, он наконец скинул с себя одежду, повесил брюки и рубашку на вешалку, к ним же отправилось и пальто. Закрыв шкаф, Вальтер оказался перед огромным зеркалом — от пола до потолка. Недолго он рассматривал собственное отражение — бледная до синевы кожа, мешки под глазами, потускневшие, почти стеклянные глаза. Скулы, казалось, вот-вот порвут тонкую кожу на лице. Проведя рукой по голове, Вольфсгрифф стряхнул с пальцев добрую прядь волос. Из зеркала на него смотрел кто-то совсем незнакомый, сломленный, потерянный.

Попятившись от зеркала назад, Вальтер тряхнул головой, пытаясь прогнать вызывающее страх видение собственной никчемности и этот стеклянный блеск. Может, именно сейчас Глассман придет за ним? По ноге пробежала судорога. Хорошо, что у него нет соседей. Издав дикий, нечеловеческий крик отчаяния, Вальтер сорвался с места и врезался в зеркало со всей силы. Осколки посыпались ему на голову и плечи блестящим режущим дождем, заскользили по лицу, разрезали руки и грудь. Израненный и обезумевший, он продолжал крушить свое жилище — вот неровным прямоугольником упала на пол плазменная панель, задев ногу. Кадка с фикусом улетела в стену, оставив вмятину, земля разлетелась по темному паркету. Картина, купленная им когда-то на выставке, разлетелась на две неровные половинки. Вскоре, когда бывший координатор «Доберманов» без сил упал прямо на осколки, перемешанные с землей и кровью, в его квартире почти не осталось целых вещей. Окровавленной рукой сняв с подиума удивительным образом не пострадавший от вспышки гнева мобильник, Вальтер, слегка приоткрыв веко — кровь заливалась в глаза, — принялся листать вкладку «Контакты». Дойдя до буквы «М» он ненадолго задержался напротив имени «Марго Делакруа», после чего, вздохнув, нажал на кнопку вызова другого номера. Раздались гудки. Вскоре, кто-то взял трубку, послышалось старческое кряхтение, и женский голос спросил:

— Кто это?

— Это Вальтер, мама.

— Вальтер! — обрадовался голос в трубке, — Я так рада, что ты пришел! Я что-то тебя не вижу, подожди, я найду очки.

Снова шуршание. Вальтер закрыл глаза, и перед его мысленным взором встала картина — как дрожащая, покрытая старческими пятнами рука слепо шарит по прикроватной тумбочке. Что-то упало на пол и загремело, покатившись — баночка с таблетками. Каждый раз роняет — с досадой подумал Вальтер. Вскоре он услышал, как заскрипели пружины матраса.

— Мама? Мама, возьми трубку!

— Кто говорит? — искренне удивился голос, — Кто здесь?

— Я здесь, мама. Это я, Вальтер, — терпеливо объяснил бывший координатор.

— Вальтер! Как я рада тебе! Подожди, я сделаю нам чаю.

— Нет, мама, подожди, пожалуйста, не клади трубку.

Из глаз сами собой потекли слезы, смешиваясь с кровью из многочисленных порезов.

— Подожди, дорогой, я позову отца, — невпопад бормотала женщина.

— Мама, я… — Ком в горле мешал говорить дальше. Голос предательски дрожал, и Вальтера выворачивало от жалости и ненависти к самому себе, — Мама, я не знаю, что мне делать дальше. Я больше не тот, кем был. Я думал, что делаю все правильно, но…

— Что случилось, дорогой? — казалось, что через густой серый мед, наполнявший мозг его матери, пробилось что-то, похожее на озарение, — Сынок, у тебя все в порядке?

— Нет, мама. Я… — слова будто застревали в потоке рыданий, воздуха не хватало, — Я думал, что могу что-то изменить, сместить чашу весов…Но ничего не меняется, никто не понимает, что это не просто работа, это…

— Кто вы? — перебила Вальтера женщина, что произвела его на свет, — Сейчас два часа ночи, перестаньте мне названивать!

— Уже шесть, мама. Скоро рассвет, — взяв себя в руки, уже спокойным голосом отстраненно сообщил Вальтер, — Спокойной ночи.

— Кто вы такой, перестаньте…

Бросив телефон куда-то в кучу мусора, в которые теперь превратились его вещи, Вольфсгрифф вытер слезы и кровь с лица. Мелкие осколки больно царапали щеки и уголки глаз. Он встал с пола, пройдясь по уничтоженной плазменной панели и наступив на сломанный пополам фикус, и оказался у холодильника. На спину налипли осколки зеркала, когда-то белоснежные трусы были испачканы землей и кровью. Открыв дверцу, бывший координатор надолго застыл перед полупустыми полками. Он будто намеренно тянул время, пытаясь отсрочить неизбежное — ту самую сладкую агонию, которой в итоге все и кончится. Потайное отделение приветливо щелкнуло: инъектор маняще блестел короткой иглой. Вена на шее жадно пульсировала, руки дрожали, пока Вальтер, застыв, взвешивал все «за» и «против». «За» всегда перевешивало, а палец на кнопке инъектора задерживался на секунду дольше, увеличивая дозу.

Острое жало сменилось нежным поцелуем Матери Матерей, агония сменилась экстазом. Сделав два неровных шага назад, он осел на кожаное сиденье банкетки и стал медленно сползать на пол, разрезая спину прилипшими осколками и не чувствуя этого. На лице Вальтера расплылась блаженная улыбка. Ласковая плоть Мatka словно укутывала его изнутри, погружая сознание в бесконечную бездну. Безносое, безглазое лицо склонилось над Вальтером, одарив его холодным влажным поцелуем. Бесконечные губы расслаивались, множились, покрывая тело бывшего координатора нежными прикосновениями, Вот безъязыкий рот расширился, растянулся по всему лицу и поглотил Вольфсгриффа целиком, наполнив его изнутри и снаружи.

* * *

Вопреки обыкновению, рабочий день сегодня и правда был днем, а не после восьми вечера. Более того, Боцман разослал всем сообщения о том, что приходить можно в гражданской одежде. С невероятным наслаждением Стефан сменил черную форму с длинными рукавами на песочного цвета бриджи, футболку и кожаные сандалии.

Теперь они с Марселем сидели на скамейке за ратушей и наблюдали за узким проулком между пафосным «Даллмайером» и «Людвиг Бекком», где и прятался вход в праксис доктора Майлера. Баварец, кажется, решил, что в полиции работают сплошь идиоты, поэтому посадил аж двух оперативников следить за стоматологией, на случай, если те обнаружат что-то «странное». На их счастье, рядом со скамейкой оказался лоток с мороженым. Стажер, кажется, успел съесть шариков восемь своего любимого кокосового. Марсель же, будто следуя какой-то странной аскезе, неспешно поглощал ванильное. Большую часть времени они провели в молчании, фотографируя входящих и выходящих из дверей праксиса пациентов. Удалось им увидеть и Штоддарта — долговязого, нелепого молодого человека в мешковатой неряшливой одежде и сильно отросшими волосами. Тот вел себя исключительно обыкновенно, держась спасительной тени здания. До скамейки, будто по какому-то злому замыслу тень не доходила, и Стефан успел пожалеть, что не взял с собой крем от загара. А Карга, в свою очередь, кажется, чувствовал себя весьма уютно — расслабленно развалившись на лавке, он благодушно глядел на мир через решетку ресниц. У Земмлера же от одного взгляда на черную чалму Марселя начинала потеть спина. Раньше пообщаться с сослуживцем ему не доводилось — вечно маячащая где-то поблизости Бьянка отбивала любое желание даже подходить к парочке. Теперь же скука и желание хоть как-то сблизиться с тем, кто, возможно, будет прикрывать твою спину заставило его, вопреки привычке, первым открыть рот:

— Марсель, слушай, а-а-а…-Стефан лихорадочно бегал глазами по повернувшемуся к нему собеседнику, — А тебе не жарко в чалме?

— Лучше так, чем голову напечет, — отрезал Карга и вновь погрузился в созерцание.

Вот и поговорили. Стефан мысленно выругался сам на себя и попытался найти более развернутую тему для беседы.

— Извини, ты ведь араб, я не ошибаюсь?

В полузакрытых глазах Карги мелькнул огонек ярости. Тот резко выдохнул через ноздри, за секунду пришел в себя и ответил:

— Нет, стажер, этой свинской крови во мне, к счастью, нет. Я — курд. Мои родители бежали из Ирака, когда мне было два года. Мой отец несколько лет положил на войну с этими собаками, но...

— Так ты не мусульманин? — удивленно спросил Стефан.

— Я — суфий. Это немного другое.

— Ты не веришь в Аллаха?

В ответ Марсель усмехнулся:

— Побольше, чем некоторые.

— Слушай, — Стефан немного замялся, понимая, что ступает на тонкий лед, но этот вопрос его живо волновал, — А то, что ты с Бьянкой… Так можно? Вы давно вместе?

Араб… Нет, курд — мысленно поправил себя Стефан — повременил с ответом, раздул ноздри, прищурившись, посмотрел на солнце. Потом, не отводя взгляда, заговорил:

— А всегда ли мы делаем то, что нам можно, стажер? Иногда мы делаем то, что нам хочется. Если женщине нравится, что ее бьют в постели — это ее грех, а не мой. Я стараюсь соблюдать маленькие правила — делать намаз, не есть свинины, не пить алкоголя. Не знаю, прав ли я, но мне кажется, что это дает мне некоторое право нарушать большие.

— Например, принимать сыворотку? — перестав соблюдать политкорректную осторожность, спросил Земмлер.

— А как ты видишь мою веру в целом? — с горькой ухмылкой спросил Марсель.

— Ну… — Земмлер замялся. Сказать что-то определенное о мусульманах он не мог. Перед глазами вставали либо страшные кадры из новостных выпусков о Сирии, либо крикливые турки с Банхофа.

— Я понял. Неудивительно. Вам нарассказывали страшных сказок о талибах, шахидах и священной войне против неверных. Я скажу тебе, что такое ислам, — Карга напряженно выпрямился, словно собирался прочесть лекцию, — Аллах — это свеча, самая яркая свеча во всей Вселенной. И мы — глупые мотыльки — летим на ее свет. Кто-то раньше, кто-то позже будет готов подлететь к этой свече и принять ее свет. Но есть и те, кто стремится от свечи прочь, во тьму. И если раньше я думал, что во тьме есть лишь мрак и неверие, то теперь…Теперь я знаю, чего может стоить даже один взгляд туда, в бездну. И я иду во тьму добровольно, неся с собой свет Аллаха, чтобы разогнать ее, указать путь тем, кто потерялся и…уничтожить тех, кто зовет во мрак намеренно.

— То есть, получается, Аллах тебе разрешил использовать сыворотку, ритуалы и прочее? — уже не скрывая любопытства, спросил стажер.

— Если победить шайтана можно лишь его оружием — значит, надлежит взять в руки это оружие и бороться, — продекламировал Марсель, словно выглядывая что-то вдали. — И ты считаешь, что мы можем победить? Не мы двое, не наш отдел, а человечество?

— Тот, кто не ожидает победы, не должен браться за копье. Знаешь, наши имамы со мной не согласятся, но я всегда знал, что шайтан — женщина, — как-то странно усмехнулся Карга.

— Ты про Зимницки? — неуместно пошутил Стефан, желая перевести тему.

— Нет, — излишне серьезно, после глубокого вздоха ответил Марсель, проведя обеими ладонями по лицу, словно умываясь, — Не про нее.


В четыре часа пополудни праксисы прекращали свою работу. Вот из-за тяжелой деревянной двери выскользнула последняя клиентка — маленькая аккуратная старушка. За ней, немного погодя, выплыл большим белым китом полноватый доктор Майлер. Выбегали, окрыленные вечером пятницы, медсестрички. Количество зашедших и вышедших пока сходилось. Карга весь приосанился, напрягся, вынул из кармана какую-то маленькую булавку, недолго повертел ее в пальцах и спрятал в кулак. На другую руку он надел кольцо с Пастью Забвения, развернув львиную голову клыками внутрь. В проходе мелькнула долговязая фигура Игнаца, Марсель поднялся и направился наперерез подозреваемому, бросив на ходу уже порядком поднадоевшее Стефану «Учись, стажер!».

Земмлер, не привыкший оставаться в стороне, тоже встал со скамейки, в последний раз надкусил белый шарик мороженого, прежде чем бросить его в урну. Если курд собирался зайти спереди, то Стефан подстрахует со спины — кто знает, на что способен этот загнанный в угол хищник? На него-то Штоддарт был вовсе не похож — он, скорее, напоминал запуганное, нескладное травоядное. Казалось, подойди слишком близко, и парень даст стрекача. А Карга шел очень близко. Даже слишком — скандаля с кем-то по телефону, он якобы неловко взмахнул рукой, сделал шаг в сторону и опрокинул тощего беднягу на брусчатку своим могучим торсом. Никакой грации газели или ловкости белки у Игнаца не оказалось — тот повалился на землю сломанным огородным пугалом, разбросав свои неестественно длинные конечности в стороны. Из старомодного портфеля выпали контейнер из-под еды, пластиковая пустая бутылка и какая-то папка. Стефан не преминул среагировать и подбежал к пострадавшему, помогая ему подняться. Карга собирал вещи Игнаца, зычно бормоча извинения, после чего принялся отряхивать его поло. Краем глаза Стефан заметил, как еле заметным клещом булавка с жучком впилась в шею работника стоматологии. Тот только недоуменно почесался, мотая головой, будучи слишком растерянным, чтобы сосредоточиться на чем-то одном — курд махал руками перед лицом доходяги, мешая французский и арабский с немецким. Земмлер присоединился к этому цыганскому гипнозу, справляясь у объекта наблюдения, не ушибся ли он, не повредил ли чего, не дожидаясь ответа. Наконец, Игнац, будто что-то понял, вырвался из объятий Стефана, обернулся, недоуменно глядя на него — мол, чего пристал? Вблизи лицо Штоддарта оказалось еще более некрасивым — выпученные жабьи глаза, кожа, обильно обсыпанная угрями и зубы. Торчащие, неровные, будто подгоняемые своими нетерпеливыми собратьями, они хаотично усеивали его десна в два слоя. Беспорядочно нагроможденные друг на друга, словно могильные камни на старом кладбище — белые, крепкие, они придавали его лицу некие первобытные черты.

— Ижвините, — неразборчиво пробормотал Игнац, пытаясь выйти из «окружения». На миг солнце будто потускнело, воздух задрожал, ткань реальности дрогнула — по лицу Марселя пробежала тень, преображая его черты, передавая его тело и разум на долю секунды под контроль монстра. Он открыл рот, уже собираясь что-то сказать, потом захлопнул, повторил эту странную процедуру еще дважды, напоминая губастого карпа в чалме.

— Шпашибо, — невпопад ляпнул Штоддарт и зашагал прочь, запихивая на ходу в портфель слишком крупный для этого контейнер. Карга так и остался стоять, пялясь в пустоту перед собой. С пальцев его капала кровь.

— Марсель? — позвал его Стефан. Курд, кажется, видел и слышал что-то свое, и его зрачки были расширены от ужаса, — Карга! Проснись! — крикнул стажер в самое ухо оперативника. Тот вздрогнул, по бугрящимся бицепсам пробежала легкая дрожь, как у животного, и Карга, наконец, снял палец с окровавленной львиной пасти.

— Что случилось?

— Не уверен, — Марсель мотал головой, словно в уши ему попала вода, тяжело дышал и растерянно бросал взгляд то в одну сторону, то в другую, — Похоже, он и правда Поврежденный — клиппот не нашел цели и вцепился в меня.

— Ты что-то видел? — с неподдельным интересом спросил Стефан.

— И да, и нет. Не знаю. Кажется, видел. Какую-то воронку, а на ее дне, очень далеко, что-то, похожее на… Не знаю, — Марсель замолк, погрузился в мысли.

— Похожее на что? — выждав секунд десять, все же переспросил Земмлер.

— Не знаю, говорю же тебе. Много всякого. Сначала мне вспомнилась служба в Иностранном Легионе, потом Бьянка — еще подростком, как мне показалось. А потом я ухнул куда-то в темноту, а в ней…В общем, неважно, — тряхнул головой Карга, отбрасывая эти трудные, неповоротливые мысли, — Жучок я на него нацепил, пошли отчитаемся.

Весь путь до Театинеркирхе они преодолели в абсолютном молчании. Иногда курд недоуменно смотрел на обычные вещи — собак на поводках, рекламные баннеры и витрины, будто заново вспоминая, что это такое. Стефан со странной смесью иронии и заботы время от времени слегка подталкивал залипшего громадня в спину, и тот безропотно топал вперед, как бычок на бойню.

В Общем Зале сегодня было почти пусто — лишь пара бледноглазых едоков сидели на диване в уголке и что-то друг другу показывали на телефоне, невпопад разражаясь неприятным смехом. Марсель со Стефаном были первыми из «Доберманов». Стажер отошел к автомату с напитками — взять себе апфельшорле, а курд уселся за столик у самого входа и принялся сосредоточенно сверлить взглядом стену напротив. Вскоре на пороге появился Вальтер: потасканный вид бывшего координатора заинтересовал даже едоков — те оторвались от гаджета и принялись громким шепотом обсуждать внешность Вольфсгриффа, его многочисленные порезы и усталый вид в целом. Земмлер собирался уже справиться о здоровье своего сослуживца, но по пустому залу загуляло кем-то небрежно брошенное «Златовласка», и стажер, наткнувшись на яростный взгляд голубых глаз поспешил сделать вид, что вовсе не смотрит в сторону Вольфсгриффа. Бьянка вошла вскоре вслед за Вальтером — спешно клюнув Каргу в щеку, она уселась рядом и, словно подражая едокам, спряталась за экраном телефона. Боцман по праву нового координатора позволил себе явиться последним. Словно в пику методу работы своего бывшего начальника, никаких распечаток он с собой не нес — лишь круглый живот и бесконечное самодовольство.

За мясистыми красными щеками прятались живые, хитрые глазки, бесстыдно ощупывавшие каждого из подчиненных. Скользнули по Стефану — тот даже заслужил благосклонный кивок, — с пренебрежением окинули взором Каргу с Авиценой, надолго, с некоторым изумлением, задержались на Вальтере.

— Добрый вечер, мои дорогие! Как продвигается дело? — нарочито бодро обратился Хирше к Стефану и Марселю.

— Операция прошла успешно, — вытянувшись по струнке заговорил Малыш, убедившись, что Карга решил не придавать значения внешним раздражителям, — Количество вошедших и вышедших из стоматологии сошлось, проблем с объектом наблюдения не возникло, жучок размещен.

— Хорошо, номер жучка вы информатикам уже перекинули?

— Номер жучка информатикам известен еще до начала задания, это же они его и выдают! — раздраженно вмешался Вальтер, — Ты бы хоть порядок проведения слежки прочитал для разнообразия, а не только твои дебильные кроссворды из «Бильда»!

— Старший оперативник «Златовласка», — подпустив стали в голос нервно выкрикнул Фритц, вызвав смешки со стороны едоков, — В дальнейшем я бы попросил Вас обращаться ко мне в рамках существующей иерархии, по крайней мере в формальной остановке, в следующий раз одним предупреждением не обойдется!

Раздался хруст костяшек. Вольфсгрифф шумно втянул воздух через ноздри, выдохнул и нарочито спокойно кивнул, к вящему удовольствию Боцмана.

— Итак, господа оперативники, в таком случае, нам остается только ждать дальнейших перемещений объекта. Предлагаю последить за Штоддартом часа три, если ничего интересного не увидим — разойдемся по домам, отпущу сегодня всех пораньше — тем более, Карга с Малышом свою смену уже отработали, — из-за спины жестом фокусника Боцман извлек планшет и продемонстрировал всем небольшую карту со светящейся точкой на ней и онлайн-трансляцию с нескольких камер, размещенных в квартире Игнаца.

* * *

«Чертов араб. Из-за него я чуть все не рассыпал. А если бы мой драгоценный груз упал в какую-нибудь лужу или вовсе потерялся бы? Кто знает, когда бы она пришла в следующий раз. Что там у нее было? Ага. Гингивэктомия. Нет, это штука одноразовая, второй раз она бы точно не пришла. В следующий раз придется быть аккуратнее. Подождать пару дней, чтобы не было подозрений? Нет. На подготовку уйдет еще масса времени, а скоро уже отправлять следующую посылку. Хорошо. Сегодня же вечером. К тому же мне так не терпится…»

* * *

Оперативники откровенно скучали. Марсель, совершив намаз, разлегся на длинной металлической скамье и, кажется, задремал. Вальтер сидел под вытяжкой и мусолил в зубах сигареты, поджигая одну за одной, Бьянка продолжала серфить в интернете, а Боцман снова подговорил едоков на несколько партий в покер. Стефан же, словно чувствуя, что не вписывается ни в одну из компаний, сидел и пялился в планшет. Штоддарт занимался исключительно своими скучными домашними делами — поел в одиночестве, пялясь в телевизор, потом уселся прямо на пол, разложил перед собой несколько журналов, кажется по ботанике — качество видео оставляло желать лучшего. От скуки Земмлер стал прислушиваться к трепу компашки за покером:

— И в общем-то, равноправие — это здорово, — разглагольствовал Боцман, двигая по столу мелкие монетки, служившие «фишками» игрокам, — Вы сами-то посудите — что хорошего в том, что баба ходит, похожая на мешок из Икеи — одни глаза торчат. Но как-то далековато это зашло.

— Ага — по-волчьи осклабился Клещ, — Тут главное — палку не перегнуть. Я вот с абортами не определился. С одной стороны — это легальное убийство детей, но с другой — бабе позволено что-то решать!

Громкий смех заставил даже невозмутимую Авицену поднять голову и прислушаться к разговору.

— Палку давно уже перегнули. Виданное ли дело — главы компаний, политики, чиновники, полицейские даже — везде теперь женщины. Некоторые фирмы даже квотирование ввели, это же маразм какой-то!

— А вы против, герр Хирше? — с вызовом спросила Бьянка, вставая с алюминиевого стула, вытягиваясь во весь свой громадный рост. Стефан почти забыл о необходимости слежки за Штоддартом, чуя, как в воздухе, зреет конфликт.

— Да как тебе сказать, Зимницки, — посмеиваясь, словно от легкого смущения, начал Боцман, — Так уж меня воспитали, что мужчина — воин, добытчик, правитель, ученый, в конце концов, а у женщин вполне конкретная задача — «киндер, кюхе, кирхе» — то, что у них от природы получается лучше всего. А мы будем делать то, что лучше выходит у нас.

Пока Фритц говорил, от внимания Стефана не ускользнуло, что Авицена вынула из кармана айфон, небрежно бросив его на стул, и стянула свои бесцветные жидкие волосы резинкой на затылке.

— Например, господин координатор, — яростно набирая воздух, прерывисто спросила девушка, снимая один за другим многочисленные кольца и браслеты, — Вы считаете, что женщина в бою не сравнится с мужчиной?

Гиенами загыгыкали едоки, печально вздохнул Карга, оказывается, слышавший весь разговор, и добродушно усмехнулся Боцман, шевельнув усами.

— Девочка моя,…

— Я вам не девочка!

— Хорошо, не девочка. Послушайте меня, оперативник Зимницки. Не подумайте, что я вас недооцениваю, но поймите меня правильно — сравнение боевых качеств мужчины и женщины — это же просто смешно.

— Смешно тебе? — задыхалась от ярости Авицена, — А давай мы выясним, у кого здесь яйца! Один бой, без правил, до капитуляции или отлючки. Проведем небольшой спарринг.

— Милочка, — масляно улыбался баварец, — ну это же не серьезно, зачем нам здесь что-то выяснять, вы, Зимницки, прекрасный фармацевт, я это очень ценю, зачем нам нужен этот фарс? Испорчу еще ваше прекрасное личико…

— А ну-ка вставай, мешок с дерьмом, и мы сравним сейчас боевые качества — мои и деревенского яйценосца, который ничего сложнее навозной кучи в жизни не видел. Вставай, свиноеб старый!

С лица Хирше улыбку словно сдули. Медленно, грузно, баварец поднялся со стула, положив карты на стол рубашкой вниз — комбинация была проигрышная, вовремя соскочил! — и вышел в середину общего зала, где в типичной боксерской позе его уже ожидала Зимницки.

— Мужчина, — неспешно рассуждал баварец, сбрасывая легкую фланелевую куртку прямо на пол, — От природы не только сильнее и выносливее женщины. Так уж получилось, — хлопнул он подтяжками в подтверждение своих слов, — Что через всю человеческую историю красной линией тянется мужская тяга к насилию.

Забавный толстячок был почти на полторы головы ниже оперативницы — расслабленный, держа руки на подтяжках, он добродушно глядел на разъяренную Авицену. Та напала без предупреждения.

Два обманных удара в корпус прошли почти незамеченным. Острое колено взметнулось, целясь в пах Боцману. Тот как-то хитро шагнул в сторону, сделал подсечку, и блондинка, влекомая собственной инерцией, проехалась животом по полу.

— Мы более жестоки, у нас в крови желание травмировать, причинять вред и унижать, — продолжал разглагольствовать Боцман, резко топнув ногой туда, где секунду назад лежало запястье девушки. Та вновь вскочила на ноги и принялась осторожно по-боксерски прыгать вокруг баварца, ища удобную позицию для удара.

— Для нас нет приема слишком грязного, или способа слишком страшного, когда нам нужно сокрушить противника, — на последнем слове он слегка крякнул, уходя от серии ударов по почкам и впечатал тяжелый, словно кузнечный молот, кулак в открывшуюся из-за вытянутой рук диафрагму противницы. До Стефана долетел звук выходящего из легких воздуха, потом раздался хрип — бедняжка пыталась продышаться.

— Так уж сложилось, что наш мозг устроен именно подобным образом, и дело тут вовсе не в физическом развитии. Мужчина всегда победит женщину, по одной простой причине — мы были созданы, чтобы доминировать, а вы — чтобы подчиняться.

Издав крик ярости Бьянка, отбросив осторожность, выбросила вперед руку, желая вцепиться в глаза Боцману. Тот словно перетек куда-то в сторону, проглотив ее руку подмышкой, после чего сделал неожиданно изящный шаг в сторону, словно танцевал танго и пальцы девушки оказались у него в руке.

— Карга, сидеть! — скомандовал Боцман, даже не глядя в сторону Марселя, который уже тревожно вскочил и нервно переступал с ноги на ногу, наблюдая за схваткой. Потом Хирше потянул руку вниз и лицо Бьянки исказила гримаса боли, по щекам ее покатились слезы.

— Болевые ощущения, — спокойно продолжал лекцию Фритц, выгибая пальцы девушки под неестественным углом, удерживая ее плечо подмышкой, — Тоже не ваш конек. Кажется, кто-то из ваших околофеминистических ученых сравнил роды с ощущением множественных переломов всех костей, — в голосе координатора ненадолго появилось напряжение.

Раздался хруст, — Однако, смотри — даже один перелом для тебя становится неразрешимой проблемой.

Красный от напряжения, потный лоб Боцмана вмазался в лицо Бьянки и та повисла безвольной куклой в руках своего мучителя.

— Именно поэтому, — понизив голос, почти шептал координатор тихонько подвывающей Авицене, — Мужчина должен защищать и обеспечивать женщину, а от той лишь требуется, чтобы на столе стоял свежий айнтопф, дети уложены спать, а глотка — готова принимать член.

Боцман разжал руки, и девушка повалилась на бетонный пол, словно марионетка с подрезанными ниточками.

— Эй, стажер, — бодро крикнул координатор, надевая куртку, — Как тем дела у нашего подследственного? Шевелится, не сдох?

Переведя взгляд с силящейся подняться с пола Авицены на почти не запыхавшегося Боцмана, Стефан вспомнил о планшете. Тот тревожно мигал красным сообщением «сигнал потерян».

— Что там у тебя? — грубо вырвал прибор из рук Земмлера координатор, — Упустил? Позорище. Я же сказал тебе следить. Сковырнул небось жучок и в унитаз его сбросил. Где этот говнюк?

Ни на одной из камер Штоддарта не было — квартира, подъезд и дворик были пусты.

— Придурок! Да ты понимаешь, что из-за тебя целый день насмарку?! Что я Мюллеру скажу? Что умственно-отсталого за планшет посадил?

— Господин координатор, разрешите вмешаться! — Словно упавший лист железа, громыхнул голос Вальтера, — Вы же знаете, что если снять жучок — он все равно продолжит передавать сигнал, а запись с камер можно отмотать назад. Златовласка поднялся с места и подошел к Боцману, легким движением вынув из его руки планшет, — Но самое главное — если сигнал потерян — это может означать лишь три вещи: первое — что у Игнаца есть помещение с абсолютной изоляцией, второе — что Игнац уничтожил маячок — и эту версию мы отбрасываем тут же — прибор всегда сигнализирует о поломке и извлечении. Вольфсгрифф замолчал, просматривая записи с камер — молодой человек аккуратно собрал литературу в стопку и с ней направился в туалет, куда, из этических соображений, полиция камеру не поставила.

— А какой третий вариант? — нетерпеливо спросил Хирше, раздраженно начав накручивать ус на палец.

— А третий вариант как раз самый вероятный. Похоже, мы имеем дело с Temerados с собственным карманным измерением.

— Bordel de merde! — раздалось со стороны Марселя.

Все обернулись в его сторону.

— Прошу прощения за мой французский, — усмехнулся курд, — Но процедура интервенции в частный мир — это практически невозможно без желания владельца. Взломать чужое измерение без надлежащего «якоря» — это как подобрать пароль вслепую, а тут «якорем» является сам субъект.

— Так может, лучше его просто убить? Это дешевле и быстрее. Что думаешь, Бьянка? — обратился Боцман ко все еще дезориентированной Зимницки, растерянно прижимающей кисть руки к груди, — Сходи в медпункт! И не стони ты так — это всего лишь мизинец. Наложат шину — будешь чай пить, отставив мизинчик — немного аристократичности тебе не помешает, — Фритц рассмеялся над своей шуткой, но никто его не поддержал, все лишь смотрели вслед пошатывающейся Авицену, пока та не скрылась в дверях. Что скажете, господа оперативники? Нет человека — нет проблемы? — обвел он взглядом своих подопечных. От глаз стреляного воробья не укрылся возбужденный синий огонек в глубине глаз Златовласки, будто бы призывающий «Давай же, сделай это, вперед, убей его!»

— Впрочем, Мюллер потребует доказательств вины подозреваемого — хотя бы фрагменты тел потерпевших или орудие убийства. Нельзя же просто так взять и убить человека исключительно за то, что он — Поврежденный, верно?

— Инструкция предусматривает установку наблюдения за Temerados и в случае отказа от сотрудничества — подается запрос на ликвидацию, — как бы невзначай заметил Вальтер.

— Может, обратимся к Лугату? Его ответ теоретически может считаться доказательством вины подследственного, — предложил Малыш.

— Так-то оно так, — шевелил усами Боцман, явно переваривая полученную информацию — медленно, со скрипом, так что даже забыл о своем желании проучить Малыша, — Но приказ Мюллера был — «справляться своими силами».

— А еще — «не геройствовать», господин координатор, — ядовито заметил Вальтер.

— Отставить! Старший оперативник Златовласка, этот разговор был строго конфиденциален и раскрывать его подробности имеем право исключительно я и Хорст. А вам я предлагаю воздержаться от необдуманных комментариев.

Скрип зубов Вальтера было слышно даже слишком хорошо. Бросив «пойду подышу» он на каблуках развернулся и медленно, словно меряя шагами помещение, покинул Общий зал.

* * *

«Ну здравствуй, моя милая. Нет, не бойся, я не отберу твою красоту, я ее лишь приумножу. Так, пятьдесят четыре килограмма, метр шестьдесят три с половиной, делим на… О, проклятие, как это неудобно, что здесь не работают калькуляторы! Двоих угробил, прежде чем понял, в чем тут дело. Вот, теперь все. Поспи, дорогая, а я еще немного потружусь. Это всегда так волнующе, когда плоть расходится ровным разрезом, словно приоткрывая перед тобой прекрасные тайны человеческого тела. Несколько разрезов — и ты станешь совершенной. Проклятие, нет, не смей мне истекать кровью! Нужно будет положить зажимы поближе. Ни черта не видно в этой темноте. Светодиодов недостаточно. Надо будет попросить у Вулко бестеневую лампу — я же так зрение посажу и заготовку испорчу. Значит, это все в ведро — на компост. Надрез вот здесь, здесь и в основании позвоночного столба. Отлично. Больше никакого движения. Теперь ты готова принять истинную красоту. Но прежде — один финальный поцелуй, прежде чем я нацеплю на тебя каркас. Как приятно плоть расходится под зубами. Жесткие волоски слегка щекочут щеку. Ага, теперь надо зашить — не хватало нам еще гниющей раны. Отныне и на тебе есть маленькое пятно несовершенства — на глубинной, внутренней стороне бедра — но его никто никогда не увидит — даже я. Что-то я увлекся. Надо подготовить новую партию и сходить на почту.»

* * *

— Проблема интервенции в частные измерения заключается в первую очередь в том, что нам неизвестен способ, которым данный конкретный Поврежденный перемещает людей в свое измерение. Можно перепробовать с тысячу способов, и не угадать, — объяснял Марсель окружившим его оперативникам, не переставая виновато бросать взгляды на Бьянку. Та баюкала левую руку, на мизинце которой белел гипс — Главная проблема заключается в том, что и допрос Штоддарта тоже скорее всего ничего не даст — он просто сбежит к себе, и так как является якорем сам — не обязан возвращаться в первоначальную точку перехода.

— А как насчет того, чтобы накачать его психотропами, амобарбитал там, пентатол натрия — и он сам все выложит, — предложил Стефан, вспомнив обрывки знаний фармацевтики, которые он успел вынести из лекций в академии.

— Нельзя, — мотнул головой Карга, — У Поврежденных, особенно если они врожденные, эта способность на уровне бессознательных инстинктов — как дыхание. Они сами в большинстве своем это почти не контролируют. Но переход — самая стандартная реакция для Temerados в опасных ситуациях.

В Общий зал влетел запыхавшийся информатик, звеня многочисленными кольцами в ушах:

— Еще один эпизод! Из сегодняшних пациентов, — выпалил он, задыхаясь и утирая пот со лба, — Пять минут пытался дозвониться, Хирше, где ваш телефон?

Боцман растерянно оглянулся на стол, где играл с едоками в карты. Старенький «Самсунг», вибрируя, неуклюже полз по столу, точно полураздавленный жук.

— Прошу прощения. Так что за эпизод?

— Мы посмотрели по базе клиентов в АОК, — продолжая шумно глотать воздух, начал информатик, извлекая из кармана крупный смартфон, размером с добрую лопату, — Пациентка доктора Майлера с прошлого месяца, восемьдесят шестого года рождения, Кармен Швиртц, приходила на гингивэктомию, операция прошла успешно, повторных терминов не назначено.

— Ага, — улыбнулся Боцман, словно что-то поняв, — Боялся упустить. Когда пропала?

— В аккурат через пять минут после того, как ушел сигнал с жучка, господин координатор, — ответил информатик, — Пропала прямо из дома. Ее муж на истерику изошел, полиции пришлось его утихомирить. Он же и вызвал.

— Так, стажер, быстренько отмотай нам на момент пропажи сигнала, — приказал Боцман. Стефан доскроллил до нужного деления и протянул планшет так, чтобы всем было видно.

— Так, хорошо, на камерах его нет, еще на минуту назад.

Ничего, только пустая комната.

— Еще!

Ничего.

— Еще!

Вот он — Игнац Штоддарт идет в ванную комнату — одет по-домашнему, ничего особенного — просто обычный человек идет почистить зубы перед сном.

— Так, ладно, поехали к нему, сейчас мы все из него выбьем. Возьмем пару едоков с собой — хрен он у них куда вырвется, — ворчливо отмахнулся Боцман от бесполезной записи.

— Постойте! — вдруг крикнул Стефан, водя пальцами по экрану, — Смотрите, у него что-то в руке!

— Ну-ка, — Хирше по-хозяйски выдернул планшет из рук молодого сослуживца и увеличил изображение до крупных, с отпечаток пальца размером, пикселей, — И что это может быть?

— Ватный тампон. Такой обычно кладут за щеку, — впервые с момента столкновения с Боцманом подала голос Бьянка, загоревшаяся азартом охоты, — Это же явно из стоматологии. Смотрите, на нем, кажется, даже кровь осталась.

— Принцип целостности, — раздалось откуда-то со стороны дверей. Вальтер стоял, прислонившись к стене, и, похоже, последние минут пять внимательно слушал рассуждения оперативников.

— Ну конечно! — звонко хлопнул себя ладонью по лбу Карга.

— Объясни, будь добр, — недовольно обратился к курду Фритц, старательно игнорируя Вальтера.

— Один из самых распространенных способов клиппотического воздействия, он же один из самых простых, — Карга явно влез на своего любимого конька, и тут его было не остановить, — Здесь играет роль такое явление, как квантовая запутанность, но по законам Бездны. Что происходит с частью — то же произойдет и с целым. Таким образом, придавая части новое квантовое состояние — то есть полноценное отсутствие в нашем мире и перемещение этой части в мир иной — так же и целое стремится к воссоединению.

— А можно для нас, свинопасов, — произнеся последнее слово, Хирше насмешливо взглянул на Бьянку, — попроще?

— Он перемещает выбранную жертву в свое измерение, используя ее кровь в качестве одноразового личного якоря, — лениво разжевал Вольфсгрифф, глядя куда-то сквозь пространство.

— Я попросил объяснить Марселя, а не тебя, Златовласка. Твое поведение начинает мне действовать на нервы — у тебя, насколько мне известно, нет специализации ритуалиста, так что твое мнение в данном случае иррелевантно, — после злой отповеди через плечо Хирше повернулся к курду и спросил, — Это правда может так работать?

— Более того, вероятно, так и есть, — ответил Карга, стараясь одновременно смотреть на обоих начальников — на бывшего и нынешнего.

— В таком случае, поздравляю, стажер Зимницки, вы добились от Спецотдела гутшайна на брекет-систему от одного из самых дорогих ортодонтов Мюнхена, — с шутливой торжественностью провозгласил Боцман.

— Боюсь, моих внешних данных будет недостаточно, чтобы вызвать интерес у подследственного, господин координатор, — с плохо скрываемой злобой почти прошипела Авицена.

— О, не волнуйтесь, Зимницки, достойный визажист вылепит Мерелин Монро из любой дурнушки, так что заодно вам оплатят и косметический салон, — глумился Фритц, ловя изумленные взгляды оперативников. Все ждали взрыва, истерики, грубого ответа — чего угодно! — но Зимницки лишь стрельнула глазами в сторону Вальтера, после чего покорно кивнула и уже напрочь лишенным эмоций голосом отозвалась:

— Как прикажете, герр Хирше. Когда приступаем?

— Общий сбор завтра в десять утра, Зимницки — тебе в восемь. А пока — файерабенд!

* * *

Спал Стефан плохо — в голове снова и снова прокручивалась сцена избиения Бьянки координатором. Только во сне Хирше перестал себя ограничивать — намотав на кулак лишенные цвета волосы Зимницки, он крошил ее лицо об бетонный пол, вминая нос, ломая надбровные дуги, дробя челюсть. Кровь разбрызгивалась вокруг, а следом за ней разлетались неровные осколки зубов. В какой-то момент голова Авицены повисла в воздухе — ее лицо превратилось в кровавую кашу, а рот — в зияющую дыру с неровными краями и каймой лопнувших губ. Те словно силились что-то то сказать. И так несколько раз за ночь. Искусанный язык, развороченный рот и кровь, забивавшаяся в горло мешала расслышать то, что пыталась сказать оперативница. Лишь под утро, почти одновременно со звонком будильника, Стефану удалось разобрать бессмысленное «От качелей налево, напротив фламинго через забор и до конца изгороди, Мышонок!».

Утренние лучи с легкостью прогнали наваждение, и сколько Стефан не крутил в голове странное напутствие — он не нашел в нем никакого смысла. Самым непонятным было,конечно же, это самое «Мышонок» — тем более от Авицены — вот уж за кем особой нежности не наблюдалось, особенно по отношению к Малышу. Впрочем, кажется, теперь она нашла себе новый объект для ненависти. Бедный Марсель! И как он это терпит?

Войдя в Общий зал, где Боцман назначил место сбора наблюдался ажиотаж. Толпа, состоящая из информатиков, медиков и оперативников окружала небольшое пространство в центре помещения. Когда Стефан продрался сквозь толпу, сердце его приятно кольнуло — глазам его предстала Авицена. От ее бледной, невзрачной внешности не осталось и следа. Каштановые волосы были причудливым образом завиты, бесцветные губы теперь призывно выдавались вперед розовыми лепестками, накладные ресницы пушистыми опахалами ласкали воздух. Вместо пустых мутных колодцев сверкали зеленой бездной кукольные глазки девочек с обложек журналов. Одета она была соответствующе — вместо черной обезличивающей формы оперативницы Бьянка теперь была облачена в летний шелковый комбинезон лимонно-желтого цвета. Образ дополняли босоножки на платформе и клатч, покрытый стразами.

— Да, Карга, даже для тебя она так не наряжалась, — смеясь, бросил кто-то из едоков, кажется, «Волкодавов». Марсель смущенно стоял в стороне, не зная, как реагировать на столь непривычный вид своей подруги.

— Ну, если Штоддарт на тебя не западет, то он и правда законченный псих, — с плотоядной усмешкой на лице озвучил общее мнение Боцман. Заметив Стефана, он грубо схватил девушку под локоть и с силой развернул к Земмлеру, — Ну, скажи, ты бы ее трахнул?

Стажер покраснел, ладони тут же вспотели. Он раньше никогда не думал об Авицене в таком ключе — он воспринимал ее как занозу, как коллегу, как девушку сослуживца, но теперь… Стефан несколько раз вдохнул и выдохнул, уже собираясь ответить — еще сам не зная, что, когда откуда-то из толпы зазвенела спасительная сталь голоса Вальтера:

— Десять тридцать, господа. Праксис открылся. У Бьянки термин через полчаса.

Боцман глянул на наручные часы, явно доставшиеся ему по наследству — металл потемнел от времени, а перламутровый срез циферблата треснул в нескольких местах.

— Так, бездельники, — загремел катящейся бочкой Фритц, — расходимся. Клещ, останься, я договорился с Мюллером — нам нужен по меньшей мере один едок на выходе. С неохотой остальные сотрудники Спецотдела рассосались по подземелью, некоторые остались в Общем зале и сели на скамейки — ждать заданий от своих координаторов и заодно поглазеть на неожиданно ставшую привлекательной Бьянку.

— Я чувствую себя, как шлюха! — недовольно взмахнула девушка клатчиком.

— Но-но, осторожней, там все-таки целая мини-лаборатория, не расплескай, — удержал ее руку Хирше. — Итак, «Доберманы», слушаем брифинг и подставляем ручки Авицене — у нас сегодня добровольно-принудительный сбор донорской крови.

* * *

«Проклятие! Теряю осторожность. Но, черт возьми, как она прекрасна. И так похожа на мою дорогую Лиз! Разумеется, до …всего. Надеюсь, она не будет ревновать. Ничего, дорогая, это все ради тебя, потерпи, пожалуйста! Клоун обещал мне, что следующая поставка — последняя, и тогда он поможет мне. Я знаю, ты простишь меня. Вы все простите меня однажды. А пока — что там у нас? Выпрямление! Черт! Ладно, вот так, угловым зондом чуть глубже под десну… Ничего-ничего, вот и все, совсем не больно. Сплюньте! Ваш врач скоро подойдет. Давайте сюда ватку. Вот так. Поскорее бы вечер. Это будет мой самый прекрасный цветок!»

* * *

— Сынок, ты куда?

Стефан уже обувался, когда голос отца догнал его, врезался тяжелым чувством вины в спину, вышиб воздух из легких.

— На работу, па, — безэмоционально отозвался стажер, надеясь, что этого ответа будет достаточно.

— Снова? Ты же уже был с утра, — как-то плаксиво, почти по-женски спросил его родитель.

Вздохнув, понимая, что разговора не избежать, Стефан отложил в сторону кроссовки и вернулся в гостиную. Отец полулежал на диване с бокалом красного вина в руке и смотрел на поленья в камине.

— Глупое приобретение все-таки — махнул он бокалом в сторону камина, немного расплескав себе на халат, — Надо было плазму повесить во всю стену, или еще чего.

Стефан молчал — вдруг, если не отвечать, то отец, наконец, замолчит и даст ему спокойно уйти?

— Так куда ты собрался на ночь глядя?

— Я же сказал — на работу, — Стефан очень старался скрывать раздражение, но получалось плохо. Отец это заметил. Почти обиженно кивнул.

— Почему ваш отдел работает ночью?

— Я же тебе объяснял, па, мы занимаемся особо крупными животными, и они, в большинстве своем, ночные. К тому же — так меньше опасность, что в процессе отлова пострадают случайные прохожие, — устало, заученно отвечал Стефан, стараясь глядеть куда угодно, только не на отца.

— Да… На меня это не похоже. Я думал, ты останешься в полиции, как я. Сделаешь карьеру, дослужишься до обера…Ты совсем на меня не похож.

— Я и не должен, па. Все люди разные. Даже если я твой сын, это не значит, что я должен быть твоей полной копией, пойми ты уже наконец.

— Да? — как-то отстраненно, словно думая о чем-то своем отозвался Земмлер-старший, — А мне казалось, что должно быть хоть какое-то сходство. Хоть что-то. Но ты похож на свою мать. Она тоже постоянно срывается куда-то в ночь, прикрываясь глупыми объяснениями…

— Да, папа, да! — уже кричал Стефан, чувствуя, как внутри клокочет ярость. Если эти разговоры всегда заканчиваются криком — почему бы не перейти к самому главному? — Да, мама тебе изменяет! Смирись уже. Если изводить человека подозрениями в течение двадцати лет — хочешь-не хочешь, а начнешь изменять. Хочешь узнать твой ли я сын? Оплати ДНК — экспертизу, а не рассуждай, лежа на диване с винцом. Хочешь знать, изменяет ли тебе мама — найми частного детектива или проследи сам, ты же гребанный полицейский! Или в этом и заключается работа полицейского — бумажки по столу перекладывать? В общем, делай что хочешь — сходи к врачу, к психотерапевту, найми слежку, а меня оставь в покое!

Стефан саданул кулаком по стене, да так, что кусок штукатурки обвалился, обнажив кирпич. Крови на кулаке не было. В глаза лезли странно длинные, какие-то темные волосы. Надо постричься, отметил про себя Земмлер-младший, успокаиваясь. Отец же так и сидел, с бокалом вина и хватал ртом воздух — видимо, переваривал услышанное, впрочем, уже не в первый раз. Стефан пулей вылетел в дверь, стараясь покинуть квартиру быстрее, чем отец найдет в себе силы для продолжения конфликта.

* * *

— Так, «Доберманы», полная готовность. Интервенция произойдет совершенно произвольно, поэтому идем без «переходника». Наша задача — несколько снимков, извлечение жертв и Авицены, но в первую очередь — нейтрализация Штоддарта, — нудил Боцман, водя пальцем по планшету, — Точка выхода закреплена за «якорем», поэтому Клещ будет ждать нас за дверью. Попытка выйти из квартиры Поврежденного другим путем будет автоматически считаться изменой. Карга, проведи, пожалуйста, инструктаж.

— Итак, — утирая пот со лба, то ли волнуясь за Бьянку, то ли не умея выступать перед публикой, начал Марсель, — Так как идем мы без «переходника» — ожидать стоит чего угодно. В первую очередь не рекомендую на чем-либо концентрироваться или задерживать взгляд — это может быть чревато. Во-вторых, так как яда у нас в крови не будет — клиппоты будут нас чуять за версту, будьте готовы. Но, в целом, интервенция предполагает быть весьма бархатной — в этом измерении регулярно появляется человек, так что мы можем быть уверены, что «карман» подчиняется стандартным физическим законам, с поправкой на личное восприятие «якоря».

— С поправкой? — неприятно то ли усмехнулся, то ли кашлянул Клещ — уже «пожилой» по меркам едоков оперативник.

— Есть что добавить? — враждебно отозвался Стефан. Из головы у него не выходила картина того, как Лодырь вгрызается в горло беззащитного ребенка, орошенный кровью и ослепленный голодом.

Едок повернулся к стажеру, и тот еле сдержался, чтобы не скривиться от презрения и злобы — маска этого едока была чуть ли не еще омерзительнее Лодыревой — вместо колючей внешней челюсти рот Клеща венчал длинный зазубренный хоботок с каким-то хитрым перекрученным устройством внутри.

— Есть. Мне довелось однажды побывать в мире другого человека. Лет семь назад нас направили к одному старику, который в собственное измерение таскал вещи. Притом всякую дрянь — то утку больничную, то рулон бумаги, то капельницу. Но инструкция есть инструкция — вербовать или ликвидировать. Думали, будет легкая прогулка. А у пациента — Корсакова и антероградная амнезия. Приходилось за руки держаться. Взгляд отвел, руку отпустил — нет человека. И не было. А вы говорите — «с поправкой».

— Отставить страшилки! Стажеров в Общем Зале пугать будешь! — рявкнул Боцман, которому явно стало не по себе от рассказанной истории. Вальтер тихо усмехнулся, из порезов на щеках выступило несколько капель крови. Он так никому и не сказал, откуда эта сетка кровавых полос у него на лице.

* * *

Бьянке было не по себе. Гадкое чувство уязвимости в собственном доме пробудилось от долгой спячки, подняло свою уродливую слепую голову и навалилось на свою жертву, душило оперативницу слезами, комом в горле и размытыми детскими воспоминаниями. Казалось, прямо сейчас, игнорируя двух громадных ротвейлеров, спящих на полу перед диваном, в помещение войдет, пошатываясь, тучная фигура. К ее телу протянутся бесстыдные грубые пальцы, лицо обдаст кислым перегаром, и мозолистая ладонь зажмет ей рот.

Авицена сделала себе травяного чаю, чтобы успокоиться, но пить его так и не стала — переход мог случиться в любой момент, не хватало еще давать лишнюю нагрузку на нервную систему. Телефон — обычно верный друг девушки — сейчас лежал покинутым. В руках она сжимала миниатюрный инъектор на четыре деления, наполненный кровью оперативников. Успеть, успеть любой ценой, если она не хочет превратиться из приманки в жертву. Что этот ублюдок делает с несчастными? Насилует, расчленяет, ест? Или все вместе?

Цыплячий комбинезон был заменен на удобный спортивный костюм — черные леггинсы и топ, облегающий почти плоскую грудь. Бьянка без удовольствия рассматривала себя в зеркале, пытаясь привыкнуть к своему новому облику. Каштановые волосы… Какая злая ирония! Аналитический отдел составил для нее этот образ, основываясь на предыдущих предпочтениях маньяка, и стоило же так совпасть, что теперь омерзительные коричневые патлы в точности повторяли цветом шевелюру ее отчима, жесткую, постоянно жирную, пропитанную запахом пива и сигарет. Именно у зеркала застал ее момент перехода. Поначалу она даже ничего не заметила, лишь Гарм и Фенрир беспокойно вскочили и испуганно, с привизгиванием зарычали. Потом отражение в зеркале как будто треснуло пополам, и ее начало втягивать в эту трещину. Рывками, под неестественными углами в черной неровной полоске исчезали конечности, воронкой клубилось лицо, изломанными кривыми пропадали волосы. Вскоре в комнате осталось лишь два пса, что в ужасе скулили и пятились от зеркала в коридоре.

Авицена оказалась в абсолютной темноте. Ни верха, ни низа, лишь тьма, густая, как черный мед обволакивала ее липкой жарой, клубилась перед глазами, жестко впивалась металлическим ложем в лопатки. А потом в глаза ударил яркий свет и откуда-то сбоку раздалось довольное, слюнявое, почти неразборчивое:

— Ну ждластвуй.

Не целясь, исключительно на голос, девушка взмахнула рукой с инъектором и всадила иглу во что-то мягкое, теплое. Раздался вскрик, кровь с чмоканьем устремилась в чужое тело. Вот так. Задание выполнено.

— Какая боевая девуфка! Подожди-ка, сейчас.

На лицо ей легла рука с какой-то пластиковой чашей. Чаша издавала шипение и странный запах. Когда та прижалась к лицу Бьянки, тело ее онемело, конечности оказались слишком тяжелы, чтобы их поднять, а мысли неповоротливы, медленны. Послышались щелчки ножниц, и вот ее одежда расходилась лоскутами, обнажая перед очередным насильником ее болезненно-бледное тело. Сознание валилось куда-то в яму, раскалывалось на мелкие куски, которые плавились, собираясь в бесформенную лужу. Последнее, что услышала оперативник Зимницки, прежде чем отключиться, было:

— Лиж, милая, здесь чужие. Ты пошмотришь?

На секунду кривая тень загородила свет, скрипя и жужжа, прошла мимо кушетки, на которой была распластана Авицена перед своим палачом.

* * *

— Малыш, проверь атмосферу.

— Чисто, можно без респираторов, — воздух был влажный и терпкий, как в джунглях. Дурманящий мускусный аромат забивал ноздри до полной потери чувствительности — будто в нос кто-то брызнул духами. Стефан помотал головой, пытаясь прогнать наваждение, но это не помогло.

— Карга, с тебя рекогносцировка.

Марсель с любопытством вертел головой, пытаясь разглядеть хоть что-то в этой странной полутьме, которую не разгонял свет наплечных фонариков. Взгляд выхватывал из темноты лишь отдельные элементы — деревянные заборы, маленькие, будто бы игрушечные домики, садовую утварь и гравийную дорожку. Раздалось угрожающее жужжание, и в плечо стажера попыталась ввинтиться пчела. Ловким движением он поймал насекомое, постаравшись не раздавить, и держа тварь за брюшко поднес ее к самым глазам.

— Герр Вольфсгрифф, тут какие-то насекомые, — позвал стажер по привычке своего бывшего начальника. Его порыв безошибочно уловил Боцман и тут же прыгнул к Земмлеру, отрезая путь Вальтеру.

— Так-так-так... — качал тот головой, щуря глаза, пытаясь разглядеть создание получше, — Никогда таких не видел. Наверное, что-то из Азии, или местное. Пчела и правда была необычной. Помимо своего размера — насекомое было с майского жука, оно еще и отличалось необычным цветом — иссиня-черная, блестящая, казалось, тварь сама была частью темноты, окружавшей их.

Когда все оперативники вдоволь насмотрелись на существо, Земмлер не без жалости раздавил создание пальцами — в конце концов, из этого измерения их точно не вытащить. Со стороны Карги раздался негромкий вскрик, а после — шлепок. Все обернулись к курду — тот смущенно потирал уже вздувающийся укус на лице, а усиливающееся жужжание из-за изгороди свидетельствовало о близости целого роя. И рой этот продолжал засылать разведчиков — вот расцвело пятно на лице Вальтера, вот обожгло кислотой щеку Стефану.

— Распылители на изготовку, переключаем на напалм и вперед! — скомандовал Боцман, отчаянно отмахиваясь от все прибывающих насекомых. Становилось все темнее — то ли от того, что пчел становилось все больше, то ли потому что ужаленная щека Малыша начала поглощать собой глаз — боль разливалась по телу тягучей ядовитой волной. Невдалеке послышался рев огнемета, заглушающий гул сотен маленьких крылышек.

— За мной, — взял на себя инициативу Вальтер и ломанулся прямо сквозь кусты. Стефан, дезориентированный, попытался проследовать за ним, но, похоже, ошибся и перевалился через изгородь прямо туда, откуда прилетали пчелы. Здесь их было еще больше — черной тучей они рассерженно носились в воздухе, словно стараясь отогнать незваного гостя. Но пчелы, одноэтажный домик, живая изгородь и тяжелый, дурманящий аромат померкли для Стефана, когда глазам его предстал пчелиный улей. Ладно сработанный, миниатюрный, он был закреплен в открытой брюшной полости мужчины, распятого на столбе, заменял собой кишечник и, похоже, желудок. Тот не подавал признаков жизни — голова наклонена на сторону, руки увиты многочисленным трубками капельниц, лицо спрятано под кислородной маской. Все это можно было проигнорировать, все эти странные детали можно было бы отбросить, если бы только не излишне равномерный писк кардиографа и неровная зеленая линия на миниатюрном мониторе, закрепленном у все еще живого бедняги в ногах. А по его бледной, покрытой язвочками коже в изобилии ползали пчелы.

Спазм выгнул оперативника. Кислая жижа мерзким комом налилась в рот, налипла на зубах недопереваренной едой и выплеснулась на газон, обжигая горло желудочным соком. Пока Земмлера выворачивало наизнанку, глаз несчастного, чье тело было приспособлено под улей, приоткрылся — расширенный зрачок панически вертелся на желтоватом белке, пока не зафиксировался на Земмлере. А потом Стефан услышал звук. Этот звук почти сливался с гулом пчелиного роя, его было так легко не заметить, нужно было всего лишь отвернуться, перестать думать, но Малыш не мог оторвать взгляд от судорожно дергающегося кадыка на шее жертвы и перекошенного под кислородной маской рта. Этот нечеловеческий, полный боли и отчаяния, красноречивее любых слов, подобострастнее любой просьбы — натужный крик рвался наружу, через сомкнутые губы, умоляя и надеясь.

Стефан,уповая, что правильно истолковал мольбу бедняги, потянулся к кобуре. Хорошо, что на этот раз операция предусматривала использование огнестрельного. Геклер-Кох щелкнул затвором и выпустил первую — и последнюю, как надеялся Стефан — пулю в живого человека. Голова распятого резко мотнулась в сторону и безвольно повисла над плечом. Из дыры на виске кровь стекала прямо на улей и пчелы сердито кружили, недовольные этим загрязнением своей вотчины.

Из-за кустов справа неожиданно выскочил Вальтер.

— Эй, Малыш, ты жив? Я слышал стрельбу. Что это у тебя? — ткнул бывший начальник на желтоватое пятно, растекшееся по наплечнику, — Тебя стошнило? Да уж, — окинув взглядом омерзительную пародию на христианский символ, согласился Вольфсгрифф, — Есть, от чего. Мы тоже кое-что нашли, идем.

«Вот откуда эта дурацкая кличка!» — внезапно осознал Стефан. Дело вовсе не во внешности или в манере держаться. Лишь в этой маниакальной тяге, благодаря которой, бывший координитор способен наплевать и на окружающий его ужас, и на укусы пчел — ищейка взяла след и все остальное теперь становилось несущественным. И, разумеется, никакой Вальтер не «уберзольдат» — такой же человек, как Марсель, Бьянка и он, Земмлер. Может, правда, не такой, как Боцман.

В следующем дворике глазам Стефана предстала уже привычная картина. Боцман и Карга стояли, разинув рты и глядели перед собой. Зрелище было и правда по-своему прекрасное. Несмотря на все многочисленные трубки, иглы, каркасы и фиксаторы, девушка все еще оставалась красивой. Ее живые, отчаянные глаза бегали, не в силах сосредоточиться на одном оперативнике. Яркая вспышка осветила кошмарную инсталляцию — над темным треугольником лобковых волос плоть расходилась, зафиксированная многочисленными зажимами, обнажая не внутренние органы, но бесконечное буйство растительности — бледных цветов с маленькими оранжевыми точками по краям. Карга достал квадратик фотографии из поляроида и принялся им трясти в воздухе. Несчастная девушка не шевелилась, лишь кардиомонитор и бесконечно усталые глаза подавали признаки жизни.

— Асфодель, — сорвав один из цветков прямо из живота жертвы, провозгласил Боцман, — У меня жена такие выращивала.

— Надеюсь, не в таких же клумбах? — невпопад пошутил Стефан, пытаясь отогнать от себя осознание того, что перед ним находился живой человек.

— Нет, стажер, в обычных горшках. Раз ты такой смелый — проведи осмотр жертвы, — брезгливо гавкнул Боцман, бросая цветок на идеально подстриженный газон и с ненавистью втаптывая его в траву.

Стефан отключил бесполезный фонарик — свет даже не просто не помогал, он мешал, лучи били в глаза, но совершенно не отражались от поверхности этого жуткого мира, порожденного больным сознанием Штоддарта. С великой осторожностью, он раздвинул стебли цветов и взгляд его уперся в стенки брюшной полости девушки.

— Почему она до сих пор не умерла от сепсиса? — недоуменно, словно размышляя вслух произнес Стефан.

— А это та самая поправка, Малыш, — не замедлил отозваться Карга, продолжая делать новые снимки с разных ракурсов. Пчелы, похоже, обеспокоенные кровью в своем улье теперь не доставали оперативников, угрожающе жужжа где-то за изгородью, — Он так верил в успех своего предприятия, что просто не допустил такой возможности здесь.

— Судя по порезам, весьма грубым, кстати, — докладывал Стефан, с омерзением вглядываясь вглубь изувеченной плоти девушки, — Игнац пытался обездвижить жертву.

Позвоночный столб искромсан вдоль и поперек. Наверняка, он долго экспериментировал, прежде чем нашел верный угол для разреза. Корневая растения уходит глубоко в полости организма.

— Что в капельницах? — спросил Боцман, тем временем неуклюже карабкаясь на крышу садового домика.

— Будь здесь Бьянка, она бы определила. Я бы сказал, что физраствор с глюкозой, может быть еще анестетик, — ответил Вальтер, даже не глядя на живые останки, почти пританцовывая на месте, будто от нетерпения.

С крыши домика раздался удивленный присвист.

— Эй, стажер, сколько там ему приписывали эпизодов?

— Двадцать шесть, если считать Бьянку, — отрапортовал Малыш, отходя от искаженного женского тела, в котором злая воля продолжала искусственно поддерживать жизнь.

— Умножь на два.

Стефан не хотел видеть то, что сейчас наблюдал Хирше, но, повинуясь какому-то внутреннему порыву «идти и смотреть», схватился за деревянную балку, подтянулся на руках и оказался рядом с координатором. Раскинувшееся перед ним зрелище поражало в первую очередь самим масштабом злодеяния, в не меньшей степени повергал в шок и объем проделанной работы. Бесконечный, раскинувшийся во все стороны, на сколько хватало глаз «кляйнгартенанлаге» представлял собой чудовищную оранжерею, совмещенную с пасекой, где все еще живые люди служили вместилищами для цветников и ульев. Многочисленные белые на фоне темного сада силуэты каждый занимал по отдельному дворику, чей запутанный лабиринт окружал оперативников. Стефан потерял дар речи, осмысливая увиденную картину, поэтому смог лишь невнятно промычать и ткнуть пальцем в темное пятно, которое с шуршанием приближалось к домику на огромной скорости.

Нечто врезалось в стену и легкое фанерное сооружение разлетелось в щепки, взлетел пушечным ядром в воздух Боцман, неуклюжей куклой, потеряв ориентацию в пространстве упал на газон Стефан.

Вальтер с Каргой среагировали мгновенно, отскочив в сторону и наставив раструбы распылителей на это самое нечто. Попытавшись поднять взгляд, Стефан получил хлесткий удар в лоб и глаза залила кровь. Слепо шаря по траве руками в поисках своего распылителя, слетевшего с крепления со спины во время падения, Малыш получил еще один удар по кисти. Боль расходилась волнами по всей руке, он почти прочувствовал, как фаланги пальцев под перчатками превратились в острые осколки и теперь резали его плоть изнутри. Кровавое марево, подогреваемое нестерпимой болью, повергало стажера в отчаяние. Сжав зубы, он шипел, едва не срываясь на крик, рвущийся из глотки. Раздался резкий шелест и следующий удар вышиб воздух из легких и отшвырнул Стефана к забору. Неструганые доски врезались в спину с силой несущегося поезда. Стажер упал лицом в траву, лишенный возможности пошевелиться, а в рот и ноздри к нему стремительно заторопились какие-то длиннотелые многоногие твари — их лапы-реснички щекотали ноздри и глотку изнутри. Стефан хотел набрать воздуха в легкие, чтобы вытолкнуть омерзительных тварей, но тут же задохнулся от нового приступа боли — похоже, несколько трещин в легких.

На грани восприятия раздался панический вой Боцмана, голосящего что-то об отступлении.

— Поднимайся, стажер, чего разлегся? — сильные руки Марселя взяли его под лотки и закинули на спину — прямо на баллоны — не церемонясь, да так, что Стефану показалось, будто ребро проткнуло легкое.

Боль усилилась — Карга передвигался огромными прыжками, будто человекоподобная саранча, и каждый шаг курда отдавался новой вспышкой боли в груди. Пересиливая себя, стажер поднял руку — сантиметр за сантиметром тяжелая, весом в тонну, конечность дошла до лица, и Стефан смог, наконец, стереть кровь с глаз. Лишь на секунду ему удалось углядеть то, от чего опытные оперативники убегали, сломя голову. По гравию, сшибая садовых гномов и вырывая из земли мелкие сорняки за ними неслось нечто. Абсолютно хаотичное переплетение корней, усеянное редкими белыми цветами, перекатывалось, разбрасывая гравий, цепляясь за землю длинными щупальцами из веток. В центре этого кошмарного соцветия безвольно болтался покрытый гниющими ошметками скелет, гремя неровно закрепленной челюстью. Пустая глазница, казалось, направила свой невидящий взор прямо на Стефана и, с каждой секундой, с каждым пыхтящим вдохом Марселя, оказывалась все ближе.

— Я могу идти! — прохрипел Стефан, соскальзывая с плеч могучего курда.

— Бежать надо, стажер! — подхватывая его под локоть, задорно крикнул Вальтер, — Здесь мы ему ничего не сделаем, надо оторваться.

Так, сопровождаемые хрустом и треском за спиной оперативники пробежали длинный коридор одинаковых садиков с их страшным содержимым и ушли на повороте вправо, оказавшись в таком же, а потом еще в одном и еще в одном. Страшный лабиринт не собирался кончаться, силы оперативников были на исходе, легкие нестерпимо кололо, а страшный Минотавр оказывался все ближе и на каждом повороте, при каждом неровном шаге Стефан чувствовал, как в миллиметре от его шеи свистело смертоносное корневище, безжалостным хлыстом круша деревянные заборчики.

— Сюда! — резко выкрикнул Стефан, резко повернув и чуть не протащив бывшего координатора по гравию и траве лицом. Карга успел вовремя сменить направление, а вот Боцману, бежавшему впереди времени не хватило. Свист хлещущей ветви раздался совсем рядом и тишину бесконечного сада прорезал истеричный визг:

— Мой глаз! Он вышиб мой глаз!

— Шевелись, Хирше, — злорадно прикрикнул Вальтер, оттащив его за шиворот в сторону оттуда, где через секунду в воздух взметнулись мелкие камешки от очередного безжалостного удара клиппота-охранника.

Так. Вот эти чертовы качели. Налево? От какой стороны качелей налево? Не мудрствуя лукаво, Стефан, повинуясь какому-то внутреннему голосу заложил крутой вираж и шмыгнул в узкий проход между домиком и забором — видимо, кто-то не закрыл калитку, а значит, этот кто-то здесь проходил. Тварь, гнавшаяся за оперативниками, не мудрствуя лукаво, калитку снесла, намотав на себя, словно на колесо, одну из многочисленных жертв Штоддарта.

В ослепляющей, лишающем предметы цветов полумраке ярко розовело что-то, торчащее над кустами. Фламинго!

— Через забор!

Сказать было легче, чем сделать. Это тебе не полоса препятствий в академии. Если бы раньше Земмлер перемахнул бы такую изгородь в два счета, то сейчас ему пришлось переваливаться, словно старику. Так, поэтапно, вцепиться руками в узорчатое плетение сверху, перебросить корпус, за ним проследуют и ноги. Боль прострелила запястье, и Стефан свалился на траву за забором. Вовремя откатившись в сторону — туша Боцмана чуть было не приземлилась ему на голову, Малыш поймал глазами яркий свет, венчавший дворик в конце «улочки». Собрав в кулак последние силы, он рванул, путаясь в ногах туда, к свету, в эгоистичной надежде оторваться от преследования, выбежать в реальный мир любой ценой.

Но когда Стефан, задыхаясь, был уже на полпути, что-то обмоталось вокруг его щиколотки, резко дернуло и, протащив лицом по царапающим камешкам, потянуло назад. Подняв глаза, Стефан видел перед собой кошмарную тварь, раскрывшую корневище по центру, подобно пасти и, казалось, скелет — теперь уже было четко видно, что женский — издевательски улыбается, ожидая стажера в свои объятия.

Вдруг нечто маленькое, незначительно улетело в сторону клиппота, стукнулось о ветви и затерялось где-то в глубине корней. А потом прогремел взрыв. Волна жара накрыла стажера, брови загорелись сами по себе, а нечто, молча, не издавая ни звука, сжималось, чахло на глазах, рассыпаясь пеплом, поглощаемое нестерпимо-белым пламенем.

— Златовласка, Почему атаковал без моей команды?! — бесился, почувствовавший почву под ногами Боцман.

— Так рукотворный ведь, — думая о чем-то своем, отвечал Вальтер, подкуривая сигарету от горящей ветки.

— А почему раньше не сказал?

— Так когда определил, тогда и сказал, — безразлично отозвался Вальтер, — Кстати, как твой глаз?

— Я отражу это в отчете, говнюк, уверяю тебя. Я Мюллеру такую простыню накатаю — тебя даже в Очистку не возьмут, — хрипло подвывал Фритц, тряся в воздухе кулаком.

— Может пойдем? Авицена все еще у него! — взволнованно поторопил Карга.

— Мы это еще обсудим, — прошипел Боцман, направляясь вслед за перешедшим на легкий бег Марселем.

Поляну окружали многочисленные светодиодные фонарики, установленные на проволочные садовые украшения. В центре поляны на кушетке лежала без сознания Авицена, а над ней, похожий из-за белого халата на стервятника-альбиноса, стоял Штоддарт. Некрасивое лицо кривилось, из глаз чудовища ручьями текли слезы. Он, казалось, вовсе не обращал внимания на четыре пистолета, направленные на него, лишь сотрясаясь от рыданий, продолжал глазеть куда-то за спины оперативников.

— Игнац Штоддарт, отойдите от стола и положите руки за голову. В случае сопротивления стреляем на поражение, — смакуя каждое слово, приказал Боцман.

Тот, казалось, ничего не слышал, глаза его судорожно всматривались вдаль, туда, где догорал его Минотавр.

— Лиж. Вы убили ее?

— Руки за голову, Игнац. Я считаю до трех. Все кончено. Ра-а-аз!

— Нет. Нитсего не контсено, — фанатично тряхнул головой безумец, — Все только натсинаетша. И вы ужрите его шештвие и пришаштитешь его велишием, — шепелявил он, вертя что-то в пальцах.

Два-а-а, давай, сдавайся, Игнац, мы еще можем решить дело миром!

— Glass is broken, Red is Colour, Hail the King, Hail his Valor! — выкрикнул Игнац неожиданно чисто, не исказив ни единый звук, после чего вонзил себе в шею иглу.

— Остановите его! Если он умрет, переход будет невозможен! — панически выкрикнул Карга, бросаясь к лишенной сознания Бьянки, в то время, как Вальтер на пару с Боцман в два прыжка оказались рядом с оседающим на землю Поврежденным. Тело его судорожно выгибалось, изо рта пошла пена, кожа мгновенно сравнялась по цвету с медицинским халатом.

— Цикута! — понюхав шприц, провозгласил Боцман, — Так, Златовласка, помогай, ты делаешь «рот в рот», ты, стажер, — прямой массаж сердца. Карга, выводи нас отсюда!

— А чего это вы сами не займетесь искусственным дыханием, а, господин координатор? — ехидно и с ленцой спросил Вольфсгрифф, вдруг будто потеряв всякий интерес к телу Штоддарта.

— Вальтер, ты охуел? Нашел место и время обсуждать приказы! — орал Боцман на пределе сил, так что на шее вздулись вены.

— Думаю, я принесу больше пользы, если займусь сбором материалов, пока здесь все не схлопнулось к чертям, — проговорил Вальтер и оставил своего начальника один на один с умирающим маньяком.

— Я этого так не оставлю! Слышишь?! Тебя казнят, как бешеную собаку, как зажравшегося едока, понял меня!? — кричал Фритц, но Вальтер как будто бы не слышал — он придирчиво выбирал ампулы и банки с лабораторного стола Штоддарта, точно пришел в супермаркет.

— Карга, переход! — отчаянно вопил Боцман.

— Две минуты, — отозвался курд, устанавливая складные прожекторы, — Откалибрую и готово.

Стефан же уже нависал с ножом над грудной клеткой умирающего, не представляя, что делать дальше.

— Режь давай, сопля зеленая!

Перед глазами вставали вскрытые тела жертв, щедро расставленные по измерению Штоддарта — десятки невинных жертв, которых больной разум приспособил под свои страшные нужды. Хотелось вонзить нож куда попало и кромсать, разрезать и делить тело умирающего безумца на неровные куски, наплевав на «переход». С трудом взяв себя в руки, Стефан вонзил охотничий нож между ребер у солнечного сплетения и провернул его. Прорезиненная рукоять скользила в крови, было почти не разобрать — где что находится, рана на лбу и распухшая щека мешали видеть.

— Чего ты возишься? — визжал Фритц, сплевывая пену, забившуюся ему в рот.

Стефан растягивал кожу и мышцы, старясь добраться до затухающего центра жизни Игнаца. С треском ломались ребра, мышечная ткань с трудом поддавалась, сходясь вновь, стоило отпустить руки. Вот, его руки обняли пульсирующий, теряющий ритм жизни, колобок. Земмлер сжал скользкий, упругий орган и принялся искать левый желудочек. Так, взяться со всех сторон и поехали. Раз-два-сжатие! Раз-два-сжатие! Так, вроде работает.

— Он не дышит, — панически шипел Боцман, лобзая губы маньяка, словно страстный любовник.

— Почти готово, герр координатор! — спокойно отозвался Карга.

— Делай же что-нибудь, Земмлер! Вальтер, где ты там застрял?

— Да-да, я скоро, — растерянно отвечал Вольфсгрифф, гремя какими-то банками, будто и не было окровавленного полумертвеца, багровой морды Боцмана и всех тех несчастных, растянутых на каркасах в бесконечных садах этого черного, извращенного Эдема.

— Готово, все ко мне, — скомандовал Марсель и Боцман, с небывалой прытью, рванулся к курду раньше всех.

— Штоддарт, он нужен нам, как обратный «якорь»! Господин координатор, подождите, Стефан не донесет один!

— Донесет, чай не балерина!

Действительно, не балерина, но боль в ребрах и поврежденная кисть ловкости и грузоподъемности не добавляли. Полутруп выскальзывал из рук, валился грудой обратно на траву.

— Ты его так угробишь! — бился в истерике Хирше, приплясывая на месте, но не порываясь помочь.

— За ноги хватай, кадет! — видимо, перепутав слово, выкрикнул Вальтер, бросив свой груз — какие-то банки и мензурки прямо на грудь Штоддарта. Стефан увидел, как какая-то ампула даже скатилась в оставленный им порез и застряла там. Вдвоем, конечно, было гораздо легче и несколько метров, отделявших Стефана от спасительного периметра под прожекторами они преодолели за считанные секунды. Свет замерцал, меняясь, трансформируясь во что-то неземное, безымянное, выжигая сетчатку нестерпимой яркостью, а после — мир погрузился во тьму.

Воздух поменялся — с душного, набитого цветочными ароматами на пыльный, безвкусный. Стефан почти кожей ощутил присутствие кого-то хищного, злобного, голодного. Мелькнули в темноте чьи-то глаза, похожие кошачьи, некто шумно втянул воздух носом, потом раздалось гнусавое:

— Все чисты.

То, что Клещ не почуял Штоддарта, означало лишь одно — Поврежденный уже был мертв.

* * *

Уже в фургоне медицинского отделения, деля тесный салон с бесчувственным телом Авицены — к счастью, девушка была всего лишь под наркозом — Стефан постучал в окно несколько раз, прежде чем Вальтер его заметил.

Тот, явно довольный проведенной операцией, вальяжно подошел к открытой двери и поинтересовался:

— Ну что, кадет, собрался увольняться?

— Герр Вольфсгрифф, разрешите спросить? — несколько сомневаясь в осмысленности своего вопроса почти прошептал Земмлер.

— Ну, спрашивай, — перешел бывший начальник на полушепот.

— Какова была цель операции? Мы ведь никого даже не вытащили. Никаких доказательств, кроме фото, ни одного тела, даже орудия, даже цветы — все осталось там. Зачем это было?

— О, хороший вопрос, стажер. Когда Фритц ответит на него Хорсту — я тебе обязательно расскажу. Мне самому интересно, как тот вывернется.

— Так мы рисковали напрасно? — в душе Малыша что-то будто оборвалось, неужели все эта безумная пробежка по саду, все эти махинации со Штоддартом и Бьянкой — все это было зря?

— Нет, почему же. Я считаю, мы преуспели, — подмигнул Вальтер стажеру, показывая на секунду спрятанную в рукаве баночку с какой-то серой, густой жидкостью. После чего, блондин развернулся на каблуках и весело зашагал прочь от фургона, напевая себе под нос:

— Glass is broken, Red is Colour, Hail the King, Hail his Valor...


Автор — German Shenderov


Текущий рейтинг: 85/100 (На основе 151 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать