(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Вспомнить (Gbl)
Сейчас я спокойно сяду и изложу все свои воспоминания. Размеренно, структурировано, по порядку. Наверное, по порядку. Я, чёрт возьми, представить не могу, во что выльется мой рассказ, но невозможно по порядку рассказать столько всего! Мозг дороже. Да, это всё будет не по порядку. Вероятнее всего, вы ничего не поймёте. Особенно в моём изложении. Я раньше ничего не писал, но я не могу допустить, чтобы эта история осталась неизвестной. Вдруг ещё кто-то сталкивался с подобным? В любом случае, вся парадоксальность произошедшего со мной побуждает к активным действиям. Несмотря на горечь, которую мне пришлось испытать.
Я ясно помню, как впервые заболел той болезнью. Точнее, как впервые обнаружил, что заболел. Эта история началась ещё в детском саду. Может быть, даже с моего рождения, но этого никак не узнать. Сначала надо хотя бы разобраться в том, что произошло, а это само по себе пока невозможно.
То был обычный день в детском саду. Тихий час. За пару лет спанья в одних и тех же кроватях ребята из нашей группы исчерпали почти весь возможный набор развлечений, и теперь тихий час действительно был тихим. Делать было нечего, и, на радость воспитательнице, большинство довольно быстро засыпало. Не знаю насчёт всех, но не было такого случая, чтобы я проснулся от шума. Всегда меня будил именно голос воспитательницы.
Собственно, это был единственный раз, когда я проснулся не от него. А именно – я проснулся от невыносимого треска, стоявшего вокруг. Проснулся, и сразу вскочил с кровати – вокруг всё горело. В панике я посмотрел на соседние кровати, стараясь понять, что делали мои одногруппники – но ни одного из них не оказалось на месте. Кровати, насколько можно было судить по съёжившимся и почерневшим одеялам, были аккуратно застелены.
Воспитательницы тоже нигде не было. Я в панике заметался по спальне, пытаясь найти хоть одну непустую кровать – но каждый раз находил лишь обгоревшую подушку в виде горки угольков и прожжённое насквозь одеяло. Больше всего в этот момент я боялся увидеть в кровати сгоревшее кое-что похуже, чем одеяло. Одногруппника, к примеру.
Единственная дверь, ведущая из спальни, была объята огнём. И чем сильнее я хотел через неё пройти, тем больше, казалось, были языки пламени, поднимавшиеся от неё к потолку. Я впал в ступор. Я совершенно не мог себе представить, чтобы, спасаясь от пожара, меня здесь забыли – как они могли, столько людей, воспитательница!.. Это же нечестно! Только подумайте – все проснулись от оклика воспитательницы, застелили кровати, вышли...
В отчаянной решимости я метнулся к двери, но чуть не опалил себе лицо. Меня обдало жаром, как из открытой духовки – и я чувствовал, что если попробую подобраться к двери ещё раз, то он меня останется горка пепла, прямо как от подушек на кроватях.
В панике озираясь, я искал других выходов из помещения. Оставались только окна, но они горели даже ярче, чем дверь! Краска начала отколупываться от стен и падать на пол. И заодно – мне на голову. Ища хоть какого-то места, где можно было бы спрятаться от огня, я залез под кровать и вцепился руками в металлические ножки. Чихнул от дыма, а когда удалось открыть глаза, увидел ЭТО.
Оно медленно надвигалось на меня. Я не видел это существо целиком – я видел только ноги, но и их оказалось достаточно, чтобы заставить меня замереть от страха и пролежать так бог весть сколько времени. Это были бы ноги – если бы существо, которое я увидел, можно было ассоциировать с чем-нибудь нормальным. Ноги были чёрными, со свисающими во все стороны сухожилиями. Они несколько раз протопали туда-сюда по спальне, а потом стали надвигаться на меня. Хотя до этого я думал, что «стучать зубами от страха» - образное выражение, теперь этот стук во вполне натуральной форме появился у меня. Тогда я подумал, что это существо, наверно, именно по стуку зубов и определило, где я нахожусь.
Когда оно оказалось в метре от кровати, я не выдержал и побежал. Оказавшись около подоконника, я несколько раз безуспешно попытался на него запрыгнуть, несмотря на огонь, после чего от безвыходности обернулся. Теперь существо стояло передо мной в полный рост – странная пародия на человека, гуманоид с чёрной кожей и грязно-серыми внутренностями. Которые, правда, внутренностями не вполне являлись. Особенно мне запомнился странный вырост на том месте, где у человека находился бы живот. Этот вырост сначала круто загибался вниз, а потом шёл вперёд, постоянно размахивая своим расширенным концом, унизанным прутьями.
Я вжался в угол и зажмурил глаза.
- Миииишаааа!
Раздался испуганный писк. По-видимому, мой. Я ещё сильнее прижался к стене и открыл глаза в последней попытке найти выход из положения.
Передо мной стояла воспитательница с веником. Было видно, что скоро она потеряет терпение. В кроватях, как всегда, относительно спокойно лежали мои одногруппники. Некоторые из них удивлённо на меня глядели, другие спали.
Со стен и потолка падали последние куски штукатурки, дверь в спальню догорала. Я удивлённо повёл вокруг глазами и отрубился.
Сейчас я не помню названия этой болезни, и вскоре вам станет понятно, почему. Но вот симптомы я запомнил очень хорошо. Тогда, когда в детском саду произошёл воображаемый мной пожар – это была первая из галлюцинаций. Разве вы не удивились моему описанию? Настоящие пожары выглядят совсем по-другому, но в детстве я представлял себе их именно так. Хотя я этого и не осознавал, но сгоревшие люди в моём воображении выглядели так, как я увидел воспитательницу. Чёрные, обгорелые, разваливающиеся, но ещё живые.
Вместе со зрительными галлюцинациями я испытывал и множество других. Огонь во время этого пожара действительно обжигал меня – кожа оставалась необгоревшей, но чувство было такое, как будто её засунули в печку. Пожалуй, таких сильных осязательных галлюцинаций у меня больше с тех пор не было, но всё равно вещь это была крайне неприятная. Каждый день, выходя из дома, я продирался сквозь заросли гигантской травы. Сначала при этом я испытывал уколы воображаемых колючек и невыносимое жжение. Потом, спустя некоторое время, я научился не обращать внимания на всё это, и теперь спокойствие нарушалось только лёгким покалыванием.
Сложнее было с тем, чтобы определить, настоящий предмет или он существует только в моём воображении. В таком возрасте можно было поверить в реальность чего угодно... Из-за этого я больше не мог ходить в свой старый детский сад. Забыл сказать: у всех моих галлюцинаций было такое невыносимое свойство, как неизменяемость. Стоило мне где-нибудь что-нибудь увидеть, и теперь эту вещь в том месте я буду видеть всегда. Из-за этого трава вокруг дома, которую я уже упоминал, никуда не исчезала, но только прирастала с каждым днём вплоть до того момента, когда болезнь начала сходить на нет. Но это произошло очень нескоро – кажется, полгода я старался как можно меньше ходить по округе, чтобы не понапридумывать новых галлюцинаций. Особенно меня пугали люди, возникающие непонятно откуда – например, каждый раз, когда я проходил мимо торца дома, прямо из стены выходил двухголовый человек и скрывался в траве. Помню, было одно дерево около детской площадки, у которого вместо старых отсохших веток торчали человеческие руки. Когда я ещё не вполне свыкся со своей болезнью, то много спрашивал у родителей, откуда они взялись и почему они боятся людей. Как только я подходил достаточно близко, руки тут же снова уступали место веткам, хоть и не всегда соответствующим реальности. Ещё в местном магазине с потолка свисали какие-то длинные штуки, похожие на связки полугнилых сосисок. Знаете, если взять кишки и перекрутить их в нескольких местах – примерно такая картина и получится. Поэтому я просто не мог зайти в магазин – как только я видел эти штуки, тут же начинало невыносимо тошнить. А самые плохие галлюцинации, разумеется, возникали у меня дома. Так как каждый день я уходил из него и вечером возвращался обратно, вскоре я уже не помнил, какие из вещей были у меня изначально, а какие были результатом болезни. Причём, самое плохое было не в их сути – большинство были довольно безобидными, но их было так много... так много...
Так вот, к чему я это всё. А к тому, что после того, как меня сводили к врачу и несколько дней подержали дома, я не смог снова войти в свой старый детский сад. Стоило ему появиться в моём поле зрения – и я уже бежал вон без оглядки. Так как ни одна из моих галлюцинаций не исчезала со временем, то вместо недавно отделанного розовой краской двуххэтажного дома я видел наполовину рассыпавшуюся заброшку с повсюду торчащей арматурой и бродящими внутри сгоревшими людьми. В том числе – своими одногруппниками. Это, пожалуй, было страшнее всего.
Меня перевели в другой детский сад. А вместе со мной туда перешёл и Максим – мальчик, с которым я общался больше остальных. На протяжении двух лет мы стали лучшими друзьями, и он уговорил своих родителей перевести его туда же, куда перешёл я. Это и не удивительно. Я очень хорошо помню наше с ним общение – и то, как мы познакомились, оба впервые попав в детский сад, и то, как стали проводить вместе время после него... Хотя потом мы разошлись в разные школы, всё равно много лет с тех пор оставались лучшими друзьями. Потом постепенно свободного времени становилось всё меньше и меньше, контакты становились более редкими...
Моя болезнь кончилась через полгода, примерно тогда же надо было и идти в первый класс. Тогда мы ещё гуляли с Максимом каждый день после уроков. Наши родители тоже сильно сблизились, и через несколько лет после знакомства наша дружба превратилась в дружбу семьями. Это значит, что его родителей я теперь видел относительно часто – особенно учитывая, что без них я стал встречаться с Максимом реже из-за обилия уроков. Бывали случаи, когда родителям удавалось где-то раздобыть дешёвые билеты в кино или в театр – в таком случае они всегда брали на три больше, чем надо, специально для Максима и его родителей. Со временем мы почти перестали гулять вместе – времени не хватало. Потом наша семья переехала...
Собственно, некоторое время назад я поговорил со своей матерью. Вообще-то она не была настроена на разговор, но у меня была какая-то причина для того, чтобы его начать. Уже не помню, какая. У моей мамы всегда было слабое здоровье, и я знал, что долго она не протянет. Пришлось заставить себя поговорить.
Тут меня и поджидало начало истории, которую я хочу рассказать. Опять же, не помню, почему, но разговор завертелся вокруг моего детства. И когда я стал говорить о своей болезни, странных галлюцинациях... Кажется, я хотел узнать у матери её название – с детства я его не запомнил, и до сих пор оно мне как-то не пригождалось, но тут вдруг стало интересно. А то потом и не узнаю никак... «Какой болезни?» - спросила мама. Я ничего не смог ответить. Позже, сколько я ни пытался выяснить у неё что-нибудь, всегда натыкался на стену непонимания. Как будто кто-то просто взял кусок моего детства и выкинул у мамы из головы. Проблемами с памятью она никогда не страдала, всё остальное помнила замечательно...
Потом мне как-то довелось проходить мимо того места, где находился мой первый детский сад. Так как мы переехали, это было достаточно далеко, в соседнем районе – но мне пришлось заехать туда по делам, и я решил сделать небольшой крюк. Захотелось посмотреть на то место, где я когда-то испытал сильнейшее потрясение. Не скрою, я ожидал, что не всё будет в порядке, поэтому был заранее готов к чему-то необычному. Но не настолько...
Я вышел из-за поворота. Поворот был вокруг торца дома. Того самого, из которого постоянно выходил двухголовый человек, скрывавшийся затем в зарослях травы. Так вот, я вышел и вижу... пустырь. Просто заросшая по краям кустами поляна посреди города. Даже детскую площадку не поставили. Ничего нет. Ни забора чёрного, ни намёка на то, что здесь когда-либо стояло какое-нибудь здание...
Я прогулялся по пустырю, но так ничего и не обнаружил. Даже попробовал на всякий случай разрыть землю ботинком в одном месте – безуспешно. От фундамента здания ничего не сохранилось, если оно вообще когда-нибудь здесь было. Да к чему все предположения?! Не было здесь никогда никакого знания! А то, что я помню – откровенная чушь! Вопрос только в том, откуда она, эта чушь, взялась. Не могли же мои воспоминания взяться изниоткуда.
Всё это было настолько запутанно, что я поступил единственным разумным способом – ещё раз поговорил с мамой. Она была расположена к разговору ещё меньше, чем в прошлый раз, но я долго ждал и наконец вытянул из неё какую-то информацию. Информация эта меня сначала поразила, а потом заставила задуматься. Оказалось, что в детстве у меня была психическая болезнь. Пока что ничего необычного. Когда мама это говорила, я думал, что вот оно! Во время прошлых разговоров мама об этом просто забывала, а теперь вспомнила.
Всё оказалось совершенно иначе. Когда мне было шесть лет, я потерял память. Я никогда не переходил из одного детского сада в другой, он у меня был только один. Но после потери памяти в мозгу не осталось почти ничего, и когда я пошёл в детский сад снова, то совершенно ничего не помнил. Кроме Максима. Мама сказала, что я сразу привязался к нему, а все остальные казались мне чужими. Поэтому мы с Максимом и сдружились так близко – он остался моим единственным оплотом в этом совершенно новом для меня обществе. Сначала другие ребята пробовали со мной контактировать, но в конце концов перестали, и мы с Максимом оказались отделены ото всех. Не знаю, почему я запомнил именно его – наверно, и до потери памяти мы с ним тоже дружили сильнее, чем с другими.
На самом деле картина была сложнее, чем это представляла моя мама. Не знаю, сколько мне было лет, когда я заметил, что у меня напрочь отсутствуют воспоминания о раннем детстве... Но, когда бы это ни произошло, я их для себя выдумал. Совершенно неправдоподобные, не имеющие никакой связи с реальностью, кроме наличия психической болезни. И никто даже ничего не заметил. В том числе и я сам. До этого разговора с мамой я полностью доверял своей памяти, не находил причин сомневаться в её правдивости. А мама просто ничего мне не говорила, чтобы не огорчать... Не знаю, чего она ожидала от меня, и что она обо мне думала.
Но, по крайней мере, отчасти она оказалась права. Теперь я поверил ей, так как имел неопровержимое доказательство её рассказа. Я верил ей до конца.
Сейчас она уже не с нами. И у меня постепенно стали появляться сомнения в её рассказе. Сначала по чуть-чуть, но потом их стало гораздо больше.
Когда я спросил её, жив ли был отец, когда я родился, она ответила «Не спрашивай меня об этом». Тогда я не дал сомнениям проникнуть в свою голову, но с тех пор произошло слишком много...
Не думайте, что на месте существовавшего в моей памяти детского сада я был только один раз. До того, как я узнал от мамы о своей потери памяти, я точно помнил расположение всех более-менее заметных вещей в том районе. Дома, деревья, повороты... Откуда я мог их знать, если никогда не бывал там? Эта мысль заставляла меня раз за разом возвращаться на тот пустырь и с усилием дергать себя за волосы от безвыходности.
По моим, на сколько можно было судить, «выдуманным» воспоминаниям, от дома до первого детского сада надо было идти довольно долго. Уж в местоположении дома, где мы раньше жили, я не сомневался – переезд произошёл спустя довольно много времени после того, как я пошёл в школу.
Детально исследовав местность вокруг, я понял, что помню ровно то, что мог видеть по пути в этот воображаемый детский сад. Неужели мой мозг из существовавших в раннем детстве воспоминаний собрал такую цельную картину, детально рассортировав факты на те, которые я помню, и те, которые не помню, в соответствии с логикой «поддельной», если можно так выразиться, памяти? Нет, он явно не мог бы с этим справиться, особенно учитывая, что сейчас он не может грамотно это сформулировать.
Параллельно с этими происками я прочитал все книги по памяти и психическим заболеваниям, какие только смог найти. Что ожидаемо, я не нашёл там ни одного упоминания о таких подробных и логично сконструированных ложных воспоминаниях, как были у меня. Вывода два – либо я гений, что очень вряд ли, либо... Что я мог предположить? Особо ничего, и это заставляло меня раз за разом возвращаться на пустырь и размышлять. Строить всякие конспирологические теории, бороться с внутренними суевериями, которые в такой ситуации непроизвольно возникают в огромных количествах и потихоньку захватывают мозг.
В один день по пути оттуда я повстречал Максима. Он не сразу меня узнал – когда я крикнул его имя и догнал его, то некоторое время даже сам стал думать, не обознался ли я. Но нет – мы с ним столько лет тесно общались, что даже сейчас я мог легко выделить его характерные черты. Правда, он стал менее улыбчивым. Конечно, по ходу нашего разговора он стал более радостным – ведь кому не хочется встретить потерянного друга детства! Но сначала он выглядел немного грустно. Или зло. Мне хотелось думать, что грустно, так что я так и запомнил. Но это может быть неверно – возможно, мне просто не хотелось рушить иллюзии по поводу него. А он тем временем опомнился и, дабы не портить впечатления, стал таким, каким я его запомнил. Основной его чертой раньше была весёлость.
Не знаю, как он понял – наверно, по лицу моему прочитал – но как только я удивился его молчаливости и замкнутости, он тут же широко улыбнулся и завёл оживлённый разговор.
С каждой минутой разговора я улавливал в нём всё больше знакомых черт. Мы говорили почти обо всём – и примерно половину разговора о том, что случилось после моего переезда. Здесь он снова немного примолк и в основном слушал меня. Хотя ему, конечно, было что рассказать. Несколько фраз, которые он сказал, пробудили во мне любопытство, но он не слишком распространялся о своей работе. Почему-то я довольно плохо запомнил, что он тогда говорил – наверно, я был слишком радостен от одного общения с ним и не обращал внимания на такие мелочи, как собственно содержание разговора. Бывает. Но тогда я, разумеется, не подозревал, как впоследствии мне это аукнется.
Лучше всего я запомнил наш разговор о детском саде. Я, пытаясь выяснить у него как можно больше подробностей, лишь убедился в том, что мама была права. Или в том, что мама и Максим говорят сходные вещи. Да, такая формулировка будет более точной.
Максиму надо было спешить, и перед расставанием мы обменялись телефонами.
С момента встречи с Максимом что-то в моём мозгу начало проясняться. Это очень странное чувство, сначала я вообще не понимал, что происходит с моим мозгом. Думал, не сошёл ли я с ума? Не заболел ли вновь, как в детстве, ещё одной пресловутой психической болезнью? Мой мозг отказывался ассоциировать всплывающие в нём картинки с чем-либо, что я помнил, и поэтому я долгое время не догадывался о сути происходящих внутри меня событий. Но затем в моём сознании прояснился один факт – я понял, что начал вспоминать!
Оказывается, воспоминания из детства исчезли у меня не навсегда. Теперь, когда я увидел Максима, какая-то их цепочка постепенно привела сознание в те закоулки мозга, куда оно на протяжении многих лет не хотело забираться. И я много что вспомнил. Не могу сказать, что всё – даже у других людей воспоминания из такого возраста чрезвычайно обрывочны и нелогичны, а уж у меня и подавно. Но несколько ключевых моментов я всё-таки вспомнил, и полностью уверен в этом. Уверен почему? Потому, что если бы эти я тоже выдумал, то ни за что они не были бы такими.
Первое из вдруг возникших воспоминаний было о том, как мы с Максимом познакомились. Оно, наверно, начало проявляться ещё во время моего разговора с ним – ведь именно он являлся путеводной нитью для моего сознания.
Я вспомнил, что, оказывается, мы с Максимом познакомились вовсе не в детском саду. Ни в воображаемом, ни в реально существовавшем. Мы с ним познакомились на детской площадке, ещё до выделения друг друга в детском саду. Была у нас в районе одна такая, с большими горками-туннелями, очень лихо заверченными. Это было место, куда стекалась детвора со всей округи – хотя горки были старые и в некоторых местах проржавевшие, но всё равно они были гораздо веселее, чем всё остальное, сделанное как будто для детей гномов.
Не только с Максимом я познакомился в этом месте. В принципе, там я завёл большинство своих детских знакомств – некоторые не продержались больше года, некоторые сохранялись ещё очень долго. Я вспомнил всё довольно подробно – один раз какой-то большой по нашим с Максимом меркам парень перегородил доверху наполненную горку в нижней части, и образовалась огромная пробка. В этой-то пробке мы с Максимом и разговорились впервые.
Это было самое первое воспоминание, одно из наиболее волнующих. Следующим за ним было как бы дополнительное – я вспомнил, как раз за разом прокручивал в памяти наше с Максимом знакомство и благодарил судьбу за него. Разумеется, это было до потери памяти. И не так, как у взрослых, более примитивно. Но через это воспоминание открылся путь ко всем остальным, произошедшим на протяжении первых нескольких лет моей жизни.
И к тому самому. Мы с Максимом едем в метро. Очевидно, не одни, но мы настолько поглощены разговором, что не замечаем ничего вокруг. Мне очень трудно – и больно – это вспоминать, но придётся. Кажется, тогда мы ехали из театра. В тот раз моей матери удалось в очередной раз раздобыть уценённые билеты.
Мимо нас промелькнуло что-то чёрное. Я обернулся – обычная женщина, если глядеть со спины. Что-то в ней показалось мне странным, но в таком возрасте нельзя в таком случае было испытывать что-либо, кроме любопытства. Не обратив на неё особого внимания, мы вернулись к разговору и снова ушли от остального мира. Но не совсем. Через некоторое время я заметил молодого человека, пробирающегося сквозь плотную толпу к стенке вагона. Не к той, со стороны которой на станциях открывались двери. К противоположной. Сначала я просто подумал, что он ошибся стороной, но когда он потянулся к кнопке на стене...
А вот этот момент я не помню, совсем. Помню только через несколько секунд, может даже через минуту – так сильно всё изменилось с последнего безмятежного кадра, когда человек потянулся к такой странной и заманчивой для меня тогда кнопке.
Мама стояла посреди вагона и шаталась из стороны в сторону, то и дело стукая по железному поручню чем-то оранжевым. Точнее, стукала она чёрным предметом, который весь был в огне. Потом она бросила его, сгребла нас с Максимом в охапку и стала в панике протискиваться к противоположному концу вагона. Я заглянул за её плечо, чтобы разглядеть там папу... Этот момент, момент сильнейшего шока, я запомнил на удивление хорошо.
Просто чёрные кучи непонятно чего. Теперь стали ясны причины наличия в моих выдуманных воспоминаниях пожара и полуобгорелой воспитательницы. Такой шок быстро не проходит, и даже в несуществующем прошлом остаются детали реально произошедшего, пусть и сильно исковерканные детским умом.
Не буду дальше рассказывать, это неинтересно, да и не хочется. Всё и так понятно. Когда я вернулся домой после встречи с Максимом, я был поглощён анализированием своих воспоминаний, а также попытками их забыть. Не получалось. На протяжении всей моей жизни невидимая преграда, презрительно именуемая «психической болезнью», спасала меня от депрессии. Теперь её нет. Теперь есть только ужас, который я не в силах забыть, и Максим.
Когда я захотел позвонить ему и спросить обо всём этом, меня ждал провал. Я даже могу сказать вам телефон, по которому я звонил. 8-707-103-52-33. Можете попробовать позвонить по нему, если хотите. Когда я попытался, мне сообщили, что номер не существует или набран неправильно. Ха! Да разве мог я, несколько раз перепроверив, записать неправильно телефон своего лучшего друга?! У него, кстати, тоже есть мой телефон. Но Максим ещё не звонил. И, наверно, не позвонит, хотя мог бы.
Но я на этом не остановился. Я знаю, что обязан найти Максима, и последние несколько недель я всё своё время посвящаю этому занятию. Методично обхожу тот район, в котором его повстречал. Заглядываю всюду, куда могу заглянуть – а если куда-то не могу, то жду, ищу другие способы. Веду слежку за жильцами, придумываю разные хитрости. Не буду их перечислять, но, поверьте, существуют тысячи способов проследить за жителем какой-то квартиры и даже узнать, что находится у неё внутри, не заходя в неё. Я уже стал мастером в этом деле, если можно так выразиться. Но Максима всё ещё не нашёл.
Но я не сдаюсь, продолжаю поиски. Я обязан найти его. Максима, и его родителей. Тех самых родителей, которые в моих выдуманных воспоминаниях переводили его в один со мной детский сад. Тех самых родителей, которые в не подвергаемых сомнениям воспоминаниях ходили вместе с нами в театры, в кино. И тех самых, которые умерли в метро при теракте, когда нам с Максимом было по пять лет...
См. также[править]
Текущий рейтинг: 78/100 (На основе 196 мнений)
