Приблизительное время на прочтение: 92 мин

Кошмарная Династия

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск
Pero.png
Эта история была написана участником Мракопедии Towerdevil. Пожалуйста, не забудьте указать источник при использовании.

Эта история принадлежит циклу, содержащему рассказы:

А также



Спецотдел.jpg
Тишина и сильный запах чеснока. Ужасно хотелось есть. Эта чертова черемша забивала ноздри и заставляла желудок судорожно сжиматься. Придется добежать потом до Макдоналдса или купить себе что-нибудь на вокзале. К счастью, от одежды страшно несло бензином, немного заглушая аппетитный запах.

Круглая луна ярким прожектором освещала серые, громоздящиеся друг на друга надгробия Старого Южного Кладбища. В тени колонн колумбария никого не было. До появления контактного лица оставалось минут десять. Глупая склонность к драматизму — назначить встречу ночью, на кладбище, но ведь если рассудить трезво, отбросив предрассудки — какое другое место подойдет для столь приватного разговора?

Ночная прохлада давала облегчение после дневной тридцатиградусной жары. Все же приятно было прижаться спиной и затылком к холодному замшелому камню с еле читающейся гравировкой. Кто там покоится, чем знаменит, кто скорбел, кто ликовал — ничего из этого уже совершенно не важно. Лишь ветошь и пыль — все мы ветошь и пыль в этом грязном, неправильном, сером мире.

Среди колонн качнулась тень. Хорошо, без опоздания. Когда намечаешь тропу заранее — вытаптываешь ее, отбрасываешь в сторону все ветки, что могли бы хрустнуть, все листья, что могли бы шуршать, то подобраться к человеку незаметно вовсе не составляет труда. Тень, освещенная фонарем у входа повертелась на месте, беспокойно покрутила головой и двинулась к колонне, собираясь облокотиться на нее спиной. Успеть бы!

Руки обвили пришедшего, зайдя под локти, сошлись на ребрах и сдавили грудную клетку невысокого человечка, выдавив из того весь воздух — тот лишь успел негромко охнуть. Так, все на месте, никаких форс-мажоров.

— Добрый вечер, герр Нойхоффер. Простите мне мою предосторожность, но я себе позволить показать Вам свое лицо не могу, — фраза прозвучала топорно — стоило чаще практиковаться в немецком.

— Да, я понимаю, — слегка кивнул головой визитер, и многочисленные серьги в ушах звякнули.

— Хорошо, рад, что все понятно. Папка у Вас с собой?

— Да, вот. Это все, что удалось достать. Сами понимаете, уровень доступа у меня весьма ограниченный.

— Не беспокойтесь, этого будет достаточно, чтобы искать дальше. Вы говорите, здесь только Прага?

— Да, все открытые отчеты по Праге, фото, сканы, — затараторил плененный, судорожно пытаясь набрать воздуха в грудь, — По Мьянме и Техасу — сами понимаете, не наша компетенция, я вообще не уверен, что у нас об этом что-то есть. Мьянму-то и вовсе засекретили, там гос-органы не успели вмешаться, удалось обойтись малой кровью...

— Хорошо, я Вас услышал. Вы будете бросить эту папку во-о-о-н там? Нет-нет, не в кусты, а к противоположной колонне, и посильнее.

— Брошу, и все закончится? Вы оставите меня в покое? — обеспокоенно спросил ночной гость.

— Разумеется, мы ведь так и договорились.

Пластиковая пухлая папка красного цвета пролетела несколько метров и приземлилась на плитку у противоположной колонны. Несколько фотографий высыпались — лишь бы не растерять!

— Покой, как я и обещал. Здесь нет покоя, он лишь под Мантией Короля. Если хотите знать, я Вам почти завидую.

Чиркнула зажигалка, и темная ткань рукава занялась, вспыхнула ярким пламенем. Огонь быстро перекинулся с руки Ярослава Вхлицкого на рубашку несчастного Нойхоффера. Крик, вырвавшийся было из горла бедняги, был мгновенно задушен мозолистой ладонью бывшего пациента Богнице. Запахло палеными волосами и жареным мясом. Сначала чертова черемша, теперь это. Точно придется зайти и купить себе дёнер. Два человека слились в страшном танце в единый большой костер. Бесконечно вертясь волчком, пытаясь вырваться из железной хватки безумца, информатик обернулся лицом к своему убийце. Последним, что видели лопающиеся от жара глаза несчастного — это совершенно невредимое лицо высокого бородача с миндалевидными глазами, который с некой странной смесью зависти и удовлетворения смотрел на дело рук своих, а по его телу грязными пузырями сползала синтетическая водолазка.

Когда почерневшее тело перестало дергаться, а пламя поутихло, Ярослав разжал руки, и омерзительный труп грохнулся на плитку. Конечности продолжали выгибаться в конвульсиях, но Нойхоффер был уже мертв. Бородач стряхнул с себя пламя, убедился, что ничего не тлеет и поднял папку. Беглый осмотр ничего не дал — копии тех же фото, тех же полицейских отчетов, что он уже видел много раз. Ничего нового. Ладно, это на потом. Там должны быть хоть какие-то адреса или имена. Хоть что-то, за что можно зацепиться. Ниточка, за которую можно потянуть, размотав это полотно лжи.

* * *

Марсель успел задремать к тому моменту, когда Бьянка вышла из душа. Та неуверенно переступала босыми ногами по холодному полу, ежась, поводя острыми плечами. Такая беззащитная и уязвимая, она — опытный фармацевт-оперативник Спецотдела — сейчас была больше похожа на маленькую девочку. Стыдливо прикрывая грудь руками, встряхивая непослушной косой из мокрых волос, Зимницки медленно, словно восходя на эшафот, приближалась к кровати. Когда девушка оказалась совсем близко, курд собственнически обхватил ее руками за талию и принялся покрывать бледную кожу поцелуями. Нежно скользили темные пальцы по давно зажившим порезам и шрамам, ожогам от сигаретных окурков. Авицена безвольно повисла в его руках, отвернув голову куда-то в сторону. Карга тяжело дышал, ускоряясь в лобзаниях, оставляя липкие следы слюны на веснушчатом животе, через который из-под черных трусиков до самой груди проходил совсем свежий бордово-красный рубец.

— Хватит, — ноюще попросила она.

— Что? — не сразу понял охваченный страстью Карга, продолжавший свою прелюдию.

— Я сказала, хватит! Я что, блядь, заикаюсь?!

Курд отшатнулся, будто от удара.

— Ты ведь знаешь, что мне это не нравится! — капризно бросила Бьянка, закатив глаза.

— Извини, — смущенно пробормотал Марсель, отодвигаясь.

— Прекрати извиняться, не беси меня. Ты знаешь, что делать!

Вытянувшись во весь свой немалый рост, Карга встал с кровати и навис над своей любовницей, словно темная, покрытая густым черным волосом, гора. Тяжело, будто бы устало вздохнув, Марсель поиграл внушительными мускулами на плечах. Без размаха, не вкладываясь в удар, не меняя выражения лица, курд отвесил девушке по лицу страшную затрещину. Тощая Бьянка свалилась с ног и отлетела к стене, стукнувшись головой о дверцу шкафа. За дверью ванной тут же в унисон залаяли ротвейлеры, царапая когтями дверь.

— Когда девочка ведет себя неподобающим образом, долг отца — научить ее следовать правилам поведения, — безэмоционально, словно заученную фразу, произнес Карга, подходя к Бьянке.

Схватив ту за волосы, он приподнял ее над полом на несколько сантиметров, после чего швырнул на кровать. Девушка заворочалась, утопая в пышном одеяле.

— Не вставай. Руки вдоль корпуса, и лежи спокойно. Я скажу тебе, когда все закончится, — бросил Марсель, злясь то ли на нее, то ли на самого себя, входя понемногу в раж. Одним движением сдернув с нее белье, он с силой вгрызся Бьянке в ягодицу. Та тихонько пискнула, на что Карга ответил еще более остервенелым укусом, оставляя розоватый отпечаток среди нескольких других, уже заросших и заживших следов от другой челюсти поменьше.

— Тебе предстоит научиться, какие добродетели должны сопровождать юную фройляйн, — проговорил Карга, грубо поставив Авицену на колени лицом к изголовью. Ее лоно влажно блестелo в свете торшера, оставаясь единственным ярким пятном на теле.

Резко, словно нож в противника, Карга вогнал три пальца внутрь девушки. Ты сдавленно вскрикнула.

— Молчание, Бьянка. Терпение и смирение — вот добродетели, которым тебе бы следовало поучиться у твоей матери.

Марсель, с явной неохотой потянул руку вверх, и Бьянка взвизгнула так, что курду почти заложило уши. Двинув рукой вперед, он саданул Зимницки лицом о деревянное изголовье кровати, да так, что у нее подогнулись руки и голова, увенчанная растрепавшейся косичкой упала на подушку. Намотав волосы на кулак, Марсель наконец вошел в нее, сопроводив действие словами:

— Ты же будешь слушаться своего папочку!?

Бледная кожа Зимницки пошла красными пятнами, колени задрожали, и вскоре блондинка, издав тонкий стон, расслабила колени и без сил повалилась на простыню, а Марсель продолжил насиловать ее теперь уже безразличное ко всему тело.

Через некоторое время любовники, запыхавшись, счастливо обнимали друг друга, лежа в постели. Марсель заботливо прижимал к щеке Бьянки пакетик со льдом, та тяжело дышала, а на лице ее застыла блаженная улыбка.

— Почему так, детка? — спросил вдруг Карга, глядя куда-то перед собой.

— М-м-м? Почему что? — по-кошачьи потянувшись, спросила Бьянка, явно не желая вступать ни в какие дискуссии.

— Почему мы всегда тянемся к тому, что приносит нам боль?

— Ты это про моего папашу? — недовольно уточнила Авицена, давно уставшая от этой темы.

— Нет. Вообще про все. Взять хотя бы нашу работу. Ведь если бы это не было так страшно и опасно — а брались ли мы вообще за это? Стали бы защищать их от Порождений Бездны? Они ведь не берутся из ниоткуда. Это всегда последствия их решений и поступков.

— Потому что людей нужно защищать, в том числе и от них самих. Думаешь, я в восторге от этой работы? Просто мы с тобой не способны выполнять иную, — сонно протянула Бьянка.

— А Стефан? Что ты о нем думаешь?

— Он странный. Я так и не поняла, как он оказался среди нас, да еще и под началом Вальтера.

— Странный? По-моему, обычный парень, — не согласился Карга.

— Бинго! Обычный, скучнее некуда. Ты помнишь, что никто из нас не попал сюда случайно. Твой отряд, моя семья, ребенок Боцмана… Вальтер никогда о себе не рассказывал, но с ним тоже явно что-то не так. Один Стефан будто бы только вчера окончил школу. Что Вольфсгрифф в нем нашел? — Авицена даже оторвала голову от подушки и недоуменно уставилась в окно мансарды на уличный фонарь.

— Такого же отличника, как он сам. Ты слышала, какие у парня рекомендации? Мюллер, говорят, неделю ходил под впечатлением.

— Нашел чем впечатляться. Можно подумать, это он провел семь с лишним лет в медицинском.

— Слушай, никто не умаляет твоих достижений, просто парень по-настоящему старался. А если тебе интересно, спросила бы его сама. Я ревновать не буду, — неловко пошутил Марсель.

— Я тебе не собственность, если что, — нервно вскинулась девушка, — И общаться буду с кем захочу!

— Знаешь, не веди ты себя подобным образом, может я был бы не единственным, кто хочет общаться с тобой. Мне пора, — Карга резко вскочил с кровати и принялся одеваться.

* * *

— Это уже ни в какие ворота, ты сам понимаешь! Я не могу пойти на такой риск снова! В тот раз я решился, потому что ты дал мне не всю информацию, но сейчас...

— Вулко, послушай меня внимательно, — голос в трубке отдавался гулко, словно в бочке, измененный преобразователем, — Я ведь все подготовил, между прочим, самостоятельно. Или ты водить разучился?

— Пожалуйста, не заставляй меня. Мы так не договаривались. Одно дело — поработать пару раз курьером, но теперь ты требуешь...

— Да, именно этого, — терпеливо соглашался собеседник, и Вулко чувствовал, что это покой человека, который знал, что с ним согласятся — рано или поздно. А стоило ли сопротивляться, — Но это же не твоя первая контрабанда. Да, я прошу тебя приехать, но не куда попало, а ко мне домой. Я слышал, ты любишь австралийский шираз? У меня в погребе как раз завалялось несколько бутылок. Сможешь себя побаловать.

— Лучше бы чай с медком, — горько заметил Вулко.

— Не волнуйся, Штоддарт успел переслать большую партию, прежде, чем его накрыли. Так что больше не придется кататься по почтовым отделениям. И не волнуйся. Ну кто будет досматривать машину умирающего?

— Смешно, Skleneny, не забывай, если меня тормознут, то тебе придется приехать за грузом самому, — раздраженно ответил Вулко, чей желудок неожиданно скрутило спазмом.

— Не волнуйся, мне здесь кое-кто должен, во-первых, а во-вторых им есть сейчас чем заняться. Один твой старый знакомый как раз доехал до Мюнхена, — насмешливо каркнул под конец фразы собеседник.

— Крайбург, значит?

— Поезжай и ничего не бойся. Помни, я всегда рядом, — услышав эти слова, Вулко бросил взгляд на зеркало заднего вида, но увидел лишь седого французского бульдога, дремавшего на подстилке.

— Кстати, ты не забываешь о подношениях? — обеспокоенно спросил голос в трубке.

— Ни в коем разе. Я тут одну штуку придумал, слышал когда-нибудь про "gloryhole"? Удалось даже немного подзаработать. Из телефона раздался смех, но искаженный преобразователем, он прозвучал, как будто кто-то водит ножом по стеклу.

— Старый ты сутенер! Я знал, что сделал верный выбор.

— Я напомню тебе, что у нас вообще-то договор, я тут не коммерческую выгоду извлекаю...

— О, не беспокойся, о договорах я помню все, Вулко Вышчек, — высокопарно попрощался собеседник и прервал связь. Бывший клоун неловко поворочался на сиденье, прежде, чем ему удалось повернуться назад. Поймав взглядом свое отражение в зеркале, он машинально скривился. Протянув руку, он погладил бульдога по круглой бархатной голове между ушек.

— Ну что, Гарм Андреевич, ты собрал вещички в свой крохотный чемоданчик? Готов к поездке?

Тот с трудом оторвал морду от подстилки и лизнул шершавым языком бледную, морщинистую руку толстяка, а в багажнике тем временем что-то беспокойно шуршало полиэтиленом.

* * *

Глубоко вдохнув три раза, Вальтер вошел в свой бывший кабинет. Изменения претерпела не только запись, транслировавшаяся на плазменную панель — коралловый риф заменила омерзительно-простецкая пастораль с коровками и полем. Стол Боцмана теперь был завален всякими пресс-папье, подставками, ножами для писем и обкусанными карандашами. Под толстым стеклом покоился внушительный живот Хирше. Тот поднял взгляд на вошедшего — один глаз был все еще красным и опухшим, в окружении мелких царапин.

— Вызывали, координатор?

— Да, Вальтер. Приса... Ах, ну да, стул я себе так и не заказал. Ты-то предпочитал держать посетителей на ногах. Подожди-ка... — Фритц суетливо смахнул с какой-то новоявленной тумбочки несколько папок и гостеприимно подставил ее пришедшему. Вольфсгрифф так и остался стоять.

— В общем, тут такое дело, Вальтер...Мы же неплохо общались… Я хотел у тебя прощения попросить. И за "Златовласку", и за все остальное, — Боцман не знал, куда девать глаза, пялясь то на зеркально начищенные ботинки бывшего координатора, то в потолок, — Я же не совсем говнюк, я все понимаю. Просто хотелось как-то себя перед командой правильно поставить. Ты-то вечно на коне, такой строгий, весь из себя, я и хотел… Что мне делать, Вальтер? Они же меня теперь ненавидят! Да, я повел себя, как свинья, в первую очередь по отношению к тебе, но ты же не бросишь меня?

Баварец просяще посмотрел на своего бывшего начальника, но тот хранил молчание. Повременив, Вальтер поднял со стола наручные часы, лежавшие у клавиатуры.

— "Патек Филипп". Дорогие?

— Недешевые, — напряженно ответил Боцман, понимая, что беседа принимает несколько иной оборот.

— Сывороточные? — будто невзначай поинтересовался Вольфсрифф.

— Вальтер, друг мой...

— Друг? — собеседник дернулся, словно от удара, — То есть, все это время ты еще и считал себя моим другом?

— Слушай, я знаю, я перегнул палку, но...

Коброй рука Вальтера взметнулась к горлу толстяка. Нащупав кадык за щетинистым вторым подбородком, он пальцами ухватился за выпирающую плоть, угрожающе ощерившись.

— Друг мой, Хирше, послушай меня внимательно. Не подружился с Лугатом ты до сих пор исключительно благодаря мне. Благодаря тому, что я ценил тебя, как оперативника и как человека. А теперь...Тебе лучше заботиться о том, чтобы я вспоминал о тебе как можно реже, — Блондин оторвал руку от шеи выпучившего глаза баварца и, паясничая, отдал честь, — Оперативник "Златовласка" отбыл, герр координатор!

Дверь хлопнула, и обиженно сопящий Боцман остался в полном одиночестве.

* * *

Мерзость! Несмотря на добрые полтюбика зубной пасты, которую Ярослав набрал в рот, гарь и гниль оставались на языке омерзительным налетом. Нойхоффер не нашел ничего полезного. С тем же запросом можно было обращаться в интернет — даже в Дип-вебе удавалось нарыть больше информации, чем в этой папке. Либо информатик обманул Вхлицкого, либо у того и правда был крайне ограниченный доступ. В любом случае, теперь предстояло извлечь пользу хотя бы из его бездыханного трупа. Есть нечто омерзительно несправедливое в том, что приходится ждать, прежде, чем приступить к ритуалу.

Найти заброшенное здание в Мюнхене — это целое дело. Если в Польше и Чехии таких проблем не возникало вовсе, то здесь пришлось накатать несколько кругов на трамвае, прежде, чем на глаза попалась подходящая развалюха.

Удачно, что бывший пациент Богнице отлично научился ориентироваться в темноте. После первой смерти зрение и слух заострились, сделались безукоризненными. Теперь освещение не имело значения — а значит можно было не привлекать внимание случайных прохожих светом фонарика или костра из разбитого окна. Бочка в углу помещения издавала совершенно нестерпимую вонь — на такой жаре Нойхоффер очень быстро потек и стал добычей для паразитов.

Стряхнув несколько опарышей и согнав мух, Вхлицкий, борясь с брезгливостью, поднес кусок горелой плоти — кажется, это был палец — ко рту и, зажмурив глаза, быстро закинул в рот и принялся жевать. Чавканье мягкой, обожженной плоти быстро сменилось хрустом кости. Тщательно прожевав чудовищное лакомство, бородач зажал себе рот, чтобы не вывалить съеденное наружу. Натужно сглотнув, он наклонился за следующим куском.

— Так, пальца для доступа должно хватить, — рассеянно произнес Ярослав, заглядывая в бочку, где покоился труп информатика Спецотдела.

Взяв с пола кусок арматуры, Вхлицкий как следует размахнулся и с влажным хрустом всадил острый кусок металла прямо в череп мертвеца. Судя по чавканью, височную кость удалось пробить с первого раза. Раскачав импровизированный лом, Ярослав выломал крупный осколок кости. Глазам его открылась желтовато-черная масса, уже траченная червями. Заткнув нос — из бочки ужасно несло — безумец присосался губами к дыре в голове усопшего. Полужидкие комки неохотно покидали череп, прокатывались гадкими, сладковатыми шариками по языку и липли на небо. Этого должно хватить.

Оторвавшись от мертвеца, Вхлицкий разлегся на крошеве из щебня и битого стекла, а глаза его закатились. Непрошеными гостями в голову лезли видения. Показалась гимназия — мальчика обирают старшеклассники. Не то. Мать режет на куски провод от компьютера. Не то. Толстая готесса отсасывает у юноши, увешанного пирсингом. Опять не то. Высокий блондин подходит к столу и бросает флешку на клавиатуру. "Скопируй сюда все по Алой Династии и потри на серверах!" Ага! Вот оно! Высокий блондин, лет тридцати, не больше, но сколько времени прошло. Пожалуйста, произнеси его имя, пожалуйста! "Герр Вольфсгрифф, а как же архивы?" Блондин что-то ответил, но Вхлицкий уже не слушал. Вольфсгрифф, значит.

* * *

В свой выходной Стефан решил остаться дома. Напрочь сбитый ночной работой режим сна поднял молодого человека еще до рассвета. Покликав на несколько иконок компьютерных игр, он так и не смог найти себе занятия, чтобы скоротать время до пробуждения родителей. Босиком, на цыпочках, Земмлер-Младший прошмыгнул на небольшую террасу. Почему-то ужасно хотелось курить. Странно, раньше он не замечал за собой никакой тяги к этой пагубной привычке. Наверное, все это новая работа.

Прошло добрые полгода со дня выпуска из академии, полгода с того дня, как тот стеклянноглазый человек отловил его в парке на Штахусе. Пока остальные его сокурсники радостно обмывали полученные дипломы в Парк Кафе, этот странный некто отвел Стефана в сторонку, как раз когда тот собирался решиться взять номер телефона у симпатичной сокурсницы. Как ее звали — Марла, Мила? Какое-то иностранное имя. Но человек в красном предложил ему телефонный номер совершенно иного рода. Визитка — уже потрепанная, погнутая — все еще лежала в кармане его рубашки. Тогда Стефан удивился — ему, отличнику полицейской академии предлагают должность в каком-то Специальном Отделе Федеральной Службы Дератизации и Дезинсекции. Борьба с особо крупными паразитами, угрожающими жизни и здоровью населения. Это звучало почти как шутка — грубая, незамысловатая, унизительная. Но было что-то в хищной манере этого лысого человека без возраста, заставляющее узреть нечто большее за набившей оскомину эмблемой Мюнхенского Ангела. Были ли это обильные и замысловатые татуировки, покрывавшие тонкие пальцы и запястья стеклянноглазого, были ли это его уверенные изысканные манеры, или странный орнамент, покрывавший привычный герб гос-организации — вокруг фигурки в плаще кишмя кишели тараканы, жуки, змеи, крысы и многоножки. Ни одна из служб не позволяла себе хоть как-то искажать герб Мюнхена, и подобный дизайн мог свидетельствовать как минимум об исключительности этого самого Специального Отдела.

Странный человек в красном быстро пропал из виду, затерявшись среди однокурсников Стефана. Как оказалось, больше никому он работу не предлагал. Что было еще страннее — это адрес организации. Театинеркирхе — уничтоженная бомбардировщиками Союзников, она продолжала находиться на реставрации. Снаряды оставили от древнего сооружения лишь фасад. Разумеется, Бавария усердно вкладывала деньги в строительство, и здание быстро обзавелось стенами, крышей и даже флигельными башенками, но вот внутреннее убранство было еще не готово. Рассказав однокурсникам о странном предложении, Стефан продолжил праздновать, посмеявшись над неожиданной вакансией, и больше за этот вечер так и не увидел ни девушку с иностранным именем, ни парня в красном. А на следующее утро, такое же тихое и туманное, как сегодняшнее, он все-таки позвонил по номеру, указанному на визитке с именем некоего Хорста Мюллера.

За спиной, с кухни послышалось жужжание кофемашины. Стефан затушил окурок… Стоп! Какой окурок? Откуда у него сигарета? В семье ведь никто не курит! Да у него даже зажигалки нет. Последний раз он курил как раз на выпускном — по наущению товарищей, и был вовсе не в восторге. Так какого же черта? Перекинув сигарету через забор на улицу и разогнав дым, молодой человек поспешил на кухню.

Мама стояла спиной к проходу, в бордовом шелковом халате, и слегка вздрогнула, когда услышала шаги за спиной. Увидев Стефана, нахмурилась, подошла, смахнула прядь с его лба.

— Тебе надо постричься, — она приблизила свое лицо к Стефану, будто собиралась поцеловать, повела носом, — Ты что, курил?

— Нет, — ответил он, вроде не собираясь врать. Да ведь он и не врал. Он понятия не имел, откуда в руках взялся этот дымящийся окурок.

— Ой, не надо! Бывшего курильщика не обманешь. Хочешь курить — кури, ты уже взрослый мальчик, только не в доме, а то отец на говно изойдет.

— Мам, не надо так, — с укором ответил сын, — Ему и так сейчас непросто. Во сколько ты вернулась? В час, в два ночи? Ты же знаешь, что он все это время не спит?

— Что я сделаю, если у меня работа такая? — женщина со злобой грохнула кружкой с кофе по столу и темные полупрозрачные пятна покрыли деревянную поверхность. Вздохнув, Ирма Земмлер потянулась за тряпкой.

— Знаешь, меня он тоже временами раздражает. Но из-за тебя он по-настоящему сходит с ума. Не удивлюсь, если он станет алкоголиком или серийным убийцей. И во втором случае он начнет с тебя.

— Вот как?! — тряпка улетела в стену и шлепнулась на пол, оставляя мокрые следы, — Так ты на его стороне? Ты правда считаешь, что он может и дальше ходить по дому бесчувственным манекеном, а я должна окружать его лаской и заботой? Я женщина, Стефан, мне чувства нужны, эмоции, любовь, в конце концов, а у меня впечатление, что я живу с калькулятором.

— Мама, тогда разведись с ним и прекрати его мучить! Это же издевательство над человеком! Я не могу на это больше смотреть. Знаешь, если ты этого не сделаешь, я все скажу ему сам. То, что он, будучи полицейским, так и не поймал тебя с поличным, означает лишь, что он сам этого не хочет. Но ты-то, ты психолог, у тебя дипломы, грамоты, ты должна понимать, как разрушаешь человека. Даю тебе времени до завтра.

Стефан было уже развернулся, чтобы уйти с кухни, но мать поймала его за руку.

— Не смей, слышишь? Не смей! Ты слишком ребенок, чтобы понимать, что здесь происходит! Не лезь, иначе проблем тебе прибавлю уже я, уверяю тебя!

Вырвав руку, Стефан пылающий от злобы, вернулся на террасу. Раздражало все — занимающийся рассвет, жужжание насекомых, чириканье птиц, шуршание травы под ногами. В глаза лезли темные жесткие волосы. Неожиданно под ноги Стефану упал голубь. Птица была теплая, но уже мертвая, словно околела прямо в полете. Никаких видимых повреждений Стефан не заметил. Он уже собирался поделиться с мамой странным событием, когда в кармане настойчиво пиликнул телефон. Достав гаджет, Стефан увидел сообщение с неизвестного номера. Открыв его, молодой человек невольно улыбнулся — с присланной фотографии на него смотрела обыкновенная серая мышь, сжимающая в руках умильный маленький зонтик, мокнущая под проливным дождем. К картинке следовала подпись — "Не унывай, мышонок!" Глупая шутка немного затушила огонь ярости, пылавший в груди юноши. Осторожно взяв удивительно легкий трупик птицы, он отправился в квартиру за обувной коробкой.

* * *

Выходной у Хирше проходил не лучше. Дом трещал и скрипел, словно под порывами урагана. Сидя в кресле-качалке на террасе дома, он смотрел вдаль. Бескрайние поля навевали тоску — было в этой безбрежной желтизне нечто пустое, не имеющее смысла. Многое перестало иметь значение для Боцмана после того, что произошло двадцать лет назад. Кто знает, как сложилась бы его жизнь, если бы не та проклятая ночь. Чувство вины стало его флагом, его жезлом и посохом, всеоправдывающим и вседозволяющим. Фритц с ненавистью посмотрел на недавно приобретенные часы и с досадой попытался их стащить. Замок будто заело, и баварец, совершенно не испытывая пиетета перед дорогой вещью, принялся ковырять его отверткой. С клацаньем браслет расстегнулся, и Боцман с досадой отбросил недавнее приобретение в сторону — часы приземлились на пол и провалились куда-то в щель между досками, которую давно стоило заделать.

Поля начали расплываться, сливаться с небом, превращаясь в грязно-зеленую кашу. Боцман снял очки и вытер непрошеные слезы. Сколько лет Вальтер не заезжал к нему в гости? Девять-десять? Или меньше? Теперь неважно. Их дружбе, похоже, пришел конец, за что Хирше не переставал корить себя. Он ведь еще помнит его совсем зеленым — долговязым запуганным мальчишкой, с военной выправкой и каменным лицом. Тогда они и познакомились — еще когда Боцман был скорее коренастым, чем полным — этакий "хиллбилли" в самой секретной организации Германии. Какого труда ему стоило отговорить Мюллера — тогда еще лишь старшего координатора — отправить Вальтера к едокам. Надо заметить, едок из Вольфсгриффа получился бы отменный.

Невесело усмехнувшись таким своим мыслям, Фритц напомнил себе, что пора бы заняться и домашними делами. Сколько ни зарабатывай — даже координатором, а на ферме всегда хозяйская рука нужна. Чужих людей к себе на ферму Фритц не допускал, а с наследниками как-то не сложилось. Хирше как раз заканчивал полировать доску на террасу, когда услышал стоны и шевеление в мансарде дома. Проснулась. Отложив в сторону инструменты и доску, он однако направился не внутрь дома, а в сарай, сияющий свежей пристройкой по левую сторону фасада.

Через полчаса Фритц поднимался по старой скрипучей лестнице, по которой он съезжал на заднице еще ребенком. Hекоторые двери в доме пришлось заколотить, а несущие стены — перенести, поэтому путь в мансарду теперь лежал через причудливый лабиринт из комнат и лестниц. Колени были уже не те, что в юности, но Хирше и так был вынужден достроить четвертый этаж, чтобы домом можно было пользоваться. Старое здание словно дышалo, шепча свои никому непонятные тайны, а с потолочных балок сыпалась пыль.

Со стен на него смотрели многочисленные фото и портреты почивших родственников. Казалось, в их взгляде читался укор. Да, бабушка, да, дядя, вот такой у вас непутевый потомок. Мог бы землю возделывать, да скот разводить, себе в удовольствие, на радость семье. Был бауэром, а стал — не пойми кем. И ведь непонятно, что на него нашло. Даже на самых тупых стажеров Боцман никогда не орал. С коллегами — в виртсхаус по масу пива? Боцман первый! В картишки перекинуться? Есть доброволец! А раньше и в футбол гонял, пока брюшко не мешало, и ничего, уважали все, любили. А тут — как в голову ударило. Бедной девчонке палец сломал почем зря, друга обидел, на стажере отыгрался. Отказаться бы к чертовой матери от этого координаторства, да куда там. Прибавка к зарплате уж больно хорошая, а ему скоро колодезную шахту углублять.

Постучав своим особенным стуком, Хирше принялся сам же и отпирать дверь — тяжелую, сейфовую, с тремя скважинами для ключей.

— Ленор, милая, я принес ужин!

* * *

В Общем Зале все стояли на ушах. Тому было две причины. Первая — пропал информатик Нойхоффер, что было, безусловно, грустно, но привычно — работаешь в Спецотделе — жди беды за каждым углом. Куда больше всех интересовало возвращение Лодыря с больничного. Слухи о конфликте Земмлера и Мауэра разлетелись со скоростью ветра по всему Спецотделу, и лишь Мюллер пребывал в относительном неведении относительно подробностей столкновения. Стефан сидел как на иголках. В нем боролись стыд, страх и болезненное чувство справедливости. Вроде бы этот ублюдок загрыз ребенка у него на глазах, и ожидать другой реакции от себя было бы глупо, но, узнав истинные мотивы едока, Малыш находился в замешательстве. Получается ведь, что Филипп поступил верно. "Надкушенные". "Гонорар". От липких слов Педофила, эхом звучащих в голове юношу передергивало. Знай он наперед о мотивах Мауэра, может и смог бы отнестись к произошедшему спокойней. Разбить лицо теперь хотелось Мюллеру. Уничтожить эту усталую, безэмоциональную маску, попытаться найти хоть что-то человеческое за этой стеной, построенной из договоров, регламентов и инструкций.

Громко саданула по стене открывшаяся створка дверей. На пороге стоял Лодырь. В этот момент Стефану отчаянно захотелось, чтобы на лице едока все же была та омерзительная маска. Теперь Мауэр чем-то напоминал Лугата. Одна из надбровных дуг сплыла куда-то вниз, нос представлял из себя некую грубую хирургическую поделку, а многострадальный рот был усеян толстыми рубцами швов.

Как-то незаметно вокруг Стефана образовалось кольцо. Кто-то из едоков подпер дверь длинной скамьей. Изуродованный, но все еще мощный едок медленно, наслаждаясь произведенным на противника эффектом, шагал к Стефану.

— Послушай, Филипп, я не знал, в чем дело, я понятия не имел, что ты спасаешь девочку...

Едок стоял и слушал, выражение на его лице не менялось, лишь поигрывали желваки, опасно натягивая кожу на не заживших швах, а серые, тусклые глаза смотрели куда-то сквозь Стефана. Медленно его рука потянулась куда-то за пояс.

— Эй, без оружия! — крикнул кто-то из толпы.

Неспешно, по миллиметру Мауэр извлек из заднего кармана электронную сигарету и принялся со свистом втягивать в себя пар.

— Я понятия не имел, что девочка предназначалась Педофилу, иначе бы я сам… Я читал об их способах питания, это… Ты прав, смерть лучше.

— Нет, ты ничего не понял, — вальяжно, язвительно подал голос едок, прервав Стефана, — Здесь дело вовсе не в верности человечеству, не в инструкциях, и даже не в жалости. Просто Педофил не заслужил такую сосочку. Плохо поработал. Ты зря прервал меня. Она была моим гонораром. Такая юная, невинная, узкая, и все еще теплая, — проникновенно прошипел едок, выдыхая густой белый дым прямо в лицо Малышу, подобравшись совсем близко, после чего резко шепнул, — Учись, стажер.

Укус последовал из ниоткуда. Исключительно, благодаря некой внутренней интуиции, Стефану удалось уйти из-под зубов едока, те прошли вскользь, немного ухватив за шею.

В боевом мастерстве Мауэру было не отказать. Резкий, ловкий, как обезьяна, он по-гиеньи хихикал, передвигаясь вокруг стажера резкими прыжками, с легкостью уходя от ударов.

Толпа вокруг не ревела и не подбадривала, но смотрела на происходящее, как на некую экзекуцию или акт сатисфакции. Малыш старался работать по большей частью ногами, пытаясь не пустить едока в клинч, где тот пустит в ход тренированную челюсть. Филипп же словно танцевал вокруг Стефана, приближаясь по спирали. Шаг, второй, третий. Попытка удара, но ловкий говнюк ускользает. Шаг, другой, еще — и едок на полметра ближе. Голова у Земмлера начинала кружиться, он почти не выходил из блока, пытаясь лишь сконцентрироваться на уродливой морде Мауэра. Тот глумливо лыбился, невпопад размахивая руками. С такой техникой боя Стефан был незнаком. Так обучают едоков? Кружишь врага, пока не подберешься на расстояние укуса?

Укуса Малыш боялся зря. Очередной приставной шаг от едока. Стефан не успевает на долю секунды, и враг оказывается на пол-корпуса за спиной. Два пальца приземляются у него на шее, скользят ниже, цепляются в ключицу и… Глаза застилает кровавая пелена, Стефан чувствует, как кровь сочится через рубашку, а из-под кожи торчит тонкий обломок кости. Черные волосы мешают видеть. Нужно повернуться к едоку. Посмотреть ему в глаза. В его поганые, льдистые глаза. За Эмму Кюне. За маму, за папу.

— Стоп! Этого достаточно! А ну-ка хватит мне оперативников калечить!

Круглый толстячок возник словно из ниоткуда, приобнял Стефана за плечи, обдав его тяжелым запахом пота и какого-то мужского дешевого лосьона. Вся ярость куда-то испарилась, оставив место лишь какой-то всепоглощающей пустоте.

— Лодырь, этого хватит. Хочешь сатисфакции — иди к Мюллеру и расскажи ему, как ты "по инструкции" действовал. Совсем сывороткой мозги засрал!

— Отвали, свиноеб, мы не закончили, — визгливо порывался продолжить едок, но не решаясь напасть сразу на двоих.

— Не свиноеб, а герр координатор, Лодырь. Тебе пригодится эта информация, когда тебя поставят в нашу операцию.

— Едоки подчиняются лишь инструкциям, старик, ты мне не указ, — кричал Мауэр, уже явно охладев к драке. Когда Стефан повернулся к своему противнику, тот показал стажеру средний палец, испачканный кровью, после чего его облизнул.

— Я знаю, какова ты на вкус, сучка. И когда ты облажаешься, я сожру тебя. Я сожру тебя, слышишь? — визжал едок, пока Боцман уводил Малыша, находящегося в полной прострации, из Общего зала.

— Не слушай, Земмлер. Он так не поступит. Да и никто из них. Ты знаешь, где у нас здесь мед-отделение? Пойдем покажу.

* * *

— С Лодырем повздорил, значит? — почти безразлично спросил доктор Клозе, пожилой мужчина в очках, — Зря ты это. Если бы Боцман не вмешался, он бы тебе полноценный blodorn устроил. Викинг хренов!

— Это как? — поинтересовался Земмлер, морщась от боли, пока врач осматривал торчащую ключицу.

— А это очень просто. Ребра бы тебе пооткрывал одно за другим. Фишка у него такая. До конца он, конечно, дело никогда не доводил, но… Ставить потом ребра на место — та еще задача. А если бы еще и легкое задел...— доктор присвистнул, намекая на сложность медицинской процедуры… Или на летальность такого исхода. Через полчаса работы Клозе оставил измученного Стефана в покое с назиданием сидеть спокойно. В углу на стуле неловко откашлялся Боцман.

— Ты прости, что я его сразу не остановил. Но нужно было дать ему отомстить, хотя бы так, а то бы тебя едоки потом в покое не оставили. Они-то друг за друга горой. Вроде так все сами по себе, а одного тронешь — и понеслась...

— Спасибо вам, Хирше. Правда спасибо. Не знаю, чем бы дело кончилось. Мне кажется, я бы его убил. Да и за меня вы заступились...

— Сынок, ты мне не выкай. Конечно, заступился. Я же вижу, что ты парень нормальный. Я в твоем возрасте ему бы девчонку тоже просто так не спустил, — баварец достал из нагрудного кармана самокрутку, блаженно ее обнюхал и закурил. Предложил чуть запоздало, — Будешь?

— Спасибо, не курю.

— Начнешь еще, от гнили по-другому не отплеваться. Еще месяц на языке чувствуется. Противнее, наверное, только моя жена готовила, — хихикнул усач.

— А вы...Ты женат?

— Ну, кольцо-то ты видишь, — помахал в воздухе Боцман толстыми короткими пальцами.

— А почему "готовила"? Ее больше... — неловко замялся Земмлер.

— Жива, да поживее некоторых будет! Просто что ей готовить, коли я всю ночь, а иногда и день здесь, а дома только отсыпаюсь? Вот и не готовит. Я ей иногда по выходным что-нибудь варганю, и пойдет, — горько закончил Боцман, глядя куда-то в пустоту через стекла очков.

— Ты прости меня, стажер, — вдруг жарко, беспокойно затараторил Хирше, — Болеет моя жена. Тяжело, сильно болеет. Деньги позарез нужны. А тут должность замаячила. Ну как тут было не уцепиться? Скажи ты мне?! А с Вальтером… Понесло меня. Как представил, что это меня Мюллер временно поставил — блондинку нашу побесить, так меня и накрыло. Злюсь, хожу на всех, а ведь я на себя злюсь. А за Бьянку… Извинись перед ней за меня. Она меня слушать не будет, а тебя послушает. Извинись, а, стажерчик? Извинишься?

— Хорошо, герр координатор. Я вас… тебя понял. Я постараюсь ей объяснить, — удивленно, не ожидавший таких откровений от бауэра, согласился Земмлер.

Неожиданно на стене заговорил спикер:

— Приказ от Мюллера, всем информатикам и оперативникам собраться в Общем Зале, приказ Хорста Мюллера. Повторяю, всем...

Боцман прытко вскочил со стула и шмыгнул в дверь. Немного погодя, вернулся и заглянул в помещение мед-отделения, где в полном одиночестве на кушетке сидел Стефан.

— Чего сидишь? Оглох что ли?

— Так это... — Малыш неловко, словно оправдываясь, указал на бинты под расстегнутой рубашкой.

— Всех оперативников, стажер. Давай, ножки-то поди еще ходят? Хоп-хоп!

* * *

Легкое настроение паники металось в воздухе. Еще никогда Стефан не видел столько оперативников в одном месте. Были здесь и юркие Таксы — специалисты по всякой назойливой мелочи, необузданные "Ротвейлеры" сверкали лысинами в углу зала, посмеивались и толкались смешливые Терьеры, грудились над планшетом с серьезными лицами пожилые Бладхаунды, вальяжно развалились на самой верхушке трибуны громадные опасные Волкодавы. Быстро отыскав глазами в толпе черную чалму Марселя, Стефан присоединился к своим Доберманам. На лице Бьянки снова наливалась кровью спелая сливового цвета гематома. Порезы на лице Вальтера почти зажили и теперь были похожи на темную паутину, словно бывший координатор — забытый в шкафу манекен или фарфоровая кукла.

Трое "Дворняг" принесли небольшую кафедру из аудитории для брифингов, на которую вскоре, с выражением глубочайшего беспокойства на лице, взошел Мюллер. Он долго молчал, дожидаясь полной, гробовой тишины, прежде чем начать долго скрупулезно перелистывать бумажки в папке, непрестанно облизывая палец. Найдя. наконец, нужный лист, он прочистил горло и заговорил:

— Оперативники Спецотдела. Я явился к вам с пренеприятнейшим известием. Два дня назад в полицию поступил звонок от жены Нойхоффера о его пропаже. Согласно отчетам, он покинул квартиру в час ночи, и с тех пор о нашем специалисте информационного отдела никаких сведений не поступало.

— С каких пор мы работаем с "потеряшками"? — высокомерно спросил кто-то из Догов.

— С тех пор, герр бюргермейстeр, когда пропавшие сотрудники начали выносить из офиса секретные данные. Как оказалось, Нойхоффер создал в глубинной сети закрытый архив, где хранил данные, к которым имел доступ ранее. Данные по проекту "Алая Династия". Проблема в том, что если эти данные попадут не в те руки, то следующий подобный проект будет обречен на провал.

— А кто из нас до него доживет? — снова дерзко выкрикнул Дог, вызвав тем самым волну смешков.

— До следующей тетрады осталось больше ста тридцати лет, очень верно подмечено. Однако, это не значит, что мы можем позволить себе допустить утечку. Тем более, что нашим коллегам из других городов это станет известно, и они не забудут упомянуть об этом при следующем распределении бюджета, — закипая, но стараясь соблюдать приличия, отвечал Мюллер, — На данный момент инструкций не будет, улик у нас нет, подозрений тоже, поэтому работает все вместе и сразу. Я открываю полные полномочия всем и каждому до появления первых зацепок. У координаторов на столах лежат подготовленные брифинги, дальше работаем исключительно инициативно. Все свободны.

— Ну что, пацанва, наперегонки в Арсенал? — повеселел самый болтливый из Догов.

— Тебе, как всегда, полагается только кресло, — отшутился Мюллер, собирая бумаги с кафедры, — К тому же будет жалко, если ты в бою попортишь свою металлокерамику.

* * *

Не такой уж простой птицей оказался этот Вольфсгрифф. Информации о блондине не было ни в интернете, ни в Дипе, ни даже на самом дне мюнхенского отребья. Дилеры, бродяги, нелегальные проститутки лишь недоуменно пожимали плечами, когда Ярослав описывал яркую внешность этого странного человека. Конечно же, ни фотографии, ни каких-либо данных о нем в памяти мертвого Нойхоффера не было. Вхлицкий еще не раз катал на языке полуразложившиеся кусочки мозга, лопались на зубах подсохшие глазные яблоки, непослушной жвачкой скользил почерневший язык. Ничего. Мертвецы плохо помнят свою жизнь. При достаточном количестве опыта можно было выяснить все до мелочей, переварить весь труп, включая требуху и кости, но оставалось так мало времени. Еще одна кровавая луна — последняя в тетраде, а потом — сто тридцать лет ожидания. Провести такой чудовищный срок в этом порочном, грязном мире — испытание страшное, невыносимое. Еще век с лишним без успокаивающей ласки Королевы-Матери, без благосклонности Короля-Отца, без веселой удали Принца в Алом казался Ярославу чудовищной вечностью. Он еще раз скрупулезно просмотрел все, что удалось извлечь из разлагающейся плоти. Жена — находится в счастливом неведении относительно деятельности мужа. Родители — тоже не в курсе. Кто эта брюнетка, мелькающая в воспоминаниях чаще других? Осторожно, боясь оборвать, Вхлицкий тянул за эту ниточку, выуживая картинку за картинкой. Так, информатик спал с ней. А вот они сидят за соседними столами в каком-то офисе без окон. Ищем дальше. Есть. Небогатая квартирка на задворках Мюнхена, где-то в Хазенбергле. На полках в открытом шкафу женские вещи. Что же за имя на почтовом ящике? Ты должен был на него посмотреть, хоть раз, должен был. И действительно — вот он, косой взгляд на фамилию. Какая-то эмигрантка. Тасоева. Хазенбергль. Вот кто поможет выйти на Вольфсгриффа.

* * *

— Неплохо ты тут устроился, — кряхтел Вулко, поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице, задевая обширными боками перила. За ним, с трудом перебирая кривыми ножками, следовал бульдог.

— Да-да, не жалуюсь. Воздух тут великолепный, птички, природа. Единственный в мире город, абсолютно чистый от Бездны. Тебе понравится. Я попрошу тебя задержаться тут, пока мы заняты вопросом в Мюнхене.

— А как же подношения? — Бывший клоун и худой лысый человек в красной футболке поднялись в широкую залу с камином.

— Уверяю тебя, недостатка не будет. Я уже организовал небольшую анонимную группу, и как ни странно желающих было хоть отбавляй, — подмигнул Глассман Вышчеку, — Располагайся. Твою комнату уже готовят.

— Поскорее бы. Всю ночь за рулем, — буркнул Вулко, усаживаясь на обитый потрескавшейся кожей диван. С одной стороны от него расположился Гарм, совершенно безразличный к их переезду. С другой толстяк расположил свой кислородный баллон, трубки от которого уходили ему в ноздри.

— Почему ты решил устроиться здесь? Неужели нельзя было поближе?

— Нет, никак нельзя, мой друг. Этот город я готовил дольше, чем ты живешь на свете. Ты не представляешь, как эти фермеры держатся за свои клочки земли. Благо, наследники оказались посговорчивее, — осклабился стеклянноглазый и щелкнул пальцами, вытянув в сторону покрытую татуировками до самых кончиков фаланг руку. Загадочные письмена на разных языках чередовались с клинописью, а те в свою очередь — со сложными геометрическими схемами, накладываясь, наслаиваясь друг на друга, создавая невероятно сложный рисунок, от взгляда на который начинала кружиться голова. Вулко поскорее предпочел отвести глаза в сторону — туда, где на баре по щелчку Стеклянного засуетился официант. Закончив, тот вынес поднос с двумя коктейлями шоколадного цвета, украшенных ягодами физалиса, с плохо скрываемой брезгливостью скользнул взглядом по гостю на диване и покинул зал.

— За твой приезд, мой веселый клоун! — Лысый немного приподнял бокал над головой, после чего лишь обмакнул губы в маслянистой жидкости, — Очень рекомендую, Вулко, такого ты не попробуешь больше нигде.

— Мне бы лучше без алкоголя, сам знаешь, впрок не идет, — протянул толстяк, с неохотой беря бокал с подноса.

— Ох, такого ты никогда не попробуешь. Древний шумерский рецепт. Они называли это "Напитком Вечности". Его мог употребить лишь иерофант — и то, лишь раз в жизни, перед самой смертью.

— Он что, ядовитый? — нахмурился Вулко, так и не пригубив напитка.

— Какая глупость. Ни в коем разе. Просто блаженство, которое испытываешь при употреблении этого напитка сделает всю твою дальнейшую жизнь бессмысленной. А еще он совсем не прост в изготовлении. А по моей рецептуре теперь еще и очень недешев.

— Что же за рецептура? И зачем ты хочешь лишить мою дальнейшую жизнь смысла? — недоуменно спросил клоун, принюхиваясь к пряному аромату, слегка отдающему травами и оливками.

— Рецептура достаточно проста, мой друг. Трюфельный мартини и плоть… Как бы мне перевести? Нам-гиг, кажется. Проклятие! А, вот! "Больное счастье". Когда-то на Земле существовал такой вид...порождений. Прекрасные юноши и девушки влюбляли в себя глупых и наивных людишек, дарили им небесное блаженство в постели, купали в богатстве и роскоши, понимали с полуслова, а потом… Просто пропадали, исчезали навсегда, оставляя опустошенную оболочку, страдая, доживать свой век. Пожиратели несчастной любви, заразный синдром Адели Гюго, — хмыкнул Глассман под конец лекции.

— И зачем ты дал мне эту дрянь? Подожди, так там толченые…эти? Ты хочешь, чтобы я это выпил?

— Да, дорогой мой Вулко, — неожиданно посерьезнел вечно беззаботный и насмешливый Skleneny Muz, — Мы оба это выпьем, потому что цель, которая стоит перед нами может потребовать любых жертв. Человеческих, вероятнее всего, но не в последнюю очередь и наших. Поэтому пей, мой друг, ведь впереди — конец всему. Глассман хищно, со свистом втянул еще несколько глотков, не отрывая взгляда от клоуна.

— Не то чтобы мне было ради чего жить...

Тот еще немного повертел бокал в руках, после чего осушил его одним глотком. Через губчатую, покрытую дырками щеку немного темной жидкости пролилось на несвежую белую футболку бывшего клоуна.

— И еще, Вулко. Сделай что-нибудь со своим глазом. В эту дырень даже мне смотреть неприятно.

* * *

Солнце взошло рано. Лина Тасоева в прескверном расположении духа шла домой. Хазенбергль — та еще клоака на теле Мюнхена, хуже Банхофа, там хотя бы регулярно каталась полиция, здесь же приходилось все время оглядываться — не следует ли за ней какой-нибудь насильник или психопат, нужно было внимательно всматриваться в темные подъезды — не следят ли за ней цепкие взгляды молодых юго, не подыскивает ли себе одинокий араб развлечение на день. Но в семь утра даже в этом районе можно было встретить лишь редких прохожих, спешащих на работу. И все же, что-то ее настораживало. Когда небольшой питбуль, которого выгуливал черный паренек на коротком поводке неожиданно залаял, девушка чуть не завизжала, отшатнувшись на добрые три метра. Разумеется, главной причиной ее беспокойства был не район, к которому она уже попривыкла, и не питбуль, никакой опасности для нее не представлявший. Нет, все дело было в Нойхоффере. Именно сегодня они должны были вместе поехать к ней домой. Парень бы "задержался на работе" для жены, и до самого полудня можно было бы не вылезать из постели. От таких мыслей внизу живота у нее сладко заныло, но приятное возбуждение быстро сменилось черной тоской и страхом за судьбу любовника.

В подъезде снова не было света, лифт тоже не работал, и на свой третий этаж Лина поднималась пешком. Казалось, мимо нее промелькнула какая-то тень, то ли по стене, то ли по потолку — непонятно. Зацокав каблучками, она преодолела последние два пролета бегом, едва не запнулась и по инерции врезалась в собственную дверь.

Выкидывая из проклятой сумочки салфетки, косметичку, пачку презервативов, девушка ругала себя за то, что не достала ключи заранее. Что-то впилось ей под ноготь, Лина дернула рукой, и из сумки раздался звон. Вот они! В темноте было не так просто попасть ключом в скважину, а за спиной слышалось какое-то шевеление, словно кто-то огромный пытается красться очень тихо. Замок щелкнул, Тасоева нырнула в дверной проем и громко захлопнула за собой дверь.

Теперь, конечно, ей было смешно от своих страхов. Посмотрев в дверной глазок, Лина, конечно же, никого не увидела — только темноту подъезда. Никто ее, разумеется, не преследовал. Пустая квартира, еще серая в лучах рассветного солнца, подавляла своей безжизненностью и абсолютной, глухой тишиной. Сбросив одежду прямо на пол, стряхнув с ног брюки со стрелками, Лина осталась в одном белье. Комплект был куплен специально для этой встречи, она надела все эти чертовы чулки и подвязки исключительно чтобы порадовать Нойхоффера, в надежде, что тот все-таки появится на работе. Кто знает, может, он просто сбежал от своей стервы-жены, или просто запил, а может, был на каком-то секретном задании от Мюллера?

Лина набрала ванную, чтобы снять усталость. Стащив с себя бессмысленные теперь чулки и корсет, она легла в теплую воду, попытавшись расслабиться. Пена приятно обволакивала шею, напоминая о нежных руках Нойхоффера. Незаметно для Лины, ее рука сама по себе опустилась под воду, провела ладонью по внутренней стороне бедра, прикоснулась к начисто выбритой коже, проскользнула пальцем внутрь.

Неожиданно где-то в квартире хлопнуло окно. Наверное, ветер. Настроение ненадолго пропало, и Лина поняла, что пальцами здесь не обойдешься. Через минуту головка душа была откручена, а кран отрегулирован — вода была чуть теплее температуры тела. Осторожно, стараясь не оцарапаться, девушка направила шланг внутрь себя. Теплые струи воды наполняли ее изнутри, рука лежала на кране, и Лина игралась с напором, делая его то сильнее, то слабее. Дыхание ее участилось, напор воды был выставлен на максимум, бедра сжимались в этой безысходной страсти.

В этот момент дверь в ванную распахнулась. Обильный пар скрывал лицо незнакомца, было видно лишь коротко стриженую голову и черную, всклокоченную бороду. Огромного росту, ему приходилось пригибаться, чтобы не удариться лбом об дверной косяк. Лина хотела было закричать, но тело не слушалось, горло издало какой-то жалкий писк, а потом мозолистая рука сильно толкнула ее в лоб. Затылок с глухим ударом врезался в керамику, и мир закружился, размылся, став нереальным. Конечности потяжелели, словно бетонные, они неподвижно лежали под водой, пока бородач неторопливо вынул шланг у Лины из влагалища и с силой затолкал гофрированный металл прямо ей в глотку. Сначала стало нечем дышать, в легкие попала жидкость, глаза заслезились, вода полилась через нос. Девушка закашлялась, пытаясь выплюнуть смертоносный источник, но маньяк крепко удерживал шланг у нее во рту. Когда ее сознание от недостатка кислорода уже погружалось в бездну, Лина успела напоследок почувствовать страшную боль где-то в животе. Это лопнул желудок.

* * *

— Я не понимаю, почему бы тогда не спросить Лугата? — яростно взмахнул рукой Карга, чуть не сбив пресс-папье в виде распятия со стола Боцмана.

— Да чем же ты слушаешь-то, а? Я для кого брифинг читал? Лугат ничего не знает! — со злобой Фритц передвинул распятие подальше от края.

— А что по знакомым Нойхоффера? — спросила Бьянка, поигрывая каким-то вульгарно украшенным кортиком, висевшим на стене кабинета.

— Пустота. Жена не в курсе, друзья все в интернете, родителей уже опросили, в том числе с использованием дополнительных инструментов. По нулям.

Вальтер хранил мрачное молчание, стоя у двери, показывая всем своим видом, что ни находиться здесь, ни участвовать в расследовании он не желает. Стефан тоже молчал, но лишь потому, что сказать ему было нечего. То, что происходило в стенах Спецотдела имело мало отношения к следственной работе, которой его учили в академии, а наличие таких инструментов, как Лугат, Пасть Забвения и еще черт знает каких артефактов, запертых в Арсенале, лишало все его знания любой ценности. Оставалось только слушать, кивать и задавать вопросы. Кстати, раз уж он здесь стажер, будет вполне уместным спросить о главном предмете беседы, которого, тем не менее, все так старательно избегали.

— Господин координатор, я прошу прощения, что перебиваю, а вы…ты не объясните что такое Алая Династия? Насколько я понимаю, весь сыр-бор здесь из-за нее?

Молчание упало на помещение стеклянным колпаком, высосав из воздуха все звуки, и сосредоточило все взгляды на Малыше. Вальтер было открыл рот, но ничего не сказал. Хирше потеребил себя за усы, тяжело вздохнул и медленно, словно вытягивал из себя не слова, а больные зубы начал говорить:

— Земмлер, то, о чем ты просишь тебе рассказать на данном этапе находится за пределами твоей стажировки. Посмотри на свое кольцо — на нем нету капсулы. Здесь то же самое. В двух словах — это опасно, это страшно, это нам очень дорогого стоило, но это, возможно, один из немногих способов склонить чашу весов в нашу сторону. На этом — все. Никакой другой информации ты на данном этапе не получишь, так оно и к лучшему.

— Но, …

— Никаких «но», стажер. Не сочти за грубость, но в данном вопросе твои детективные навыки большой роли не сыграют. В конце концов, у нас здесь лучшая ищейка Спецотдела, не так ли, Вальтер? — обратился заискивающе баварец к неподвижной фигуре, застывшей у двери. Та молчала. — Герр Вольфсгрифф? Ответа не последовало.

* * *

Вулко без удовольствия рассматривал себя в зеркале. Голый и бледный, он был похож то ли на мертвого ламантина, то ли на тающий под солнцем сугроб. Грудь висела пустыми мешками, окруженная трещинами растяжек. Кожа в некоторых местах пожелтела, стянулась, напоминая потрескавшийся пергамент. Крошечные по сравнению с телом гениталии терялись где-то под фартуком брюха, окруженные бесцветным жестким волосом. Омерзительные рытвины покрывали левую половину лица, кое-где даже проходя щеку насквозь. Под ней почти не осталось зубов — по левой стороне сточило все до клыков, оставив в деснах воспаленные корни, теперь покрытые черными пятнами кариеса. Но самым отвратительным была, конечно же, дыра. Высохшая, потемневшая плоть матово блестела в свете лампы, казалось, поглощала собой свет, взгляды, притягивала к себе человеческую брезгливость и отвращение. Отмотав небольшой кусок пластыря, бывший клоун крест-накрест залепил себе пустую глазницу, после чего вернулся из ванной в комнату. Увидев хозяина с новым аксессуаром на лице, бульдог лениво приподнял голову, хрипло гавкнул для порядка и снова погрузился в дрему.

Глассман словно решил поиздеваться над бывшим клоуном с его ростом под добрые два метра, определив ему комнату в мансарде. Если Вулко не стоял строго посередине помещения, то начинал биться головой о скат крыши. Отель был оформлен в старо-баварском деревенском стиле — желтое дерево, пасторальные картинки, узоры с подсолнухами и редькой и «бабушкина кровать» с дубовым изголовьем. Казалось, что здесь ничего не менялось вот уже добрые двести лет. На тумбочке зазвонил телефон. Взяв трубку, толстяк обреченно вздохнул, услышав знакомый голос:

— Эй, приятель, как устроился, как тебе отель? Не Ритц-Карлтон, конечно, но жить можно, правда? Минут через десять я буду ждать тебя в лобби, только не красься слишком долго, дорогая, у нас очень плотный график.

Вулко с силой вдавил трубку в рычаг, и облачко пыли поднялось в воздух.

* * *

Не так-то уютно находиться в чужой квартире, да еще и в такой неловкий момент. Ярослав никогда не получал никакого удовольствия от убийства. Просто от человека можно получить куда больше достоверной информации после его смерти. Плоть начнет разлагаться, соединяясь с иной сферой, с иным миром, возвращаясь в преддверие владений Алой Династии, где телу предстоит познать все истины, прежде чем будет дозволено переступить порог тронного зала.

Пар в помещении мешал дышать, стены маленькой ванной душили, смыкаясь вокруг Вхлицкого, казалось, они почти касаются плеч. Злая ирония — личность, запертая в собственном теле, в этом жалком мире страдает от клаустрофобии. Не сказать, чтобы психиатрическая лечебница в Богнице сильно ему помогла — скорее, научила свыкаться, терпеть и выжидать. И вот, он дождался. Настал день, когда пришли те двое и заговорили о Короле в Алом вновь — несчастный толстяк и измученный доктор. Это они вырвали Ярослава из бесконечного калейдоскопа грязной кафельной плитки и белых халатов. Они напомнили ему, что конец тетрады близко, и остается всего лишь несколько попыток, а потом — многолетнее заточение в этой поганой оболочке.

Тело не будет готово в срок, до кровавой луны оставалось лишь несколько дней, необходимо было ускорить разложение. Мертвая девушка с немой насмешкой взирала на Вхлицкого одними лишь белками глаз — все зря, все впустую. Впустую круговорот длинных, как сутки на Плутоне дней в пражском дурдоме — уколы, серая каша и ремни, оставившие шрамы у него на запястьях. Впустую все старания, что он приложил, возводя со своими братьями и сестрами стены собора, чтобы отправиться туда, где им место. Впустую его долгие изыскания, бесконечные бдения в Клементинуме, пять лет в лингвистическом. Все, что он нашел в итоге оказалось лишь тенью, жалкими ошметками знаний, что открывали врата в тронный зал его настоящего Отца. Впустую его попытки не сойти с ума в католическом интернате, где все издевательства сверстников меркли в сравнении с изощренными пытками старшей заведующей — его собственной матери. Впустую боролось, цеплялось пальчиками за жизнь его маленькое, не до конца сформированное тельце, когда мать проволочной вешалкой ковырялась у себя в матке, пытаясь вытравить ненавистное семя. Все впустую.

Воспоминания о матери мелькнули яркой вспышкой, озарили его сознание, подарили некую новую мысль, иное видение. Нужно было лишь ухватить эту идею, зафиксировать, облечь в слова и действия. Взгляд Вхлицкого упал под раковину — туда, где стояли разноцветные пластиковые бутылки с химикатами — жидкое средство для очистки труб, жидкость для унитаза, щелочь в виде порошка…

Мертвая плоть шипела и пузырилась на зубах, язык жгло, зубы ныли, по пищеводу будто лился раскаленный свинец, взрываясь в желудке. Изо рта Ярослава валила пена, подбородок горел от химических ожогов, но труп Лины подчинялся. Материя разлагалась на глазах — без червей, бактерий и мух, силой одной лишь человеческой смекалки, продолжало погружаться в преддверие, становясь передатчиком для драгоценных знаний, от которых зависела жизнь Вхлицкого. «Вернее, смерть», — поправил он сам себя.

Череп пришлось расколотить об край ванной. Отплевываясь от мелких осколков кости, Ярослав вгрызался в мучительно жгучий мозг девушки. И вот за чередой разбившихся надежд, карьерных неудач, одноразовых любовников и обманутых жен мелькнула она. Девушка, что влюбленно льнула к тому странному блондину. Красивое женское лицо, обрамленное огненно-рыжими волосами — ключ от Врат Дворца, ключ к личности Вальтера.

* * *

— Слушай, ты уверен, что это не опасно?

— Я проверял на себе, никаких проблем не было. Штука очень точечного воздействия.

Марго вдруг расхохоталась.

— Ты чего? — обиженно спросил Вальтер.

— Нет-нет, извини, все в порядке, просто… А тебе даже идет. Подчеркивает мышцы.

Вальтер еще раз оглядел себя. Черный латексный костюм — не совсем то, что он себе представлял для сегодняшнего свидания, но ничего не поделаешь — по всем расчетам выходило, что это — единственный возможный вариант. Словно смола, черная материя покрывала его целиком и идеально прилегала к телу, было видно каждую вздувшуюся вену, каждый шрам. Оно было почти второй кожей — липкой, жаркой и уже немного влажной. Как хорошо, что он не стал натягивать маску.

— И вообще, мне все же как-то неловко. Все-таки мы в отеле. А если я буду громко кричать? Ты же знаешь, с тобой сдерживаться сложно, — Марго кокетливо провела ему стопой по бедру, откинувшись на кровать.

— Не волнуйся, я выкупил два соседних номера, а над нами никого нет.

— О, мой лев, но почему не дома?

— Я говорил. Там ремонт. Туда нельзя. Ты готова?

— К тебе? Всегда.

Вальтер навалился сверху на Марго, грубо, агрессивно, словно желая придушить девушку собственным весом, но та была не из хрупких — вместо того, чтобы оттолкнуть партнера, или попросить его быть нежнее, она принимала его целиком — таким, какой он был. Латекс противно ерзал по бедрам, лип к рукам и груди, но она и сама понимала — по-другому никак. Марго сосредоточилась на собственных ощущениях, стараясь кончить раньше, чем Вальтер начнет.

Острые электроды пронзили ее лобок ровно в момент, когда она была на пике, словно ее окатили холодной водой. Внутренне сжавшись, Марго приготовилась к боли. Боль оказалась невероятно сильной и краткосрочной. Потом еще раз, и еще. Она чувствовала, как все ее мышцы в тазовой области неконтролируемо сокращаются с безумной скоростью, а ноги пытаются сжаться, лишь сильнее придавливая Вальтера к ней. У того закатились глаза и взбухли жилы на шее. Заряд длился не более пятнадцати секунд, и Вольфсгрифф обессиленно свалился на пол, хватая ртом воздух, словно рыба, вытащенная на берег. Армейский шокер валялся на полу рядом — как молчаливое напоминание о единстве агонии и экстаза. Марго же продолжало потряхивать в судорогах.

— Сходим потом поесть или закажем в номер?

— В н-н-номер, — ответила Марго, стуча зубами, — Только не прямо сейчас, л-л-ладно?

Любовники счастливо и беззаботно расхохотались.

* * *

— По-моему, это шедевр. Что скажешь?

— Скажу тебе, что ты нездоров. Что за ребячество? — Вулко опасливо обходил махину по кругу, брезгливо морщась.

— Знаешь, вообще-то я потратил на один только поиск материалов не меньше месяца, — с наигранной обидой плаксиво ответил Глассман, — Хотел похвастаться, а ты...

— Слушай, а неужели нет другого способа? Можно же было нанять людей, профессионалов, те сработали бы не хуже. С деньгами у тебя вроде проблем нет.

— Ты не улавливаешь сути. Мне нужно, чтобы все прошло без сучка, без задоринки — иначе, кто знает, к каким последствиям может привести неосторожность.

— А что будет здесь? Ты как будто не закончил, — ткнул Вулко пальцем куда-то наугад, почти не глядя.

— О, наполнение я добавлю в последнюю очередь, перед самой высадкой — боюсь, в процессе транспортировки все может развалиться. Все-таки, это не чемодан.

— Да уж, не чемодан, — бывший клоун отошел на несколько шагов, чтобы получше разглядеть творение своего патрона. Фигура, неловко раскачивающаяся в темноте подавляла своими размерами.

— Я очень долго мучился с расчетами и в итоге понял, что вопрос исключительно в количестве. Внешние слои могут быть повреждены или даже уничтожены, но он — как луковица. Главное — это груз, и этот парень его донесет. Ремни расстегиваются вот здесь и... Ну, ты видел, как это работает.

— Угу, — мрачно согласился Вулко, — Пойдем отсюда — он воняет.

* * *

Вот уже третье собрание на этой неделе уже давным-давно закончилось, а Боцман все сидел за своим столом. Домой ехать не хотелось. Ленор скорее всего ужасно голодна, но смотреть ей в глаза, слушать ее шипящее дыхание, разговаривать с ней и не получать ответа — выше его сил. Распятие на столе — дань традициям, не больше. В Иисусе он разочаровался уже давно — когда этот глупый пастор увещевал Хирше, что на все есть воля божья, стоя у двери в комнату, за которой находилась его жена наедине с притаившейся в углу смертью. Божья воля! Смех, да и только. О да, Фритц насмотрелся на божью волю! И на то, как Похитители Детей питаются, и на то, как Лугат высасывает из человека разум, словно сок из пакета, оставляя на дне жалкие остатки сознания, как казнят пережравших едоков, и что происходит с отказавшимися от сотрудничества Поврежденными.

На все есть только одна воля — человеческая. Воли Боцману категорически не хватало. Ни алкоголь, ни крепкие сигареты, ни азартные игры — ничто не могло приглушить этого звенящего чувства неправильности, искаженности всего, что происходит вокруг. Казалось, все осведомлены, все знают о его кощунственном деянии, казалось, все смотрят ему в затылок. Ждут, когда Фритц расслабится, успокоится, а потом вцепятся зубами прямо в верхние позвонки — куда обычно кусают людей едоки, чтобы обездвижить и спокойно доедать несчастную жертву. И все же с ними он чувствовал себя уютнее, чем рядом с замкнутым Вальтером, насквозь правильным Марселем, или юным, невинным, незамаранным Стефаном. Впрочем, хуже всего было переносить присутствие Бьянки. Не будь его жена прикована к постели Хирше и смотреть бы не стал на тощую задницу, плоскую грудь с острыми сосками и вечно недовольное, брезгливо сморщенное личико. Но когда речь идет о десяти, или уже даже одиннадцати годах без женского внимания — мозг делает выбор за тебя. На все воля человеческая. И эта воля давала слабину, когда он представлял, как срывает одежду с Авицены, прижимает ее к стене и раз за разом оставляет в ней всего себя. И лишь безграничная злоба позволяла Фритцу держать себя под контролем, не просадить всю зарплату в Ляйеркастене, не изнасиловать Зимницки в душе, не забраться на башенку четвертого этажа на ферме и не сигануть вниз. "О, Ленор, что же ты со мной сделала? Что за чудовищем я стал? Я не смог отпустить тебя тогда, а ты не отпускаешь меня сейчас, даже в мыслях! Моя несчастная, бедная Ленор, ты лучшее и худшее, что было в моей жизни!"

* * *

— Слушай, здесь есть даже паста тартуффо, лобстеры, почему курица и авокадо?

— Не знаю, — Вальтер отложил тарелку и повертел ее перед собой, будто пытаясь найти ответ, — Пожалуй, мне просто нравится? Ты точно не хочешь вина?

— Нет, спасибо, по такой жаре не хочется. Но закажи себе бутылочку, если желаешь.

— Ты же знаешь, у меня диета. Свою норму жидкости я сегодня уже употребил.

— Странная диета, — недоуменно помотала головой Марго, после чего сделала еще один глоток из бокала.

На улице стояла глубокая ночь. Остатки дневной жары оседали капельками пота на обнаженных спинах любовников.

— Ты сегодня успеешь поспать?

— Нет. Уже нет. Я поеду из отеля сразу на работу.

— Слушай, — Марго отложила в сторону тарелку с недоеденным капрезе, — Ты уверен, что оно того стоит? Твоя работа, я имею ввиду. Ты много зарабатываешь, но… это же не жизнь. Я вижу, как ты напряжен, все время. Даже сейчас ты похож на сжатую пружину. Я не знаю, чем именно ты занимаешься, но я тоже не дура — я вижу все эти шрамы, вижу твои глаза. Тебе не хочется уехать отсюда к чертовой матери? — Марго слезла с кровати и подползла к Вальтеру, сидящему на полу, обвив его руками, прижавшись полной грудью к его спине, изрытой порезами и ожогами, и горячо зашептала, — Знаешь, моя тетя оставила мне в наследство небольшой домик в пригороде Лиона. Представь, как там тихо. Там прямо в саду живут ежи и лисицы, а этим летом я видела гнездо ласточки под крышей. Есть примета, что это приносит счастье. Но его нельзя упускать. Давай уедем, милый. Тебе не придется больше работать, меня зовут куратором выставки в Musee des Confluences, предлагают очень хороший оклад. Не нужно будет больше делать то, что...ты делаешь. Мы сможем, наконец, быть вместе и быть счастливы. И кто знает, может быть у тебя начнет все получаться без этих, — кивнула она в сторону шокера на прикроватном столике, — вещей. Не обижайся, я принимаю тебя любым, но разве тебе не хочется...

— Нет, — отрезал Вальтер, — Мне не хочется. И если ты не готова на эти меры — вперед, вали к лягушатникам. Я могу себе купить любую женщину в этом городе, и она будет делать то, что я скажу.

— Дорогой, но ведь дело не в деньгах, — Марго удивленно отшатнулась, словно от пощечины, — Мне нужен исключительно ты, мне больно смотреть, как ты себя изводишь, мне просто больно в конце концов, и каждый раз страшно — я не знаю, что ты придумаешь на этот раз, чтобы ты...

— Значит, нам не по пути, — Вольфсгрифф резко встал и заметался по комнате, одеваясь, — Номер оплачен, за ужин они снимут с кредитки, об этом можешь не беспокоиться. А что до Франции — найди кого-нибудь другого, кого ты не будешь считать импотентом.

Вальтер уже надавил на дверную ручку, когда услышал за спиной всхлипывания. Нельзя позволять себе обернуться, нельзя задерживаться, надо уходить, но тело против его воли начало медленно разворачиваться в сторону Марго. Она была великолепна даже сейчас, в слезах и потекшей косметике. Багровые в полумраке волосы ниспадали на роскошные полные груди, меж которых терялся простенький серебряный крестик на цепочке. Круглый, но подтянутый животик все еще хранил на себе следы его грубых прикосновений, ниже, на выбритом лобке, виднелись две маленькие ранки, словно от змеиного укуса, оставленные электродами. Глаза Вальтера скользили по стройным бедрам, пересчитывали изящные пальчики на ноге, и бывший координатор понял — он никогда и ни за что не уйдет от этой женщины. А еще он никогда ей об этом не скажет.

— Вальтер? — позвала она, внимательно глядя в его неживые рыбьи глаза своими — цвета молодого хмеля.

— Что? — спросил он сипло и нарочито грубо.

— Я просто хочу, чтобы ты знал, я ничего не требую и даже не прошу, но… так вышло, что я беременна.

Калейдоскоп мыслей пронесся по сознанию Вольфсгриффа, сшибая на своем пути все инструкции, регламенты и преграды, выстраиваясь в огромный столб страхов и восторга. А что если ребенок будет Поврежденным? А что если она солгала? А что если ребенок вовсе не от него? Но с мучительностью зубной боли мозг сверлило осознание — Марго не врала. Ложь в ее исполнении выглядит по-другому — нарочито, самоуверенно, мастерски синтезированная, с идеальными пропорциями информации, правдивой и ложной. А еще Вальтер годами оттачивал свое мастерство ловить лжецов за руку безо всяких дополнительных инструментов — тут прикоснулся к губам, тут потер пальцами друг о друга, взгляд влево и вверх, изменение ритма дыхания. Осознание пронзало его, словно длинная игла, впиваясь в мозг, вкручиваясь внутрь, дотягиваясь до самого сердца. Его с Марго ребенок. Взяв себя в руки и уняв эмоции, Вальтер откашлялся и произнес:

— Марго, послушай. Я пока не знаю, как к этому относиться. Сейчас я зол на тебя, на себя и… много еще на кого. Я не хотел бы принимать поспешных решений, так что давай отложим этот разговор. Мне пора уходить. Пока.

— Я люблю тебя, — раздался ему в спину какой-то сдавленный, лишенный надежды шепот. Скрипнув зубами, еле удержавшись от ответа, Вальтер вышел и захлопнул за собой дверь. Звукоизоляция в отеле была ни к черту, Вольфсгрифф слышал в ночной тишине коридора ее сдавленные рыдания, пока двери лифта не сомкнулись за его спиной.

* * *

Стефан умирал от жары. Даже тот факт, что рубашка имела короткие рукава ничуть не облегчал его жизнь. Боцман сидел напротив и тоже утирал лоб салфеткой — рядом с ним скопилась гора таких же, уже использованных. До начала смены оставалось не меньше двух часов, когда Стефан получил звонок от координатора с просьбой приехать раньше и встретиться с ним в кафе Тамбози, что как раз напротив Театинеркирхе.

Самое старое кафе города пестрело необычным дизайном — масса зеркал, разных форм и размеров в причудливых рамах, беспорядочные скопления разнообразных предметов старины и декоративных ваз, подсвечников и старых фотоаппаратов. Все вместе это напоминало то ли лавку старьевщика, то ли дом обезумевшей старухи-барахольщицы.

Боцман уже сидел за столиком и мочил усы в пивной пене, когда Стефан подсел к нему. Поймав официанта и заказав кофе, Стефан привычно приготовился кивать и слушать — по-другому с начальством не разговаривают. Хирше долго шевелил усами, прикладывался к масу и крякал, прежде чем заговорить. Наконец Земмлер не выдержал:

— Вы меня пригласили, герр координатор? Не для дружеских посиделок, верно?

— Ой! — Боцман неприязненно сморщился, став похож на красного моржа, — Я же сказал, не "выкай" мне, стажерчик. И почему бы и нет? Почему бы двум коллегам просто не пообщаться, за масом-другим? Ты, кстати, не хочешь?

— Мне скоро на смену заступать, — резонно заметил Стефан.

— Верно-верно. А я, веришь-нет, со вчерашнего утра здесь сижу. В смысле не здесь, а на работе. Не дает мне покоя эта Династия… и еще один вопрос. Будешь смеяться — у меня жена без лекарства сидит уже второй день, а я тут вот, с тобой, — как-то странно замолчал Боцман, словно звук пропал, а пластинка еще не кончилась. В воздухе повисла недосказанность.

— Что с ней, с этой Династией, в конце концов? Почему все так вокруг нее бегают? — слегка раздражаясь, спросил стажер. Сколько можно ходить вокруг да около?

— Хорошо, стажер. Баш на баш. Рано или поздно ты все равно получишь кольцо и тебе придется узнать, что такое Алая Династия — мы до сих пор разгребаем последствия, вряд ли ты станешь исключением. Но вот, что хочу узнать я, — Боцман понизил голос почти до шепота и было слышно, как воздух со свистом выходит из его прокуренных легких, — Я хочу понять — в ту ночь, когда мы охотились за Нимфенбургским вампиром, и ты укусил его — принимал ли ты сыворотку?

Лоб Стефана вспотел, по языку разлилось то самое нечто — горькое, мерзкое, с привкусом меди и запахом гнили. Совершенно автоматически его рука потерла карман на джинсах. Еще не зная, что скажет, стажер уже было открыл рот, как вдруг...

Дзы-ы-ы-нь! По плечу официанта стекала кровь, поднос валялся на полу, среди многочисленных блестящих осколков. Со стены на него слепо взирала пустая зеркальная рама. Другие официанты бросились на помощь коллеге, а тот все твердил "Оно само взорвалось! Само! Я не поскальзывался!"

Отвлекшись на эту сцену, собеседники не сразу заметили, что лежащий на столе мобильник Боцмана вибрирует и мигает экраном. Схватив трубку, красный баварец побелел и послушно закивал, словно не осознавая, что по ту сторону никто этого не видит. Его речь была отрывиста, покорна и беспокойна:

— Хорошо, понял. Да, я уже выезжаю. Нет-нет, не стоит, я скоро буду. Моя жена, к сожалению, вам ничем не сможет помочь — она слишком плохо себя чувствует. В дом кто-нибудь заходил? Не надо, вы ее испугаете. Я буду минут через тридцать-сорок. Пожалуйста, дождитесь.

Положив трубку, Хирше растерянно посмотрел на Малыша, словно видел его в первый раз.

— Представляешь, у меня на участке полиция. Как будто какое-то дикое животное рыскает по территории — волк или бешеная собака. Извини, мне надо ехать. Заплати за пиво, пожалуйста, я тебе потом отдам, — Боцман уже вскакивал с места, задел сумкой стул и тот повалился на бок, — Извини, мне надо бежать!

— Герр координатор! — крикнул ему вслед Стефан, — А что насчет Династии?

— Спроси Вальтера, он знает больше. Скажи, я разрешил. Ты хороший парень, я верю тебе, — отвечал Фритц уже на бегу, выскальзывая в дверь.

* * *

Подземка. Гадкое место. Ярослав предпочитал перемещаться на электричках и трамваях — ему важно было видеть, что состав не окружают сплошные скругленные стены, что он не заперт глубоко под землей, в этом коллективном гробу с толпой несчастных, даже не осознающих ущербности своего существования. Ее легко было заметить — огненно-рыжая копна волос ярко выделялась посреди окружающих серых, мышиных, бесцветных голов других людей. Марго. Найти ее было вовсе не сложно — Вхлицкий ее отследил от самой галереи, где та работала. Было почти жалко убивать эту красивую, интеллигентную девушку, но чертов блондин должен был знать, чем занимается и какой опасности ее подвергает. К тому же, утешал себя Ярослав, все равно никто не заслуживает этого ложного, пустого ожидания в нашем мире. Как минимум, он не заставит ее мучиться.

Нет, мучиться будет Вхлицкий. Совершенно осознанно он планировал оказаться на полке морга. При одной мысли о глухом металлическом ящике, безмолвном склепе, Вхлицкий начинал дрожать мелкой дрожью, а ладони мгновенно потели. Было в этом что-то издевательское — что каждая его тюрьма оказывалась меньше предыдущей. Некий дьявольский круговорот — ненавидящая его утроба, пропитанная лживой, искаженной верой католическая школа-интернат, узкая квартирка на задворках Праги, неподвижные, но постоянно сжимающиеся стены Богнице, и вот теперь — морг.

С приятным, непривычным гулом, в тоннеле показались огни поезда. Резко сорвавшись с места, Ярослав в два прыжка преодолел расстояние до рыжеволосой девушки, обнял ее, словно страстный любовник, прижав к себе, так что было слышно, как колотится ее сердце — от удивления, перерастающего в ужас. В одно па смертельного танго Вхлицкий увлек за собой Марго на рельсы, а через секунду по их телам все так же тихо, теперь уже с тоскливым — из-за тормозов — воем прокатились колеса состава.

* * *

Глассман гонял бульдога по траве с не сходящей с лица улыбкой. Гарм, в силу возраста быстро выдыхался, но видя энтузиазм человека, все же вновь и вновь находил в себе силы для очередного раунда догонялок. Вулко сидел рядом на скамейке, отложив от себя подальше нагретый солнцем кислородный баллон — соседство было не из приятных. Толстяк почти варился заживо — по футболке темными разводами расползались пятна пота, капли градом стекали со лба, задерживаясь в многочисленных язвах и рытвинах, покрывавших всю левую половину лица. Бедняга вертел в руках опустошенную, а потому бесполезную бутылку Адельхольцнера в руках — минералка закончилась невероятно быстро, и теперь спешно покидала Вулко через поры. Мочеприемник пустым болтался у колена — на такой жаре нечем было даже ссать.

— Ему на пользу свежий воздух! Смотри, как резвится, — прокричал Глассман в сторону Вулко, но тот даже не пошевелился, — Из-за твоего домоседства собака может совсем затосковать.

Оставив песика отдыхать в окружении одуванчиков и ромашек, лысый человек стащил с себя красную футболку, обнажив торс, испещренный татуировками до полной черноты и подошел к скамейке.

— Собаке, чтобы оставаться здоровой и счастливой нужно не меньше одной часовой прогулки в день, помимо обычных "гасси", как это называют немцы, — Глассман явно наслаждался ярким солнцем — расставлял руки вверх и в стороны, как бы сдаваясь в плен, гнул вперед и назад загорелое, поджарое тело, стоя босиком на гравийной дорожке, — По меньшей мере час, друг мой. Собака, кстати, умнеет через нос — чем больше разных вещей она в своей жизни понюхает, тем лучше будет развиваться ее интеллект. Так что, пока я буду в городе, рекомендую тебе посвятить побольше времени прогулкам. От заботы о нашей подруге у тебя официальный отпуск.

— Собираешься в Мюнхен? — почти не шевеля губами, словно экономя энергию, ответил бывший клоун.

— Да. Тебе что-то прикупить? Места в салоне мало, так что ограничь себя в желаниях.

— Новые легкие, будь добр. Кстати, что это у тебя? Это на иврите? — ткнул толстяк подбородком куда-то в сторону живота собеседника, где смог разглядеть единственные более-менее знакомые символы.

— О, месье лингвист? Да, иврит. Кстати, ты знаешь, почему евреи и арабы пишут и читают справа налево?

— Мне насрать, — флегматично отозвался Вулко.

— Дело в том, что это очень древние языки. Гораздо древнее бумаги. Соответственно, "писали" тогда молотом и долотом. А теперь представь себе, как неудобно, будучи правшой, выбивать на камне буквы, держа молот левой рукой, — самозабвенно вещал Глассман, довольно щурясь на палящее солнце.

— И что там написано? Ну, у тебя на теле.

— Друг мой, мне приходится часами вертеться перед зеркалом, чтобы вспомнить хотя бы десятую часть. Это молитвы, заклинания, ритуалы и схемы, которые я собирал в течение своей долгой жизни.

— Нет, я конкретно про иврит. Остальное для меня все равно выглядит, как полная белиберда.

— Иврит, да, — Глассман заметно погрустнел. Веселая улыбка сползла с его лица, смешливые огоньки в глазах погасли, и теперь перед Вулко стоял настоящий Глассман — лысый, безэмоциональный стервятник с колючими, стеклянными зрачками, в которых плескалась бесконечная, неизбывная, нечеловеческая тоска, — Здесь написано — "Разве сторож я брату моему?"

— А у тебя есть брат? — удивленно спросил Вулко.

— Был. Это теперь скорее, как напоминание. Пойдем, мне пора собираться.

* * *

— Ты же понимаешь, что я не имею права вообще разговаривать с тобой на эту тему?

— Фритц сказал — под его ответственность, — парировал Стефан.

Вальтер грохнул кулаком по столу, и многочисленные папки и документы посыпались на пол.

— У него нет никакой ответственности! Он — самодовольный кусок говна, который долго такими темпами не протянет, — орал бывший координатор, не стесняясь в выражениях, — Этот говнюк гребаные пятнадцать лет прикидывался моим другом. Но стоило ему получить должность — и вот он уже срет на всех с высокой башни и превышает полномочия направо и налево.

— Герр Вольфсгрифф, Фритц объяснил мне ситуацию, его жена...

— Тяжело больна? Это он тебе рассказал? "Ах моя несчастная Ленор, вот уже десять лет не встает с постели!" Если бы этот тупой фермер вовремя заметил симптомы и сдал жену в больницу — та и сейчас бы прыгала и скакала, как горная козочка. А теперь она вполне уже может быть мертва. По крайней мере, с первого года болезни я ее больше не видел.

— Прежде всего, герр Вольфсгрифф, — уже немного закипая, чеканил Стефан, — Фритц хотел принести вам свои извинения, но так как предполагал вашу реакцию — попросил это сделать меня, в надежде, что вы снова сможете быть друзьями. Впрочем, я не уверен, были ли вы ему другом.

Стальной взгляд блондина будто бы пригвоздил Земмлера к стулу. Озера из голубой ртути угрожающе переливались, будто змеи сворачивались в клубки перед прыжком.

— К черту, — вдруг брякнул Вальтер, после чего невпопад расхохотался, — Итак, Алая Династия, да, малой?

— Если не возражаете, герр Вольфсгрифф, — холодно ответил Стефан.

— Ну хорошо. Слушай. На конец восьмидесятых приходится пик активности Мафусаилов — это те, которые такие старые, что даже не помнят о своей природе, но охотиться продолжают. Более того — в этот период кто-то похищает объект Matka, и ликвидация резко становится куда более накладным делом. Тогда несколько отделений под патронажем нашего Спецотдела разрабатывают операцию под названием "Падение Династии". В качестве теста решили использовать Нейпьидо, Остин и Прагу — ну, чтобы понять, как влияют культурные различия.

— Влияют на что? — уточнил пока ничего не понимающий Стефан.

— На популярность пьесы. "Алая Династия". Написана лучшими клиппопсихологами всех Спецотделов.

— Пьесы? — переспросил Земмлер, совершенно запутавшись.

— Ты так и будешь, как попугай? Да, пьесы. Это театрализованное представление имело сильнейшее гипнотическое воздействие на клиппотов, такое, что даже те, кто искренне считали себя людьми не могли противиться ни зову афиш, ни воздействию постановки. Мы по сути создали клиппотический гипноз и обратили его против человеческой составляющей Мафусаилов.

— И что произошло дальше?

— Все Мафусаилы и Поврежденные, посмотревшие пьесу были запрограммированы на конкретное действие в одну конкретную дату — чтобы все было принято за сектантские безумства. Более ста двадцати человек независимо друг от друга готовились к финальной церемонии. Август девяносто третьего, первая красная луна в тетраде. Сто двадцать Мафусаилов собрались в одно и то же время в построенных их же руками соборах и...

— И что?

— И их не стало. Ритуал "Возвращения в утробу". Когда получишь кольцо я покажу тебе документы — эту процедуру сценаристы гениальнейшим образом вписали в монолог Королевы-Матери, я до сих пор в восхищении.

— Как не стало? — недоумевал Стефан, тем не менее, уже ощущая некую тревожную складность мысли, которая только-только начала выстраиваться, оформляться как свежезародившийся клиппот.

— Как ликвидируются avysso, стажер? Они сожрали друг друга. Все до единого, — по-волчьи улыбнулся блондин.

Фраза прозвучала за секунду до того, как Малыш окончательно догадался, и жуткая картинка навалилась на него: несколько дюжин человек — мужчины, женщины, старики и даже дети набрасываются друг на друга, выдирают куски зубами, пытаются проскользнуть своим товарищам в пищевод, выдирают кишки, выкалывают глаза, откусывают языки, абсолютно потеряв разум в кровавой вакханалии. Хрустят кости, льется кровь, разлагаются заживо тела, уходя серым пеплом вверх, а люди — или те, кто считают себя людьми — глядят на это с блаженными улыбками на лицах.

Стефан почувствовал, как его скулы деревенеют, в кабинете замигала лампочка, а кресло резко стало тесным. С ненавистью и злобой Земмлер смотрел на Вольфсгриффа через пелену черных, лезущих в глаза волос. Блондин же вдруг вскочил, запрыгнув на стул и ткнул пальцем куда-то в угол.

— Мышь! Там мышь! Сраная церковь, сраный подвал! — перешел на ругательства Вальтер, медленно слезая на пол, убедившись, что зверек юркнул куда-то под плинтус.

Стефан изо всех сил сдерживал смех, но не смог, и, расхохотавшись, обрызгал слюной архивные данные, лежащие на столе.

— Они разносят заразу. И вообще — чтобы ни одной живой душе, — прошипел Вальтер, страшно пуча глаза, и Земмлер, не в силах говорить от смеха, просто кивнул.

* * *

Слух. Только слух спасал Ярослава от погружения в полное безумие. Там, за металлической дверцей ходили, разговаривали, бряцали инструментами живые люди. Не шевелиться. Не дышать. Не подавать признаков жизни. Такой жуткий способ самоубийства был выбран не просто так — нельзя было допустить, чтобы врачи заметили, что сердце у вывороченной, перекрученной и изломанной груды костей и мышц все еще бьется. Чертов поезд не оставил в целости ни одну часть тела Вхлицкого. Но это не беда — до ночи он успеет восстановиться.

Большого труда ему стоило не завыть от боли и ужаса — кости болезненно срастались, с хрустом скручивались, возвращаясь на законные места, с тупым и давящим ощущением срастался череп. Страх же вызывали бесконечно узкие, душащие стенки его темницы. Мысли путались — мозг тоже пострадал, и теперь перед глазами бессмысленным тягучим фильмом с испорченной звуковой дорожкой крутились беспорядочные обрывки воспоминаний — его, и тех, через кого ему пришлось перешагнуть на пути к Тронному Залу.

Все документы оказались уничтожены, все упоминания стерты. Почти по памяти Ярославу пришлось переписывать их книгу — по сути, гигантскую инструкцию по проведению ритуала «Возвращение в лоно». Все его соратники по вере как будто всегда знали, что должно быть в писании — они никогда ее даже не читали, лишь вписывали новые страницы, словно отчитывались перед кем-то. И в тот проклятый день, когда Вхлицкого сбила машина, все его братья и сестры ушли, счастливые и беззаботные, под Мантию Короля, оставив его сходить с ума в этом омерзительном мирке. Ни в книге, ни в документах не было ни слова о самом ритуале — о деталях, порядке действия, последних приготовлениях. Словно эти сто с лишним человек уже все знали наперед, уже обо всем договорились, забыв сообщить ему. Словно это было заложено куда-то глубоко, в подсознание, или даже в генетический код.

Снаружи раздался какой-то шум. Ярослав быстро, пережав себе глотку, чтобы не заорать, растянул в стороны края собственных ран: если те начнут срастаться на глазах у врачей — все может пойти прахом. Послышался сильный удар — двойные двери в мозг распахнулись, одна из створок саданула по углу металлического шкафа, в котором покоилось тело Марго и его.

— Где? Где она, я вас спрашиваю?

Голос вошедшего показался Вхлицкому знакомым. Где-то он его слышал, но не мог вспомнить, где — мозг немного подсыхал в районе затылка, из-за чего трудно было мыслить ясно. Что-то тяжелое, металлическое упало на пол, следом просыпались какие-то тонкоголосые железки. Слева от своей «тюрьмы» Ярослав почувствовал движение — соседнюю полку открыли и выкатили тело наружу.

Раздался крик, отдавшийся болезненной тоской в сердце. Крик скорби и отчаяния. Вой человека, расстающегося со своим миром, с разумом, песнь прощания с жизнью, густо замешанная с сумасшедшей, безграничной яростью.

— Где его тело? Достаньте мне его тело! Дайте мне его труп! — с дрожью в голосе выл некто, и до Ярослава дошло, что сейчас откроется его полка. Нет-нет-нет, только не сейчас! Так много сделано, так много принесено в жертву, нельзя, чтобы все это было тщетно. Впустую, как и вся его жизнь до этого. Что станет теперь его склепом — тюрьма, психиатрическая больница? А может, его посадят в лабораторию и будут изучать, тестировать на нем смертельные препараты и оружие? Весь внутренне сжавшись, Вхлицкий взмолился. Взмолился, разумеется, не богу или богам, но великой Королеве в Алом, заступнице, матери и жене, Алому Принцу — хитрецу и трюкачу, и, конечно же — самому Королю в Алом, чьей власти нет предела, чья Мантия дарит убежище всем его детям.

По шкафу с телами раздавались сильные удары, словно неизвестный прощупывал мертвецкую на предмет его, Вхлицкого, тела.

— Ну, показывайте, здесь? Или здесь?

— Прошу прощения, мы вам очень соболезнуем, но не можем выдать вам тело второго пострадавшего…

— Пострадавшего? Эта мразь убила мою… жену! Мы собирались пожениться! Она была беременна, слышишь меня, ублюдок?! Ты понимаешь, что я потерял!?

— Мы еще не опознали труп, возможно, появятся родственники…

— Родственники потребуются тебе, — послышалось злобное ворчание визитера, за которым последовали яростный хрип и захлебывающийся вой. Раздался писк интеркома, и чей-то голос панически затараторил:

— Скорее, охрану в морг, первый корпус, скорее, он вырвал Руди челюсть, на помощь, пожа-а-а...

* * *

Малыш сидел в одиночестве в кабинете Боцмана, когда запищал коммуникатор. Сообщение на экране гласило: «Всем Доберманам срочно собраться в Общем Зале». Оперативник вскочил на ноги. В ту же секунду Стефан неожиданно для себя оказался в совершенно другом месте. Он шлепал босыми ногами по улочкам какого-то средневекового города, а здания менялись у него на глазах, обрастая то каменной кладкой, то облачаясь в свежую штукатурку пастельных тонов. На стенах появлялись баннеры, рекламные объявления и тут же исчезали, сменяясь подвесными вывесками и маленькими окошками с забранными ставнями. Машины то превращались в телеги, то вновь отращивали шины на колесах, наливаясь яркими современными красками. Небо со скоростью калейдоскопа меняло свой цвет с лазурно-голубого на угольно-черный, жонглируя небесными светилами. Солнце мигало со скоростью стробоскопа, освещая странный город, сходившийся всеми улицами к высокому холму, увенчанному полуразвалившейся часовней, и ноги оперативника несли его туда. И вот на крутой лестнице из бордюрного камня наваждение закончилось, и Земмлер оказался в Общем Зале Спецотдела, где царила паника.

Массивные Волкодавы прямо на глазах у всех натягивали на себя тяжелую броню, увенчанную инъекторами, другие сотрудники бегали туда и обратно, притаскивая из Арсенала все новое и новое вооружение, а безразличные ко всему гиганты цепляли гранаты, винтовки, зеркала и фонари на свои чудовищные доспехи, придававшую им сходство с чудовищными гигантами из старых скандинавских сказок. Шипели сервоприводы экзо-скелетов, трещали электро-барьеры на панцирях, жужжали автоматические позвоночные модули, вгрызаясь в нервную систему оперативников.

— Что случилось? — спросил Стефан у одного из пробегавших мимо Дворняг — худощавого парня с черным ирокезом.

— Ваш свихнулся. Напал на сотрудников морга Нойвиттельсбаха, а теперь, похоже, находится в бегах.

— Наш кто? — уточнил ничего не понимающий Малыш.

— Ну, координатор ваш, — резко ответил панк.

— Хирше?

— Какой Хирше? «Уберзольдат», который. Этот, Вальтер.

* * *

Свежие трупы молчаливы. Они еще не готовы расстаться со своими знаниями, еще не примирились с потерей жизни. Продолжают хвататься за остатки памяти, за фрагменты личности.

Работать в морге не в пример проще — все инструменты под рукой. С тихим жужжанием пила вгрызлась в белый, покрытый капельками крови лоб. Через несколько минут рыжая шевелюра отсоединилась от головы, обнажив желтоватый, слегка примятый с затылка мозг.

Вхлицкий отчаянно запихивал в рот куски липкой, брынзоподобной массы, но в голове царила пустота. Ни звука, ни видения — слишком рано. Надо было подождать хоть немного. Еще хоть полдня. Подержать труп недолго на солнце. Все впустую? Но вот что-то зажужжало на грани слышимости. Какие-то цифры, повторяющиеся раз за разом. Ноль восемьдесят девять. Телефонный код Германии. Последнее воспоминание. Еще несколько цифр. Ярослав, не веря своему счастью, залез в свои джинсы, валявшиеся в пластиковом контейнере на столе и извлек оттуда мобильный телефон. Набрав номер, он почти сразу услышал знакомый, сочащийся яростью и болью голос. Как мило: последнее, о чем думала еще живая Марго Делакруа — это звонок Вальтеру.

* * *

Хирше как раз возвращался с фермы в город, когда роковое сообщение расцветило красным экран коммуникатора. Никакого дикого животного на участке, конечно, не обнаружилось, как не обнаружилось и полиции. Чей-то дурацкий розыгрыш? Или запланированная акция? Ленор, похоже, ничего не заметила, ни в доме, ни в сарае никто ничего не трогал. На ферме Фритцу оставаться не хотелось, и у того в планах было посидеть в Братвурстхерцле, пожевать их колбасок с гриля. Но тревожное сообщение разрушило его планы. Открыв внутренний чат, Боцман чуть было не направил автомобиль в кювет. Выровняв транспорт, он что-то быстро нажал на телефоне и вдавил педаль в пол, выжимая из неповоротливого Амарока все, на что тот был способен.

* * *

Вальтер зажимал нос, стоя на краю платформы, а перед ним раскинулся тошнотворный мусорный бассейн, припертый с двух сторон чудовищными жерновами пресса. Мерзкая яма испускала тошнотворный смрад, норовивший вывернуть оперативнику желудок, а над ней резвилось подвижное, жужжащее облако. Несмотря на окровавленные руки и одежду бывшего координатора, любая дверь открывалась перед удостоверениями Спецотдела и Веркштадт АWM не оказался исключением. Приказав очистить помещение от персонала, Вольфсгрифф остался один в гигантском, провонявшем насквозь, циклопическом ангаре. Или, вернее, не совсем один. Плоть Matka, циркулировавшая сейчас по его кровеносной системе усиливала чутье, развивала интуицию, заостряла слух и зрение. Блондин чувствовал, что кто-то наблюдает за ним из укрытия. Кто-то, сжимающий в руках мобильный телефон, наверняка вооруженный и опасный. Сам же Вальтер не взял с собой ничего, кроме стандартного охотничьего ножа, уже не раз отведавшего плоти клиппотов. Посмотрим, каков на вкус этот. Бывший координатор сжал в ладони маленький серебряный крестик так, что перекладина проколола кожу, и кровь теперь стекала вниз по джинсам, скапливалась на манжетах черной рубашки. Но боли он не чувствовал — то ли из-за инъекции, то ли из-за того, что вся его суть теперь представляла из себя громадное, дебелое, бесцветное страдание. Из-за постоянно прибывающей слюны приходилось регулярно сплевывать, пищевод жгло огнем — у ускоренного пищеварения есть свои недостатки, — но Вальтер лишь продолжал смотреть на безмолвный экран телефона. Телефона, который он чуть было не разбил, когда оттуда раздался как будто сонный, слегка гнусавый голос — «Это я убил Марго Делакруа. Адрес я тебе сейчас вышлю.»

* * *

Вхлицкий стоял незамеченный за лентой конвейера и исподтишка наблюдал за целью своих поисков. Маленькая фигурка на металлической платформе вызывала в сердце бородача жгучую ненависть — вот он, тот, кто спрятал все секреты Династии, тот, кто запер врата, ведущие Ярослава к свободе. Из нагрудного кармана Вхлицкий извлек маленькую склянку с желтовато-темной жидкостью. Зажав пальцами нос, он вылакал гниль, стараясь не касаться густой дряни языком, лишь бы не почувствовать вкус. Полностью сгнившая мозговая жидкость мастеров боевых искусств, солдат, акробатов, бандитов и наемников, скрупулезно собираемая Ярославом в течение десяти лет наконец-то пошла в ход — он почувствовал каждую мышцу, каждую жилу, все тело до кончиков пальцев. Мозг автоматически провел рекогносцировку помещения, конечности сами зафиксировались в боевой стойке, злоба в груди разрасталась всепоглощающим пламенем, вымывая все мысли, все эмоции, оставив лишь один порыв — уничтожить. Пора. Выпрыгнув из своего укрытия, Ярослав перемахнул через заграждение и приземлился на зловонную кучу, уйдя в гниющие продукты и пластиковые отходы по колено. Взглянув в сторону противника, Вхлицкий расплылся в широкой улыбке и призывно помахал рукой.

* * *

Вальтер нарочито медленно и осторожно спустился по лестнице в бассейн пресса. Вонь здесь становилась совершенно невыносимой, ноги тонули в омерзительной массе, а мухи, проносясь мимо, чиркали жужжащими пулями по лицу.

Напротив него стоял высокий бородач, одетый, как санитар больницы. Миндалевидные глаза казались темными щелочками — без зрачков, с одной лишь клубящейся тьмой внутри, могучие руки бугрились вздувшимися венами, все его существо казалось сжатой пружиной, которая того и гляди распрямится.

— Здравствуйте, Вальтер. Вас, кажется, так зовут? Мне искренне жаль, что пришлось так поступить с вашей подругой. Могу вас, однако, утешить — сейчас она в лучшем месте. Впрочем, вы и сами это знаете. А теперь я предлагаю вам добровольно поделиться со мной знаниями относительно Алой Династии — все-таки, насколько я понял, засекречивали данные в Европе именно вы, — виновато развел руками бородач, слегка улыбаясь. Не удостаивая врага ответом, Вальтер прыгнул на ненавистного маньяка.

Тот даже не стал уворачиваться, и блестящее лезвие с легкостью прошило живот, надломило два ребра и погрузилось в сердце. С безумной улыбкой глядя в лицо ублюдку, Вальтер проворачивал лезвие, пока темная борода покрывалась кровавой пеной изо рта.

Улыбка не сходила с лица незнакомца. Кисти его вцепились в запястье Вальтера, нажали там на какие-то точки, и все предплечье Вольфсгриффа пронзила боль, пальцы его разжались и неподвижно застыли, словно выкопанный из земли корень. Нож так и оставался в сердце.

— Ну вот, — почти разочарованно протянул противник, — А я ведь предлагал по-хорошему.

Выдернув нож из груди, он молниеносным движением ткнул лезвием туда, где секунду назад была диафрагма блондина. Тот отшатнулся, легко отпрыгнул в сторону, увязнув в отходах по щиколотку. Следом за ним полетел и нож. Сбив траекторию клинка ребром ладони, Вальтер принял тактику едока и начал искать позицию для укуса. «Надо было прихватить челюсть» — запоздало подумал он. Удары по телу врага проходили бесследно — смертельный хук в плавающее ребро с поворотом — такой, что кость уходила в печень, обездвиживающий удар под колено, рвущий мениск, старая добрая раскалывающая лучевую кость комбинация из захвата и давления коленом — все было бесполезно. Бородач будто не замечал травм и продолжал, словно танк, наступать на Вальтера, пытаясь зажать того у стены. Хлесткие, с непредсказуемой траекторией, без замаха серии следовали одна за другой без передышки, заставляя Вольфсгриффа метаться по мусорной куче загнанной в угол крысой.

Наконец, враг нашел нужную позицию, оттолкнув коленом блондина к стене. Удар вышиб воздух из легких, Вальтер больно стукнулся затылком о металлическую лестницу и чуть было не отключился, но плоть Матери крепко держала в сознании. Бородач, уверенный в своей победе, теперь приближался медленно, осторожно, готовый в любой момент перекрыть путь к отступлению. Но у бывшего координатора уже был план. Надо было лишь, чтобы тот подошел ближе. Еще ближе. Еще шаг. Пора.

Сразу две «обезьяньи лапы» накрыли уши Ярослава. Тот услышал громкий хлопок, внутри ушных раковин сразу стало мокро и тепло. На этом блондин не остановился. Крепко держась за голову своего противника, тот пробежал ногами по стене и встал руками на голову Вхлицкого. Совершив резкий поворот вместе с шеей бородача — та издала влажный хруст — он приземлился на ноги у врага за спиной. Белыми ровными зубами Вольфсгрифф вгрызся под затылок врага, быстро работая челюстями, всасывая кровь, глотая кусочки мяса.

На секунду Ярослав потерял контроль над телом и неловко осел на колени — позвоночный столб был серьезно поврежден поворотом и укусом, поэтому срастался недостаточно быстро.

Вальтер же, без улыбки, без выражения на лице лишь внимательно наблюдал за поверженным врагом, ожидая, когда же его плоть потечет вверх серым потоком пепла, но ничего такого не происходило. Вот, с немалым усилием бородач сначала встал на одно колено, потом выпрямился полностью и неловко повернулся к блондину. Голова его была как-то странно неудобно наклонена, из-за чего тот с ненавистью косил глазами в сторону Вальтера. После чего, издав полный ярости рык, переходящий в вой, бросился на бывшего координатора.

Удары сыпались все чаще и хаотичнее, все сложнее было уворачиваться. Вот хрустнул нос. Окончательно поникла правая рука, болтаясь плетью вслед за хозяином. Один из ударов двумя пальцами пришелся в брюшную полость и пропорол плоть не хуже ножа. Ярослав согнул пальцы на манер крюка и потянул на себя. От боли все тело Вальтера одеревенело — он чувствовал, как неухоженные неровные ногти царапают его изнутри. Упав на колени, теперь Вольфсгрифф мог только наблюдать, как враг теперь копается в мусоре, словно позабыв о своем противнике. Выудив целлофановый пакет из груды отходов, Вхлицкий вытряхнул из него содержимое и без лишних расшаркиваний надел на голову блондина и затянул на шее.

Последним, что успел увидеть Вальтер, перед тем как обзор ему закрыла черная пленка, была бочкообразная фигурка, стоящая на платформе управления. Воздух быстро заканчивался, сильные руки сдавливали шею. Плоть Matka давала небольшую отсрочку, но вот и ее ресурс начал подходить к концу. Уже почти теряя сознание, Вольфсгрифф услышал какой-то механический гул и жужжание — совсем рядом, почти за спиной. Давление пакета ослабло, и бывший координатор тут же стащил его с головы. Оглянувшись, он увидел корчащегося в ужасе врага. Тот пытался выбраться из бассейна пресса, но стенка была слишком высокой, и Вхлицкий скользил в крови — собственной и Вальтера. С двух сторон медленно, но неотвратимо сжимались жернова мусорного пресса, собирая отходы в две кошмарные волны.

— Как ты нашел меня? — обратился Вальтер к Боцману, стоящему на краю ямы.

— Я же все-таки твой координатор. Маячки, — самодовольно помахал Хирше коммуникатором, — Тебе помочь подняться?

— Ага. Только кое-что закончу. Нож одолжишь?

Чудовищных размеров мачете блеснуло в свете оранжевых ламп. В два прыжка преодолев расстояние до Вхлицкого, оперативник вонзил клинок прямо в центр черепа бородача по самую рукоятку. Вдруг повсюду вспыхнули яркие прожекторы.

— Старший оперативник Вальтер Вольфсгрифф, бросьте оружие, лягте на пол и сложите руки на затылке, — прогремел голос, усиленный мегафоном и эхом громадного ангара.

— Да, конечно! — прокричал в ответ блондин, — Только выключите пресс, пожалуйста!

— А это ко мне, — помахал рукой Фритц и что-то переключил на пульте.

Услышав, что гул прекратился и жернова больше не стремятся раздавить его насмерть, Вальтер потерял сознание.

* * *

Когда Фритц вошел в Общий Зал, все «Доберманы» бросились к нему с расспросами, даже остальные присутствующие приподнялись со своих мест, чтобы лучше слышать.

— Все с ним нормально! Успокойтесь!, — отмахивался Хирше от Малыша, Авицены и Карги, — Множественные разрывы связок, несколько переломов, одно проникающее ранение, но, в целом, ваш любимый «уберзольдат» вне опасности. В нашем медпункте подлатают за неделю-другую.

Поняв, что Боцман больше ничего интересного не скажет, остальные оперативники, сотрудники и едоки снова вернулись к своему занятию — жадно, внимательно, они рассматривали странного Поврежденного. Тот сидел на стуле, клонясь то вправо, то влево, изо рта его текли слюни, а из темени торчал огромный мачете, проходивший через рот, так что за подбородком было видно слегка скругленное острие. Несмотря на это, человек явно был жив, даже пытался что-то неразборчиво мычать, а глаза его беспорядочно вертелись, неспособные на чем-либо сфокусироваться.

— Так, а ну-ка разошлись! Пока Мюллер не приедет — не притрагиваться! К ножу особенно! — сварливо покрикивал Боцман, не проявляя, тем не менее, особой строгости, а зеваки не спешили расходиться по своим делам. Кто-то даже ткнул пальцем в глаз Вхлицкому. Тот запоздало зажмурился и недовольно помотал головой.

— Смотри-ка, есть реакция, — послышался искаженный увечным ртом трескучий тенорок Лодыря. Теперь палец с силой надавил на глазное яблоко. То, после недолгого сопротивления, лопнуло, потекло, после чего снова приобрело сферообразную форму и восстановилось.

— Нихера себе! Да я так целый день могу!

— Лодырь, хватит, я приказываю! — уже несколько угрожающе увещевал Боцман.

— Да ладно, старичок, дай подурачиться!

Страшный грохот сотряс все здание. С потолка посыпалось что-то белое. Последовал следующий удар, за ним еще один. Потом нечто со страшным скрежетом покинуло насиженное место.

— Шлюз, — в ужасе выдохнул кто-то из едоков.

Сопровождаемые тяжелыми медленным шагами, приближавшимися к двери Общего Зала, оперативники и едоки занимали позиции, снимали с предохранителей винтовки, надевали баллоны с солью, щелкали зажигалками на раструбах. Наконец, обе створки двери распахнулись, и на пороге возникло нечто. Помещение мгновенно наполнилось безошибочно узнаваемым смрадом гниющей плоти.

Что-то бесконечно огромное, жирное, медленно и неловко переступало колонноподобными ногами. Кожа его, испещренная швами, шипела и плавилась, покрытая кристаллами соли, но чудовищный толстяк пер, как танк. Слепая голова терялась в скоплении вторых подбородков, а обнаженные зубы беспрестанно щелкали.

— Огонь! — скомандовал Хирше, и на клиппота посыпался град пуль, взрывавшихся соляными облачками при соприкосновении с тушей. Покрытые обвисшей плотью руки твари сошлись на животе, расстегнули какие-то ремни и раскрыли зловонное нутро. Черные худые тени вылезали из дыры одна за другой — угловатые, с торчащими ребрами, неестественно выгнутыми позвоночниками и хищно распахнутыми пастями. Кошмарными стрелами бессчетные твари разлетелись по залу, вцепляясь языками-хоботками в основания шей. Один достался и Стефану. Тело будто отключили. Пропали все тактильные ощущения, конечности застыли, казалось, будто оперативнику отрубили голову — пошевелиться стало совершенно невозможно.

Такими же гротескными статуями — с винтовками и распылителями — застыли и остальные сотрудники, каждый с клиппотом за спиной. На помещение опустилась абсолютная тишина, лишь нелепо мычал пленный с ножом в голове, и щелкали зубы гиганта.

Потом, в безмолвии раздались негромкие шаги босых ног. Кто-то шлепал по бетону там, за дверью, готовясь войти в помещение, полное враждебных созданий.

— Не входите, позовите на помощь, мы в заложниках! — крикнула Бьянка.

— Не стоит так паниковать, это лишь временная мера, — раздался из-за спины гниющей туши безразличный насмешливый голос, а после оттуда вынырнул невысокий лысый человек в красном спортивном костюме с холодными, немигающими, почти стеклянными глазами. Стефан внутренне похолодел, узнав в нежданном визитере того самого странного человека, давшего ему визитку Спецотдела.

— Добрый вечер всем, — саркастично поклонился вошедший, — Извиняюсь за столь неожиданное вторжение, я пришел, чтобы…

Лысый наморщился и с неудовольствием воззрился на толстяка за спиной, продолжавшего щелкать зубами, как заведенный.

— Прошу прощения, — продолжил он, — Дефект конструкции. Осадную Башню я сшил более чем из сотни разных особей, никак не рассчитывал, что будет такой раздражающий побочный эффект.

Посмотрев на скованных черными тварями сотрудников Спецотдела, он будто о чем-то вспомнил, звонко хлопнул себя по лысому лбу и поспешил объяснить:

— Это Парезы, или Судороги, как их еще называют. Вы таких наверняка видели в домах престарелых. Каждый их них достаточно силен, чтобы уничтожить одним укусом всю вашу периферийную нервную систему, но не волнуйтесь, без моего приказа они этого не сделают. А я пришел не воевать, а лишь забрать нового знакомого, — он не спеша направился к сидящему на стуле Вхлицкому, а за его спиной след в след шагал Осадная Башня.

Мощные, неестественно желтые руки гигантского клиппота подняли в воздух безвольное тело и взвалили на плечи. Человек в красном взял свисток, висящий у него на шее и стал невольно похож на учителя физкультуры. Свисток был белый, неровный, будто выточенный из кости. Стеклянноглазый дунул, но звука не было. Тем не менее, черные твари вспорхнули с мест, будто летучие мыши и устремились в живот гиганта. Стефан почувствовал, как гадкий хоботок покинул позвоночный столб, но пошевелиться все еще не мог.

— Не волнуйтесь, — словно фокусник взмахнул лысый руками, — эффект временный! Отпустит вас минут через пять, мы как раз успеем уехать. Мы же не хотим ссориться. В конце концов, посудите сами — если бы не я, кто бы вам платил зарплату, а?

Глассман уже покидал Зал, когда в спину ему раздалось отчаянное:

— Почему? — выкрикнул Стефан, сам не зная, что хотел спросить.

— О, мышонок, все просто. Ярослав — Поврежденный, или как вы говорите Temerados. И ему очень приглянулась ваша пьеса. Легла, так сказать, на благодатную почву — у парня были серьезные проблемы с матерью. Одна беда, ритуал бы на него не сработал. А теперь, прошу прощения, время не ждет. Еще увидимся, мышонок!

Человек в красном спешно вынырнул за горой жира в дверь, оставив за спиной парализованных оперативников и озадаченного Стефана.


Автор — German Shenderov

Иллюстратор — Участок 85


Текущий рейтинг: 66/100 (На основе 231 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать