Приблизительное время на прочтение: 16 мин

Гусеницы (Э.Ф. Бенсон)

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск

Пару месяцев назад в итальянской газете промелькнула заметка, что Вилла Каскана, на которой я когда-то побывал, была снесена, и что на ее месте возводят какой-то завод.

Потому более никакая причина не удерживает меня ни от рассказа о тех вещах, которые я собственнолично видел (или вообразил, что видел) в одной из комнат на одном из этажей вышеупомянутой виллы, ни от упоминания об последовавших событиях, которые могут (или нет, на усмотрение читателя) пролить свет на этот случай или быть как-то с ним связаны.

Вилла Каскана была во всех смыслах, за небольшим исключением, превосходно очаровательным жилищем, и, все же, если бы она существовала поныне, ничто в мире — я говорю об этом в буквальном смысле — не могло бы заставить меня ступить на ее порог еще раз, ибо я верю, что дом был одержим призраками самого ужасного и подлинного свойства.

Большинство призраков, в конечном итоге, не причиняют сильного вреда. Они могут, наверное, напугать, но человек, которому они явились, как правило, приходит в себя после их визита. С другой стороны, они могут быть и всецело дружественными и благодетельными. Но явления в Вилле Каскана не были благодетельными, и осуществи они свой "визит" несколько отличным образом, я пришел бы в себя не лучше, чем Артур Инглиз.

Дом стоял на заросшем падубами холме недалеко от Сестри-Леванте на Итальянской Ривьере, будучи обращен фасадом к переливающейся синеве этого зачарованного моря, тогда как позади него возвышалась бледно-зеленая каштановая роща, что карабкалась по сторонам холма, пока не уступала место соснам, увенчивающим склоны контрастной чернотой. Повсюду вокруг холма цвел и расточал ароматы сад в буйстве разгара весны, и запахи магнолий и роз, несомые соленой свежестью морских ветров, текли сродни потоку сквозь прохладные сводчатые комнаты.

На первом этаже дом с трех сторон опоясывала широкая лоджия с колоннами, верх которой образовывал балконы для некоторых комнат на втором этаже. Главная лестница, с широкими ступенями серого мрамора, вела из холла на площадку перед этими комнатами, коих было три, а именно, две больших гостиных и спальня, следующих одна за одной. Спальня была свободна, в отличие от гостиных. От них лестница продолжалась на третий этаж, где были расположены несколько спален, одну из которых занимал я, тогда как по другую сторону площадки второго этажа какие-то полдюжины шагов вели к другим комнатам, которые, на момент описываемых событий, Артур Инглиз, художник, занял под свою спальню и студию. Таким образом, с площадки за дверями моей спальни можно было попасть и на площадку второго этажа, и на ступеньки, что вели к комнатам Инглиза. И, собственно, Джим Стэнли и его жена (чьими гостями я был), занимали комнаты в другом крыле дома, где также находились помещения для прислуги.

Я прибыл как раз к обеду, в сверкающий майский полдень. Сад кричал цветами и ароматами, и особенно приятно было после изжаривающей прогулки вверх от побережья, ступить из раздающейся эхом жары и сияния дня в мраморную прохладу виллы. Лишь (читателю придется поверить мне на слово, не более), в момент, когда я шагнул в дом, я почувствовал, что что-то было не так. Это чувство, должен сказать, было достаточно размытым, хоть и очень сильным, и я помню, что когда я увидел письма, ждущие меня на столе в холле, я пребывал в полной уверенности, что вот оно, объяснение: я убедился, что для меня были какие-то плохие новости. Однако, когда я вскрыл письма, я не нашел объяснений своему предчувствию: мои собеседники все аж сочились благополучием. Но даже явная ошибочность моих предчувствий не рассеяла мое беспокойство. В этом прохладном благоухающем доме что-то было не так.

Я так тщательно это все описываю, потому что это может в общих чертах объяснить, что, несмотря на то, что, как правило, я сплю настолько хорошо, что меня будят на следующее утро почти сразу же после того, как я, укладываясь, погашу свет, в мою первую ночь в вилле Каскана я спал очень плохо. Это еще может объяснить, почему мне снились (если, конечно же, я спал, когда видел то, что я думал, что я это видел) очень красочные и оригинальные сны — оригинальные, я хочу сказать, в том смысле, что вещи, которые, насколько мне известно, прежде никогда не посещали моего сознания, заполонили его потом. Но, в любом случае, в дополнение к зловещему предчувствию, что-то из слов и событий, случившихся во второй половине дня, могли подтолкнуть мое сознание к тому, что, как я думал, случилось той ночью, и будет не лишним упомянуть их в том числе.

После обеда, значит, я пошел осматривать дом с миссис Стэнли, и во время нашей экскурсии она упомянула, правда, о незанятой спальне на втором этаже, в которую можно было попасть из комнаты, в которой мы завтракали.

— Мы ее оставили свободной, — сказала она, — потому что, как ты видел, у нас с Джимом есть очаровательная спальня и гардеробная в другом крыле, и если бы мы заняли эту спальню сами, то пришлось бы превратить столовую в гардеробную, а есть пришлось бы на первом этаже. Но так как, собственно, наша маленькая квартирка находится там, маленькая квартирка Артура Инглиза — в другой части дома, а я помню (ну разве я не прелесть?), что ты говорил когда-то, что чем выше в доме ты живешь, тем тебе комфортнее. Ну я и выделила тебе комнатку на самом верху, вместо той спальни.

Честно говоря, сомнения, такие же размытые, как мои тревожные предчувствия, пробежали по моему сознанию в этот момент. Я не понимал, почему миссис Стэнли должна была объяснять все это, если только объяснять не требовалось больше. Я допускаю, следовательно, что мысль о том, что что-то в незанятой спальне нуждается в дополнительных объяснениях, была постоянно в моих мыслях.

Второе событие, которое могло быть причиной моих видений, было следующее.

За обедом разговор в какой-то момент свернул на призраков. Инглиз, с непоколебимой уверенностью, озвучил собственные убеждения, что любой, кто, возможно, верит в существование сверхъестественных феноменов, недостоин называться даже ослом. Тема сразу же выпала из обсуждения. И, насколько я могу припомнить, больше не было сказано и не произошло ничего такого, что могло бы иметь отношение к последующим событиям.

Мы все отправились спать довольно рано, и лично я зевал по пути наверх, чувствуя себя отвратительно сонным. В моей комнате было достаточно жарко, и я открыл настежь все окна — снаружи полилися белый свет луны и любовные песни соловьев. Я быстро разделся, лег в постель, и хотя чувствовал себя настолько сонным ранее, сейчас я не чувствовал ни малейшей потребности во сне. Однако, я был вполне удовлетворен тем, что не сплю: я не крутился или вертелся, я чувствовал себя полностью счастливым, слушая соловьев и глядя на лунный свет. Затем, возможно, меня все же сморило, и то, что последует, было сном. Так или иначе, я подумал, что через какое-то время соловьи перестали петь и луна зашла. Я еще подумал, что если по какой-то необъяснимой причине, я собираюсь лежать без дела всю ночь, то я мог бы в таком случае почитать, и вспомнил, что я оставил книжку, которой тогда увлекался, в столовой на втором этаже. Поэтому я выбрался из постели, зажег свечу и спустился вниз. Я зашел в комнату, увидел на боковом столике книжку, за которой я пришел, и затем, в этот момент, заметил, что дверь в свободную спальню была открыта. Странный серый свет, не восход и не лунный, исходил из нее, и я заглянул внутрь. Прямо напротив двери стояла большая кровать с пологом на четырех столбиках, в головах которой висел гобелен. Затем я увидел, что сероватое свечение исходило от кровати, или, вернее, от того, что было на кровати. Вся постель была покрыта большими гусеницами, по полметра или больше в длину, которые ползали по ней. Они слегка светились, и комната была озарена их светом. Вместо присосок, как у обычных гусениц, у них были ряды клешней, как у крабов, и они двигались, захватывая то, на чем они лежали, своими клешнями, а потом подтягивая тело вперед. Эти омерзительные насекомые были желтовато-серого цвета, и их тела были покрыты беспорядочными шишками и опухлостями. Должно быть, здесь были сотни этих существ, и они образовывали подобие колыхающейся, ползучей пирамиды на постели. Внезапно, одна из тварей упала на пол с мягким мясистым шлепком, и несмотря на то, что пол был из бетона, ее ножные клешни схватили его так, будто это была замазка, гусеница поползла назад и вновь оседлала кровать, присоединившись к своим ужасающим компаньонам. У них не было лиц, как таковых, но с одной стороны у них был рот, который косо приоткрывался во время дыхания.

Затем, пока я смотрел на них, мне показалось, будто бы они все внезапно осознали мое присутствие.

Все рты одновременно повернулись в мою сторону, и в следующий же момент они начали падать с кровати на пол с этими мягкими мясными шлепками, и, извиваясь, ползти ко мне. На какую-то секунду паралич, как во сне, овладел мной, но в следующую же секунду я бежал по ступенькам в свою комнату, и я помню холод мраморных ступеней на моих голых ступнях. Я ворвался в свою спальню и захлопнул дверь за собой что есть силы, и затем — я точно в этот момент был в полном сознании — я пришел в себя, стоя рядом со своей кроватью, истекая потом от ужаса. Грохот захлопываемой двери все еще звенел у меня в ушах.

Но ужас, который поселился во мне, когда я увидел этих нечистых тварей ползающих по кровати или мягко падающих на пол, не ушел, как можно было бы ожидать, если бы это был кошмар. Проснувшийся, теперь, даже если прежде я спал, я вообще не мог придти в себя после страшного сна — мне вообще не казалось, что спал. И вплоть до самого рассвета, я сидел или стоял, не осмеливаясь лечь, думая о том, что каждый шорох или движение, которые я слышал, были приближением гусениц. Для тех, кто с легкостью щипает бетон, деревянная дверь была детской забавой — даже сталь бы их не удержала.

Но вместе с наступлением прелестного и возвышенного дня ужас сгинул. Вновь мягко зашептал ветер, и безымянный страх, чем бы он ни был, пропал, тревога улеглась. Поначалу рассвет разгорался бледно, потом восток окрасился розовым, как грудка голубки, а затем яркое зарево солнечного света распространилось по всему небу.

• • •

В доме существовало замечательное правило, позволявшее каждому завтракать тогда и где он желал, поэтому я не видел остальных обитателей до обеда, так как завтракал у себя на балконе, а затем писал письма и занимался своими делами. По правде сказать, я спустился в столовую довольно поздно, когда остальные трое уже приступили к еде. Между моими вилкой и ножом лежала картонная коробочка из–под пилюль, и как только я сел, Инглис сказал:

— Взгляните на это. Вы ведь интересуетесь естествознанием. Я нашел ее ползающей по моему покрывалу прошлым вечером и не знаю, что это.

Полагаю, еще не открыв коробочку, я уже подозревал, что в ней находится. Внутри, как бы там ни было, находилась маленькая гусеница желтовато–серого цвета со странными выростами и утолщениями на тельце. Она была невероятно активна и бегала туда–сюда в своей тюрьме. Ее ножки были непохожи на конечности какой–либо гусеницы, что мне приходилось видеть: они были похожи на клешни рака. Я взглянул и тут же закрыл коробочку.

— Нет, я не знаю, что это, — сказал я, — но она выглядит достаточно неприятно. Что вы собираетесь с ней делать?

— О, я хочу оставить ее у себя, — ответил Инглис. — Она начала окукливаться, и мне хочется узнать, что за бабочка из нее выйдет.

Я снова открыл крышку и понял, что эти торопливые движения действительно были началом прядения паутины для кокона. Тут Инглис снова заговорил:

— У нее забавные ножки. Прямо как клешни у рака. Как на латыни рак? А, точно, cancer. Так что, если она уникальна, окрестим ее Cancer Inglisensis.

Тут что–то случилось в моем мозгу, как будто внезапно мой собственный навязчивый страх перед ночным видением соединился с произнесенными Инглисом словами. Повинуясь импульсу, я схватил коробочку и выкинул ее вместе с гусеницей из окна. Прямо под ним проходила гравиевая дорожка, а чуть дальше над чашей бил фонтан. Картонка упала как раз в середину водоема.

— Что же, видимо адепты оккультного не любят факты, — рассмеялся Инглис. — Бедная моя гусеница!

Разговор вновь перешел на другие предметы, и я привожу здесь все эти незначительные подробности, перечисляя их в той последовательности, в какой они происходили, лишь затем, чтобы быть уверенным, что записал все, касавшееся оккультизма или гусениц. Но в тот момент, когда я выкинул коробочку из–под пилюль в фонтан, я потерял голову: моим извинением может быть, как это, наверное, понятно, лишь то, что ее обитательница была точнейшей миниатюрной копией тех существ, что я видел на кровати в незанятой спальне. И хотя преобразование этих видений в кровь и плоть — или что там есть у гусениц — должно было избавить меня от ужаса прошедшей ночи, на самом деле оно произвело обратный эффект, сделав шаткую пирамиду на постели еще более ужасающе реальной.

• • •

После обеда мы провели пару часов, лениво прогуливаясь по саду или сидя в лоджии, и, должно быть, стукнуло уже четыре часа, когда мы со Стенли отправились купаться вниз по дорожке, которая проходила мимо фонтана, куда я выкинул упаковку с гусеницей. Вода была прозрачной и мелкой, и на дне я увидел то, что осталось от коробочки. В воде картон раскис и превратился в несколько жалких полосок и обрывков мокрой бумаги. В центре фонтана была установлена итальянская скульптура Купидона, державшего в руках бурдюк, из которого лилась вода. На его ногу и взобралась гусеница. Хотя это было странно и практически невероятно, но она пережила разрушение своего узилища и сумела выбраться из воды, а теперь устроилась на суше вне досягаемости, покачиваясь и виляя — прядя кокон.

И пока я смотрел на нее, мне вновь стало казаться, что, как и гусеницы, которых я видел прошлой ночью, она заметила меня. Выпутавшись из окружавших ее нитей, тварь поползла вниз по ноге Купидона, а затем поплыла, по–змеиному извиваясь, через бассейн фонтана прямо ко мне. Она передвигалась с невероятной скоростью (то, что гусеницы умеют плавать, стало новостью для меня) и уже в следующий момент взбиралась по мраморному бортику бассейна. Тут к нам присоединился Инглис.

— Смотри–ка, это же наша старая знакомая, Cancer Inglisensis, — воскликнул он, увидав создание. — Как она ужасно спешит!

Мы стояли совсем рядом на дорожке, и гусеница, оказавшись в каком–то ярде от нас, остановилась и начала покачиваться, как будто сомневаясь, в каком направлении ей двигаться. Потом, кажется, она приняла решение и подползла к ботинку Инглиса.

— Я ей нравлюсь больше, — сказал тот. — Но я вовсе не уверен, что она нравится мне. И раз уж она не тонет, думаю, мне стоит…

И он стряхнул гусеницу с ботинка на гравий и раздавил ее.

• • •

После полудня воздух стал тяжелеть — с юга, без сомнения, надвигался сирокко. В эту ночь я снова поднялся к себе, чувствуя сильную сонливость, но, несмотря на мою, так сказать, дремоту, у меня была уверенность сильнее, чем прежде, что в доме происходит нечто странное, что близится нечто угрожающее. Но я тут же уснул, а потом, не знаю, как скоро, вновь пробудился — или мне показалось так во сне — с ощущением, что мне нужно немедленно подняться, или будет слишком поздно. Какое–то время (бодрствуя или во сне) я лежал, борясь со страхом, убеждая себя, что стал жертвой собственных нервов, расстроенных сирокко и тому подобным, и в то же время другой частью сознания вполне ясно осознавая, что каждый момент промедления добавлял опасности. В конце концов, второе чувство стало непреодолимым, я надел халат и штаны и вышел из своей комнаты на площадку. И тут же понял, что уже протянул слишком долго, и теперь было поздно.

Вся площадка этажом ниже скрылась под массой гусениц. Двойные двери в гостиную, из которой можно было попасть в спальню, где я видел их прошлой ночью, были закрыты, но гусеницы просачивались через щель под ней и одна за другой проникали сквозь замочную скважину, сначала вытягиваясь чуть ли не до толщины волоса, и снова утолщаясь на выходе. Некоторые, как будто исследуя, тыкались в ступени, ведущие к комнате Инглиса, другие карабкались на первую ступеньку лестницы, на вершине которой стоял я. Площадка была полностью покрыта сероватыми телами, я был отрезан от выхода. Леденящий ужас, какой я не смог бы описать никакими словами, сковал меня.

Затем, наконец, основная масса созданий начала двигаться, наползая на ступени, которые вели в комнату Инглиса. Мало–помалу, подобно омерзительной волне из плоти, они хлынули на площадку, и, как я видел благодаря исходившему от них сероватому свечению, подползли к двери. Вновь и вновь пытался я закричать и предупредить художника, в то же время страшась, что твари могут обернуться на звук голоса и взобраться по лестнице ко мне, но, несмотря на все усилия, из горла не исходило ни единого звука. Гусеницы подбирались к петлям двери, проходя сквозь щели так же, как делали раньше, а я все еще стоял на месте, предпринимая бесплодные попытки докричаться до Инглиса и заставить его бежать, пока еще было время.

Но вот площадка окончательно опустела: все твари забрались в комнату, и я впервые ощутил холод мрамора, на котором стоял босиком. На западе только начал разгораться восход.

• • •

Через полгода я повстречал миссис Стенли в загородном доме в Англии. Мы обсуждали самые разные предметы, и тут она сказала:

— Кажется, я не видела тебя с тех пор, как месяц назад получила эти ужасные известия об Артуре Инглисе.

— Я ничего не слышал, — ответил я.

— Нет? У него рак. Ему не советуют даже делать операцию, потому что нет никакой надежды на излечение: доктора говорят, что болезнь распространилась по всему телу.

За все эти шесть месяцев я не думаю, что прошел хоть один день, когда я не вспоминал бы о том сне (или как вам угодно это называть), который видел на Вилле Каскана.

— Разве не ужасно? — продолжала миссис Стенли. — И я никак не могу отделаться от мысли, что он мог…

— Подхватить его на вилле? — закончил я.

Она взглянула на меня в немом изумлении.

— Почему ты так говоришь? — спросила она. — Откуда ты знаешь?

После этого она рассказала мне следующее. В той спальне, что при мне стояла пустой, годом раньше скончался человек в терминальной стадии рака. Миссис Стенли, конечно же, послушалась советов и ради предосторожности не позволяла никому спать в этой комнате, которая была так же основательно продезинфицирована, заново отмыта и окрашена. Но…


Автор: Эдвард Фредерик Бенсон


Текущий рейтинг: 71/100 (На основе 36 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать