Торжество Кошмаров

Эта история была написана участником Мракопедии Towerdevil. Пожалуйста, не забудьте указать источник при использовании.

Эта история принадлежит циклу, содержащему рассказы:

А также

Глоссарий по Вселенной Кошмаров

Для торжественного события Мюллер избрал помещение Театинеркирхе. Выставив охрану перед входом и заперев двери, он собрал весь персонал Спецотдела под широкими нефами молитвенного зала. Стефан скучающе рассматривал алтарь, пока едоки, информаторы, оперативники и Доги рассаживались по деревянным скамейкам, словно самые обыкновенные прихожане. Воротник парадной рубашки с аксельбантами был жестким и натирал шею, из-за чего молодому человеку приходилось его поминутно одергивать.

Наконец, к алтарю, кряхтя, поднялся Мюллер. В руках у него была маленькая черная коробочка, точно из ювелирного салона. На ум Стефану почему-то пришла ассоциация со свадьбой: Мюллер — его престарелый жених, а сам он — глупая молодка, выскочившая за старика по расчету. Если бы Хорст споткнулся на лестнице и припал бы на одно колено, Малыш бы ни за что не сдержал и без того рвущегося наружу нервного хохота.

— Всем встать! — громогласно объявил глава Спецотдела, убедившись, что персонал собрался в полном составе, — Присягу принимает Стефан Земмлер, стажер. Начинай, парень!

Малыш набрал в грудь побольше воздуха и принялся воспроизводить выученную добуквенно речь:

— Я, Стефан Земмлер, вступая в ряды Спецотдела по Дератизации и Дезинсекции, торжественно принимаю присягу и клянусь всемогущим Богом быть честным, храбрым и дисциплинированным оперативником, строго блюсти секретность вверенной мне работы, неукоснительно выполнять приказы начальства и хранить абсолютную верность человечеству.

В этот момент Мюллер открыл коробочку и протянул Стефану кольцо. Не расхохотаться старику в лицо потребовало у новоиспеченного оперативника большого труда. Взяв кольцо в левую руку, как того требовали традиции, он высоко поднял над головой железку с черной капсулой на ней и продолжил:

— Клянусь не осквернить этого священного символа и защищать все, что свято! Клянусь не прельститься на уговоры Бездны, клянусь беспрестанно уничтожать тех тварей, что истязают род человеческий! Я — страж на границе света и тьмы, я — светоч, что разгонит мрак бесконечной ночи, я — тот, кто не даст родиться звуку без источника, я — тот, кто не допустит открыть двери, ведущие в никуда! Отныне и до самой смерти! Да поможет мне Господь Бог Всемогущий и ангелы его! Аминь!

Не успело стихнуть эхо его слов, как зал разразился аплодисментами. Апатично, точно автоматон, хлопал Вальтер, искренне радовались за него Марсель и Бьянка, лениво, словно сытый кот, шлепал бледными ладонями друг о друга бюргермейстер, глумливо лыбясь.

— Добро пожаловать в Спецотдел, сынок! — Мюллер по-отечески сжал его плечо.

Теперь Стефан был полноценным оперативником Доберманов. Радости он по этому поводу не чувствовал никакой.

∗ ∗ ∗

— Извини, я знаю, что это жестоко, но без тебя я не справлюсь, сама понимаешь, — печально увещевал Вулко распятую на алтаре часовни фигуру. Та бесстрастно возлежала, молчаливая и неподвижная, пока клоун заливал ей в глотку расплавленую резину.

— Это временно, обещаю. Ты будешь злиться, но так надо. Потом я все вытащу, но сейчас мне нужно, чтобы ты немного поголодала. Тебе не больно, я знаю, — уговаривал толстяк скорее себя, чем тварь в латексном костюме, — Что бы там ни говорил лысый, любить я умею.

Вскоре над Крайбургом раздался колокольный звон, знаменуя наступление ночи и сигнализируя местным мужчинам, что вновь настал час жертвовать свое семя во имя спасения человечества.

∗ ∗ ∗

— Оперативник Земмлер, по традиции первое задание в качестве полноценного сотрудника Спецотдела вам поручается выполнить единолично, — скрипел Мюллер, зарывшись в какие-то бумажки, словно старался не смотреть в глаза вчерашнему стажеру, — Не волнуйтесь, это исключительная формальность, вам ничего не угрожает — настоящую операцию мы бы вам все равно не доверили.

— Хорошо, я готов к брифингу, — ответил Стефан с легкой скукой. Стены Спецотдела — как выяснилось на поверку, слабого, коррумпированного, не имеющего ничего общего с пафосными словами клятвы, которую он произнес час назад — будто бы сдавливали его. Казалось — стоит расправить плечи, и упрешься плечами в углы, а головой — в люменисцентные лампы.

— Никакого брифинга не будет, юноша. Вам предстоит выполнить давно отработанную, но крайне неприятную процедуру. Как вам известно, Фритц Маттиас Хирше, бывший координатор опергруппы "Доберманы", также известный под псевдонимом "Боцман" был осужден внутренней коллегией Спецотдела по Дератизации и Дезинсекции города Мюнхена по статье "Предательство человечества, часть шестая: сотворение" и "часть девятая: кормление" и приговорен к смертной казни, — Хорст, наконец, поднял взгляд от стола и посмотрел в глаза Малышу, — Скажите, юноша, вам уже кто-нибудь рассказывал, как проходят казни в мюнхенском отделении?

Земмлер покачал головой — допуска к такого рода информации у него до сегодняшнего дня не было.

— Ничего страшного, так даже лучше. Герр Райтер вам все покажет, — на диване лениво приподнял руку бюргермейстер, — Октоберфест уже на носу, поэтому казнь нужно провести уже сегодня. Предлагаю не откладывать это неприятное дело в долгий ящик. Дитер покажем вам, что делать дальше. Приговоренный уже ждет вас в машине. Да поможет вам Бог!

Стефан уже шагнул за дверь, когда глава Спецотдела его окликнул:

— И еще одно, Земмлер! Мне нужно составить список тех, кто пойдет на Визн. Вы пойдете?

— Я еще подумаю, герр Мюллер, — автоматически ответил Малыш, сам с ужасом осознавая, что этот человек, только что отправив друга на казнь, уже успел переключиться на мысли о корпоративных посиделках.

— Только не долго, молодой человек, ответ мне нужен уже завтра. О цапф из! — чокнулся с воздухом невидимой кружкой Хорст. От омерзения Стефана затошнило, и он поспешил покинуть кабинет.

∗ ∗ ∗

— Ты говоришь по-чешски? — робко и вкрадчиво спрашивал Вхлицкий у девочки, сидящей на краешке кровати.

— Мало-мало, — с сильным словацким акцентом ответила она. Из-за недуга, исказившего внешность ребенка, было сложно сказать, сколько ей на самом деле лет. Если верить Глассману — не меньше двенадцати. "Значит, ей осталось года два-три максимум!" — с грустью подумал Ярослав.

Девочка была небесно красива. Маленький ангел словно спустился с небес, совместив в себе все, что Ярослав больше всего любил в людях — печаль, принятие собственной участи и смирение — четкая метка Алой Династии. Эти метки покрывали все ее тело — крупную, лысую голову, морщинистые ручки-палочки, большие серые глаза.

— Как тебя зовут?

— Божена, — ответила она, глядя куда-то в сторону, на болтающуюся будто саму по себе ногу.

— Божена, — плотоядно распробовал имя бородач. У этого имени был привкус пепла и грязи, но ему это нравилось, — Скажи, Божена, ты же… Ты знаешь, зачем тебя привел сюда тот лысый, верно?

— Делать любовь, я знать, да, — слегка раздраженно ответил ребенок, будто ей приходилось разъяснять какую-то невероятно простую вещь, которую глупый взрослый никак в толк взять не мог.

— Пойми, я не чудовище, я не буду ничего делать, если ты не хочешь, — смущенно объяснял Ярослав, хотя осознавал в глубине души, что нагло врет.

— Все нормально. Я уже делать. Не страшно, — безразлично ответила Божена, сосредоточенно расстегивая пуговицу на комбинезоне.

— Постой. Ты не против, если я сделаю все сам?

Девочка откинулась на спину и легла на кровать. Хрупкая, тощая, большеголовая — точно сломанная кукла. Ярослав резким движением надорвал лямки комбинезона и стащил его вниз. Задрал футболку, открыв взгляду бледную, синюшную грудную клетку с торчащими ребрами. Нерешительно, осторожно, он провел пальцами по рыжим старческим пятнам на плечах девочки и, издав похотливый рык, навалился сверху.

∗ ∗ ∗

— Это мерзость, Стеклянный. Настоящая мерзость. Я многое могу понять, но это... — толстяк сокрушенно покачал головой, наливая себе в бокал еще вина. На пьяную голову воспринимать происходящее было легче.

Лысый человек в спортивном костюме сидел напротив с бульдогом на коленях. Песик тяжело, с присвистом дышал, покрытые клочковатой шерстью бока неравномерно вздымались. Глассман время от времени наклонял голову и прислушивался к дыханию животного.

— Он совсем плох, Вулко. И почти ничего не весит. Боюсь, это его последние дни. Он не ел почти сутки, — скорбно заметил он.

— Ты меня слышишь вообще, нет? — с изумлением толстяк воззрился на своего собеседника, — Там, в соседней комнате больной ублюдок насилует ребенка, а ты говоришь о собаке?

— На моей памяти это происходит не в первый раз, знаешь ли. А вот животных — сколько их не похорони — всегда жалко, — Глассман нежно погладил Гарма по его шелушащемуся носу пуговкой, — К тому же, никакого изнасилования там сейчас не происходит. Все добровольно. Тем более, ее родители получили кругленькую сумму.

— Не на поддерживающую терапию явно, — горько отметил Вулко.

— Слушай, я все понимаю, но, знаешь, если бы не уроды вроде Ярослава, то радостей плотской любви ей было бы не познать. Больные прогерией живут в среднем не больше тринадцати лет. Кто знает, сколько ей еще осталось, — Глассман тяжело вздохнул и вновь наклонился к бульдогу, чмокнув того в бархатную макушку, — Они ведь как собачки. Год за семь. Давай просто будем надеяться, что он не делает ей слишком больно.

— Но зачем? Зачем ты выполняешь все его капризы? Весь этот балюс, сюрстремминг, "яйца дракона", а теперь еще и несчастный ребенок. Как он, кстати, это ест?

— За его спиной столько сожранных трупов — поневоле почувствуешь вкус ко всякой гнили, — предположил Глассман.

— И все-таки, к чему это задабривание? Почему ты просто не набьешь его имя себе на ключице рядом с моим? — возмущенно, немного пугаясь своей смелости, спросил Вулко.

— Ну, во-первых, я хочу, чтобы он чувствовал себя, как принц, а не как пленник. А во-вторых, — Глассман провел ногтем по ключице, там где было вытатуировано имя толстяка, и тот скривился, как от зубной боли, глаза клоуна выпучились, а сердце принялось пропускать удары, — Во-вторых — какой смысл угрожать страданиями и смертью тому, кто жаждет умереть, но не может?

Палец, наконец, оторвался от татуировки, и Вулко вновь смог дышать.

∗ ∗ ∗

— Так что это в итоге? — переспросил Вальтер в ответ на длинную лекцию лаборанта. Тот раздраженно набрал воздуха в грудь, но, наткнувшись на ледяной взгляд блондина, поспешил объяснить:

— Видите ли, герр Вольфсгрифф, обычно клиппотическое вещество, будучи расщепленным до мелкодисперсного состояния и употребленное в пищу либо оседает в организме носителя и развивается до полноценной особи avysso, либо выходит вместе с мочой и фекалиями, иногда сопровождаемое различными побочными эффектами.

— Как Сыворотка? — уточнил Вальтер.

— Да-да, именно так. Но в данном случае, за счет уникального сочетания процесса производства продукта и одновременного появления клиппотических новообразований обычно невалентные молекулы Бездны соединились со сложными сахарами. И теперь, — пожилой лаборант поднял баночку с серой массой к самым глазам блондина, — Перед нами полноценный клиппотический готовый к употреблению продукт, который может быть усвоен человеком.

— И что это нам дает?

— Клетки организма встраивают в себя молекулы сахарозы и клиппотического вещества, что дает им, по сути, бесконечный ресурс для регенерации. Помимо этого возможны дополнительные эффекты, но мы еще не закончили тесты, — лаборант было запротестовал, когда Вальтер отобрал у него банку, но тот грозно сверкнул льдистыми зрачками, и отрезал:

— Тесты будут проводиться в полевых условиях!

На все упоминания о сером с черными прожилками мёде с пасеки Штоддарта Вальтер беспощадно наложил грифы секретности. Емкость осталась у него.

∗ ∗ ∗

— Знаешь, что такое «спящий агент», Вулко? — невзначай спросил Глассман, поглаживая тусклую шерстку бульдога, лежащего у него на коленях.

— Что-то из фильмов про Бонда, — лениво отозвался клоун, будто думая о чем-то своем.

— Да, приблизительно подобное. Коннери, конечно, красавчик, не то что этот слащавый юнец Броснан, — погрузился лысый в воспоминания, — Но я не о шпионских фильмах. «Спящий агент» — это тот, кого заподозрят в последнюю очередь. Прежде всего, потому что агент и сам не знает, на кого на самом деле работает. Но ровно до тех пор, пока не получит сигнал к «пробуждению».

— Ты это к чему?

— Сегодня вечером мне предстоит «пробудить» своего главного агента, так что ты остаешься за главного, — Стеклянный встал с кресла и вручил тихо поскуливающего песика в руки Вулко.

— Если ты о кормлении, то можешь не волноваться — я справлюсь, как всегда, — слегка удивленно ответил Вулко.

— Нет, не об этом. Тут ты меня ни разу не подводил, — прозрачные глаза внимательно сверлили изуродованное лицо толстяка, и, казалось, глядели в самую душу, — Пойми мою нервозность, мы приближаемся к эндшпилю, черная пешка как раз должна съесть черного ферзя. И пока Вхлицкий здесь, я не могу быть спокоен. Проследи за ним, мой друг, — испещренная письменами рука похлопала по плечу бывшего клоуна, и человек, похожий на стервятника отправился к выходу из комнаты.

— А мне ты прямо так доверяешь? — догнал его голос в дверном проеме, — За мной ты никого не отрядишь следить?

— Мой дорогой друг, у нас же с тобой «контракт», — Глассман провел пальцем по ключице под одеждой, и сердце Вулко снова сдавила стальная хватка, — И да, еще одно. Гарм страдает. Удели завтра пару часов и найди ветврача здесь поблизости. Не считай это убийством, все-таки это милосердие.

— Милосердие, — повторил Вулко, думая о чем-то своем.

∗ ∗ ∗

— Милосердие — один из основных аспектов, которым мы руководствуемся при совершении казни, герр Земмлер. Однако, — назидательно поднял палец в воздух бюргермейстер, — На первом месте все же находится полезность и рентабельность такого действия. Прежде, чем мы начнем, вам необходимо будет подписать определенные бумаги.

Стоя у двери в камеру Боцмана, Стефан не сразу понял, что бледный полноватый дядька протягивает ему ручку и планшет. Прочтя заглавие документа, новоиспеченный оперативник не удивился — обычный договор о неразглашении. Странная информация располагалась ниже по тексту. Молодой человек читал и с каждой следующей строчкой недоуменно морщился все сильнее:

— «...нетрадиционные способы увеличения дохода с праздников и народных гуляний, таких, как Октоберфест, Толлвуд и Фашинг»? — удивленно прочел вслух Малыш последнее, особенно озадачившее его предложение.

— В основном все-таки Октоберфест. Ну, и если быть честным, то этот документ затрагивает в том числе и формирование бюджета города на весь год вперед, — совершенно невпопад объяснял Райтер, отчего написанное ничуть понятнее не стало, — Вы не волнуйтесь, здесь многое очень сильно завуалированно во избежание утечки, сами понимаете, на какие меры приходится идти. Собственно, главное, что вам нужно знать — ни способ, ни место, ни последствия казни вы не имеете право обсуждать ни с кем, кроме меня, Мюллера и приговоренного.

Стефан вздохнул и, не вчитываясь, подписал оба экземпляра: «Раз уж это необходимо...»

Только после этого дверь камеры щелкнула, отъехала в сторону, и глазам юноши предстал Фритц Хирше. На первый взгляд, он вовсе не изменился — румяные круглые щеки все так же придавали ему сходство с рекламным Санта-Клаусом, лихо закрученные усы все так же торчали вверх, лысина все так же блестела. Но глаза бывшего координатора казались запавшими, выцветшими, постаревшими лет на двадцать независимо от своего хозяина. Когда толстячок встал, он будто казался еще ниже — теперь не коренастый, а сгорбленный. Боцман молча поднялся из-за стола с недоеденным обедом и вышел из камеры временного содержания Спецотдела.

— Ну здравствуй, Малыш. Поздравляю с присягой. Жаль, не удалось поприсутствовать. Я горжусь тобой, приятель, — казалось, будто баварец только что покинул не камеру, а комнату отеля или свой кабинет — настолько тон его был спокойным и непринужденным, точно тот не знал, что идет на свою смерть.

— Вам повезло, герр Хирше, вечер сегодня прекрасный. Ваше пожелание относительно заката мы учли. А принимая во внимание особенные обстоятельства — все-таки вы верой и правдой служили человечеству больше двадцати лет, — мы решили позволить вам небольшую прогулку, — слащаво осклабился бюргермейстер. — Прошу за нами.

Они вышли из Театинеркирхе, минуя Общий Зал — чтобы не прибавить к упадническим, после успешного штурма Спецотдела, настроениям еще и лишние нотки скорби.

Когда Хирше, Райтер и Земмлер вышли на улицу, баварец глубоко, с наслаждением втянул вечерний воздух, оглядываясь по сторонами.

— Перед смертью не надышишься, — съязвил чинуша, — Герр Хирше, чтобы не привлекать излишнее внимание к вашей персоне, мне и Земмлеру рекомендовано конвоировать вас без наручников и дополнительных мер защиты. Однако, будьте добры, посмотрите на крышу Пяти Дворов.

Машинально туда же взглянул и Стефан. С высоты шести этажей сверкнуло что-то блестящее, после чего снайпер помахал рукой.

— Дабы не портить вечер ни себе, ни мирным прохожим фонтаном крови и мозгов, рекомендую придерживаться заданного маршрута. Вперед, Фритц! Дорогу вы знаете!

— Пешком? — удивленно переспросил Малыш, не веря своим ушам.

— Здесь недалеко, стажер. Ой, извини, привычка! — усмехнулся Боцман беззаботно, но в глазах его плескался страх.

∗ ∗ ∗

Конечно, можно было дождаться вечера, но Вальтеру никогда не доставало терпения. Уже втирая приторно-сладкую дрянь в язык и десна он задумался: какие побочные эффекты мог вызвать мед Штоддарта? «Надеюсь, хотя бы не дефекты речи!» — усмехнулся про себя Вольфсгрифф. Впрочем, разговаривал он в последнее время не часто.

Поначалу ничего не происходило, бывший лидер «Доберманов» разозленным тигром вышагивал из стороны в сторону по раздевалке. Вскоре, он почувствовал невероятный прилив сил, слух заострился — он слышал через многометровою толщу земли, как над головой проезжают автобусы и визжит кофемашина в Старбаксе. Зрение будто расширилось — казалось, оно теперь не делится на основное и периферийное — нет, Вальтер видел все.

Остался последний эксперимент. Задрав рукав, блондин погрузил свой охотничий нож прямо в скопление вен на запястье, лезвие прошило плоть насквозь, войдя между лучевой и локтевой костью. Резким движением Вальтер разрезал себе руку до предплечья, так, что нож торчал на манер шпоры чуть ли не из локтя. Белая футболка, зеркала, раковины и кафельный пол — все было покрыто потеками и пятнами его жизненного сока. С хрустом, пройдясь зазубринами на обратной стороне лезвия по кости, он выдернул нож из руки и взглянул через открывшуюся рану в лицо своему отражению в зеркале. С влажным чмоканьем, дрожью и хлюпаньем, рана склеивалась, сохла и закрывалась сама по себе, пока от нее не остались лишь струи крови на руке. Издав победный крик, Вольфсгрифф скомкал стальное лезвие пальцами, словно бумажку и бросил в урну под раковиной.

∗ ∗ ∗

Закат был ярко-багровым, как в плохих мелодрамах. С одновременно почтительным и издевательским кивком бюргермейстер протянул Хирше его собственную огромную желтую трубку.

— У нас курить не положено, так что лучше по дороге.

— Я на ходу не хочу, удовольствия никакого! — капризничал Боцман, словно шел не на казнь, а на карусели, — Вон, на скамейке посидим, докурю и пойдем. Чай, недалече осталось.

Трое мужчин неловко угнездились на одной скамейке, почти все место на которой занял Боцман. Раскурив трубку, он выпустил в небо сизое облачко и скривился:

— Что вы мне купили?

— Обычный трубочный табак, Мальборо или Пэлл Мэлл, не знаю, — раздраженно откликнулся бюргермейстер, — Тебе-то что?

— Мне без разницы, — как-то тускло ответил Фритц, потом вдруг, словно проснувшись, обратился к Стефану, — Стажер, тьфу ты, прости меня, оперативник то есть, я чего спросить-то хотел. Тебе тайну-то государственную раскрыли? Финальный брифинг был?

— Не знаю, о чем вы, — озадаченно помотал головой Земмлер, — Мюллер ничего подобного не говорил.

— Поспешили они со мной, смену вон даже не подготовили, — горько усмехнулся Боцман, — Герр Райтер, разрешите мне, как старшему по званию, проинструктировать новичка? Все ж в моей команде парень был.

— Разрешаю, — безразлично махнул рукой бюргермейстер, закопавшись в изучение своего телефона.

— Ну что, стажер, уважишь своего бывшего координатора в последний раз? — пытаясь обратить все в шутку, с надеждой в голосе спросил Боцман.

— Почту за честь! — склонил голову Стефан в знак уважения перед неплохим, в общем-то, дядькой, пострадавшим за то, что не смог отпустить своих близких. «А кто бы смог?» — спросил себя Стефан.

— Ну, тогда слушай. Итак, парень, для начала вопрос. Что есть клиппоты?

∗ ∗ ∗

— Что есть клиппоты? — сам с собой рассуждал Вулко, метаясь посреди часовни. На одной из деревянных скамеек лежал без движения бульдог. Под его животом растекалась вонючая лужа, а покрытые гнойной коркой глазки печально следили за хозяином, что хаотично наворачивал круги у алтаря, крича и рассуждая на разные лады.

— Клиппоты есть души умерших, прошедшие страшные искажения, лишенные воспоминаний, черт характера, разума, верно? — обращался Вулко к неведомому собеседнику. Мать Матерей согласно выгибалась и принималась издавать сосущие звуки ртом, когда клоун подходил слишком близко, но тот был слишком занят своими размышлениями, чтобы обращать внимание на такую мелочь, — И если Бездна есть некий аналог загробного мира, то получается, что Matka рожает не новые сущности, а лишь рекомбинирует старые. Верно, коллега?

Бульдог в ответ приподнял ушки, внимая голосу того, кого он считал своим господином. Животному было плохо. Песик не понимал, что с ним происходит — лапы больше не слушались, гулять не хотелось. Пища продолжала приносить радость, но почему-то не задерживалась в желудке, запахи тускнели, предметы выглядели почти одинаково. Но Гарм все же не забыл слабо пошевелить своим маленьким отростком вместо хвоста, когда хозяин обратился к нему. У песика было несколько хозяев. Один — худощавый, в очках, которого он давно не видел, другой — лысый, странно пахнущий, который вечно подкармливал бульдога лакомствами. Сейчас перед ним распинался третий — толстый, от которого вот уже много лет смердело смертью.

— Таким образом, если предоставить достаточно материала — то по теории вероятности, рано или поздно, мы получим полноценное человеческое существо из чрева Матери Матерей, так ведь? — Вулко по-ленински вытянул руку в сторону фигуры на алтаре, и та подалась вперед, похотливо двигая тазом, — Но мы не можем себе позволить такие сроки. И здесь есть возможность для двух способов. Думаю, стоит начать с первого, а именно — конкретизации. Зависимость результата от полученного материала. Ну, если не получится…

Клоун воззрился на песика, который изо всех оставшихся сил старался показать, что внимательно слушает своего хозяина. На глазах толстяка выступили слезы. Осекшись на полуслове, он присел на колени перед Гармом, прижался намазанным белилами лбом к бархатной шерстке на голове животного. По отвисшим щекам пробежали две дорожки слез, смывая грим.

— «Спящий агент», значит? — шептал он, с горечью и злобой, — Ничего, сучонок, я тоже «Бонда» смотрел. Мы им еще покажем, малыш, обещаю.

∗ ∗ ∗

— Клиппоты являются паразитическими небиологическими формами существования, чьей объединяющей чертой является охота и употребление в пищу человека и его проявлений, — монотонно выдал Малыш давно заученное определение.

— Так-то да, стажер, да не совсем! — Боцман выпустил облако дыма в медленно темнеющее небо, — Ты мне про генез их лучше расскажи. Как они на свет-то родятся?

— Никак. Клиппоты неспособны к деторождению, как и к созданию чего-либо нового. Бывает генез психологический, мифологический, меметический, темпоральный, некротический…

— Хватит-хватит! — прервал Фритц юношу, — Вижу, что учил. Однако же все не то. Все они одного генеза — антропного. Человеческого то есть. И Бездна эта — не враждебная среда вовсе, а загробный мир. Самый настоящий!

— Последнее — абсолютнейшная ересь и самодеятельность! — ответил Дог, не отрываясь от телефона, — То, что в результате рекомбинации или маскировки клиппот, подчеркиваю, может напоминать когда-либо жившего человека, означает лишь их скудный выбор «оболочек»!

— Но остальное правда? — обратился Земмлер к бюргермейстеру.

— Остальное — да.

— Правда-правда, стажер, ты мне поверь, я потому и не боюсь, что знаю, куда отправляюсь, — горячо зашептал Хирше, словно боясь, что его услышат случайные прохожие, — Не враги это нам.

— Не друзья точно! — тут же вставил Райтер, — Старые воспоминания, грехи, поступки, вещи оставленные и выброшенные, все отходы человечества, от спермы до дерьма, от забытого номера телефона до имен умерших. Все там — перемешанное, перекрученное до полной потери идентичности.

— Да пойми ты, стажерчик, ерунду он городит. Не может там быть потери идентичности — Ленор уже принадлежала Бездне, но она меня помнила! — Боцман ухватил Стефана за плечо и сдавил почти до хруста, — Настоящие они там, просто путь, который они прошли их исказил. Ты думаешь, почему мы едоков не заменили собаками, или, скажем, роботами? Да потому что все, что в них есть — человеческое! И только мы, как люди, можем это усвоить, переварить. И на нас они охотятся, потому что пытаются снова стать людьми, заполняя свою пустоту частицами нас.

— Хватит этого бреда! — взъярился Дог, отбросив, наконец в сторону телефон, и влепил Боцману пощечину. Схватив Фритца за кадык, бюргермейстер приблизил его красное щекастое лицо к своему и со злобой процедил сквозь зубы, — Ты пытаешься найти утешение в собственных фантазиях, и это простительно и понятно. Меня, как мэра и вовсе заставляют ходить в церковь и купать кошель в фонтане на удачу. Суеверия — это хорошо, они позволяют держать паству под контролем. Но вот что я скажу тебе, Боцман, и тебе, оперативничек. Бездна — лишь зеркало нашего мира, кривое, черное и гадкое. И когда от тебя, Хирше, останется лишь кривое отражение, которая Бездна перешьет, пересоберет и соединит с другими отражениями на свой лад, ты наверняка вернешься сюда. И тогда, возможно, челюсти именно этого парнишки выгрызут тебе шейный позвонок.

Когда Райтер отпустил шею баварца, тот упал на землю перед скамейкой и разрыдался, как ребенок.

∗ ∗ ∗

— Все ведь в порядке? Точно? — бородач, закончив, теперь сидел, свернувшись в клубок на углу кровати. Божена так и осталась лежать на одеяле, неподвижная и безразличная.

— Могу я воды? — раздался ее надтреснутый, слегка хриплый голос.

— Воды? Конечно, сейчас.

Ярослав метнулся к столику за пластиковой бутылкой.

— Скажи, тебе не было больно? — он вдруг застыл посреди комнаты, будто наткнулся на стену.

— Мало-мало. Привычно, — ответил ребенок.

— Знаешь, я ведь не всегда был таким… — Вхлицкий замялся, подбирая слова, — Таким нездоровым.

— Мне нормально, — отвечала девочка, но Алому Принцу было все равно. Находись он даже в пустой комнате, ему нужно было выговориться.

— Пойми, это ведь не просто извращение. У всего есть свои причины, — бородач продолжал вертеть бутылку в руках, словно фокусник, пытаясь отвлечь зрителя от неприглядной тайны, которую достает из шляпы, — Моя мать… Она не хотела детей. И не жила с моим отцом. Как только мне исполнилось три, я попал в интернат, в котором она работала. Интернат для детей с отклонениями в развитии. Там она окончательно избавилась от своих материнских обязанностей, сбросив меня на плечи нянечек и воспитательниц.

Глаза Ярослава остекленели, казалось, он погружается в далекое прошлое. Девочка с вымученным видом поднялась на локтях и, протянув руку, забрала бутылку из рук Вхлицкого.

— Я понимаю, тебе кажется, что я такой же, как все. Но это не так. Моя мать… Это она во всем виновата.

∗ ∗ ∗

— Это полное дерьмо. Такого я даже от Мюллера не ожидала, — Бьянка недовольно тряхнула снова почти белоснежными волосами, — Почему это нужно было поручить именно ему?

— А ты бы хотела сама? — Карга оторвался от стопки распечаток и внимательно посмотрел на свою девушку.

— Я-то...Знаешь, нет. Честно, нет. Никто не заслужил такого конца. Даже Хирше, — помотала она головой, прогоняя какие-то мысли.

— А ты уже видела «Октябрьский Ритуал»? — удивленно спросил Карга.

— Нет. Читала твои конспекты, пока ты спал. Из любопытства.

— Ах ты дрянная девчонка! — курд вскочил, возвысившись над Авиценой, и в шутку замахнулся на нее бумагами. Та покорно вжала голову в плечи, ожидая наказания.

— Эй, хабибти, ты чего, я же пошутил? — с ноткой паники в голосе Марсель приобнял блондинку.

— Продолжай, — как-то хрипло и приглушено сказала она, глядя куда-то в пустоту перед собой.

— В смысле «продолжай»?

— В прямом! Мне нравится, — Бьянка шумно сглотнула слюну и удостоила Каргу затуманенным взглядом.

— Прямо здесь? В раздевалке?

— Да. Мне так даже больше нравится. Надеюсь, кто-нибудь увидит, — горячо шептала она.

— Ах ты, дрянная девчонка! — обреченно повторил Марсель, вытягивая ремень из джинсов.

∗ ∗ ∗

Остаток пути Хирше молчал. Райтер же радушно отвешивал поклоны идущим навстречу прохожим, лыбился вовсю и вообще вел себя так, словно вел друзей на собственный день рождения. Малыш скрипел зубами от злобы, глядя на балагурящего бюргермейстера. Похоже, Дог ничуть не был огорчен казнью, и даже напротив — вдохновлен ею, наслаждался каждым ее аспектом. И, как будто лишить жизни приговоренного было недостаточно, он решил заранее отобрать у Боцмана веру и надежду. Любовь у бедняги несколько дней назад уже успел отнять Вальтер.

— Ну вот и пришли! — жестом конферансье Дитер указал на вздымающуюся над площадью ратушу, знакомую каждому мюнхенцу с детства. Здание в неоготическом стиле, больше напоминающее собор, чем городскую администрацию, безразлично серело на фоне закатного неба, щерилось стрельчатыми окнами, раздавалось в стороны массивными нефами, с которых свисали босховские горгульи. Строго и равнодушно глядели на вечернюю толпу статуи давно почивших государственных деятелей, возвышаясь над украшавшими фасад розовыми цветами. В часах над главным входом как раз завершали свой хоровод деревянные бондари, празднуя окончание эпидемии чумы, когда конвоиры и смертник приблизились к воротам.

— Извините, — сказал Дог, остановившись, — Обычно мне приходится наблюдать это изнутри. Задержимся?

Тем временем, Стефан, видевший представление на часах не меньше сотни раз в своей жизни, скучающе смотрел по сторонам. Вот парочка азиатов принимает какие-то невероятные позы, чтобы подобрать ракурс для фото. Пожилой дядька медленно идет через площадь с премилым шарпеем на поводке. Лысый мим, кажется, заблудился в невидимом зеркальном лабиринте.

— А вы знаете, что такое «Muenchner Kindl”, молодой человек? — неожиданно спросил Малыша Райтер.

— Мюнхенский Ангел? Символ города. А еще дочка каких-нибудь пивных магнатов, которая открывает Октоберфест, — отозвался Стефан, не отрывая взгляда от мима. Тот забавным образом отзеркаливал все движения юноши, при этом стоя к нему спиной. Земмлер даже помахал рукой в качестве эксперимента, и уличный артист ответил тем же.

— Вполне достаточно для обычного баварца, верно, Хирше? — бюргермейстер ткнул Фритца локтем в бок, но тот даже не пошевелился, — Но нам, Спецам, нужно знать чуть больше. И нынче у вас, молодой человек, будет шанс узреть легенду воочию. В действии. Идемте же!

Троица синхронно вошла в арку, ведущую во внутренний двор ратуши. Впервые в жизни Стефан обратил внимание на мюнхенский герб, изображенный на барельефе над воротами. Он по-новому взглянул на фигуру в балахоне, сжимающую в одной руке книгу, а другой осеняющую входящего крестным знамением. Казалось, будто стилизованное изображение монаха теперь несет в себе некое новое, угрожающее значение. Что-то напоминающее не только о радушии и благополучии, но и заставляющее задуматься о голоде и расплате. Вслед им продолжал махать ладонью странный мим.

∗ ∗ ∗

— Ты простишь меня, я знаю, мой маленький. Так надо. Другого способа просто нет. Другого шанса не представится. Я надеюсь, что все сработает.

Вулко всхлипывал, отрезая куски изоленты, и крепил их к кожаной собачьей шлейке. Гарм лежал рядом на чистой пеленке, рядом валялась груда грязных, уже использованных.

— Прости меня, зайчик. У папы просто нет другого выхода. Ты должен помочь папе. Мой маленький «спящий агент». Скоро ты уснешь, насовсем.

Бульдожек с трудом поднял голову и лизнул хозяина в нос сухим, потрескавшимся языком.

— Папа рядом, папа с тобой, малыш, мой хороший мальчик, — увещевал Вулко, обнимая песика.

∗ ∗ ∗

— Моя мать… Она всегда была рядом, за моей спиной. Делала все, чтобы я по ее словам «не сбился с пути», — бредил Вхлицкий, находясь где-то глубоко в своих воспоминаниях, — Одна девочка, там, в интернате, такая же как ты — она была мне очень дорога. Я отдавал ей свой десерт во время ужина, а она рисовала для меня рыцарей и замки. Не знаю, была ли это любовь, но это точно была дружба.

Ярослав присел на кровать рядом с Боженой. Та изо всех сил старалась делать вид, что слушает, но напрасно. Эту историю он рассказывал сам себе.

— Когда эта девочка… Она болела всегда, но тут ей стало очень плохо. Я тайком пробирался к ней в медпункт по ночам. Часто ей было так нехорошо, что она не могла говорить, и мы просто лежали рядом на койке и молчали. Нам не нужны были слова. Однажды моя мать нас застукала.

Вхлицкий тяжело вздохнул.

— Она уже пыталась отрезать мне мой «греховный отросток» и раньше, но теперь была близка к этому намерению, как никогда. Как она орала! «Я должна была протолкнуть эту вешалку в матку всего на дюйм глубже, и ты не смог бы отравлять мне жизнь!» — говорила онатогда. Хорошо, что меня вовремя оттащили другие нянечки. Потом я узнал, что девочка умерла в ту ночь. Будто бы вскоре после того, как я ушел. И из-за своей матери я не мог даже попрощаться… Ее гроб поставили в одном из пустых помещений, и я, как и раньше, пробрался туда ночью, и лег к ней. Я говорил с ней, но она не отвечала. Такая тихая, умиротворенная, спокойная. Я бы даже сказал, счастливая. Ее страданиям пришел конец, а я остался один, хлебать их полной ложкой. Так всегда происходит. Вот и сейчас.

Ярославу еле удалось разжать исцарапанные девчачьими ногтями руки, и лысая, бугрящаяся вздувшимися венами голова безвольно рухнула на постель. Вскоре на шее выступят синие следы. Он знал, как это бывает. Бородач наклонился и нежно поцеловал задушенного ребенка в лоб.

— Передай моему отцу, что я скоро вернусь домой. Подожди меня там, за Завесой, вместе с остальными.

∗ ∗ ∗

Черные двери старого металлического лифта со скрежетом сошлись. Жестом фокусника Дитер извлек откуда-то крупный, покрытый ржавчиной лифтовой ключ и вставил его в панель. Кабина дернулась и медленно поползла вниз. Словно в кошмарной дреме проходили минуты — Хирше шепотом молился, бюргермейстер весело посвистывал, а Стефан мысленно сдавливал голову беспечного Дога, представляя, как вся его личность, вся его омерзительная натура лезет через глазницы и уши, покидая черепную коробку. Лифт дернулся и остановился, открыв двери в каменный, будто средневековый коридор, ярко освещенный такими неуместными люменисцентными лампами. Стефан уже было шагнул вперед, когда ему в грудь уперлась бледная ладонь Райтера.

— Не торопись, дружище, тебя еще никто не приговаривал.

Дог нажал кнопку связи с диспетчером на панели, динамик хрипло кашлянул и вопросил:

— Ваш пароль?

— О цапф из! — взмахнул бюргермейстер кулаком, точно чокался с кем-то невидимой кружкой.

— Принято, — ответил динамик.

С знакомым шипением из углов коридора забили струи соляного раствора. Камни стен зашевелились, взбугрились, задвигались прочь от белых облачков.

— Идем, быстрее, — позвал за собой Дог.

Пока Малыш шагал по коридору, сопровождая безразличного ко всему Боцмана, он видел, как столетние валуны кривятся, извиваются и тянут свои черные щупальца к посетителям, но, обжигаясь о преграду из соляного тумана, тут же втягивают их обратно. Расползаясь, они обнажали покрытую системой шлангов самую обыкновенную бетонную стену.

— Охранная система, — пояснил Дитер, — На случай непредвиденных гостей.

В конце коридора распахнулась дверь, и троица нырнула внутрь. За их спиной стальной лист вернулся в закрытое положение, и под шипение пневмоприводов заблокировал выход.

Они оказались в помещении, напоминающем кабину машиниста поезда, только раз в сорок больше. Такая же панель, покрытая кнопками, примыкающая к стенам и огромное стекло, открывающее обзор куда-то в темноту.

— Знакомьтесь, — обратился Дог к молчаливым сотрудникам в белых халатах, с мюнхенским гербом на плече, — Это Стефан Земмлер, новый оперативник Спецотдела, он еще совсем зеленый, так что разъясните ему все, как следует. Мне накладки не нужны — если что-то пойдет не по плану, бюджет на следующий год я буду формировать из ваших зарплат. Шутка! С приговоренным вы уже знакомы, прошу любить и жаловать, Фритц Хирше! Пару слов о вашем настроении, герр Хирше: каково это — поменяться ролями? Вам было интересно, что чувствовала жертва во время кормления? Будут какие-то последние сло...

Кулак, с силой врезавшийся в скулу бюргермейстера, прервал его разглагольствования. Опытный Дог не без труда удержался на ногах и теперь, потирая челюсть, с холодной ненавистью смотрел на Малыша. Жестом он остановил было повскакивавших с офисных кресел служителей ратуши.

— Все в порядке, парни, все нормально. Я и правда перегнул палку. Совсем не подумал, что юноша еще весьма молод и неопытен. Я не в обиде, стажерчик!

— Тебе лучше закрыть свой рот, пока ты еще можешь говорить, — Стефан загородил своим телом Боцмана и теперь угрожающе смотрел исподлобья на Дитера, сжав кулаки.

— Все нормально, дружок, я тебя понимаю. Тебе еще только предстоит узнать, как здесь все устроено. Посмотри на Хирше, вот он все знает. Он уже давно все понял.

Обернувшись, Земмлер содрогнулся, увидев чистый неразбавленный ужас, плескавшийся в глазах Хирше. Без выражения на бледном лице он стоял, прижавшись лбом к стеклу и смотрел в темноту, мелко дрожа, как животное, идущее на убой.

∗ ∗ ∗

— А где этот, татуированный? — с ленцой в голосе спросил Вхлицкий, спускаясь в холл гостиницы. Вулко хотел сделать вид, что не слышит бородача, но никого кроме них двоих в помещении не было.

— Уехал по делам. Сказал, сегодня вечером будет.

Грустный клоун, уже загримированный и натянувший на себя пыльный сатин, сидел на диване, баюкая на коленях завернутого в плед умирающего песика.

— Ему, похоже, совсем плохо. Почему ты не отправил его за Завесу? — безразлично, будто говоря о выносе мусора, спросил Ярослав. В ответ толстяк только скрипнул зубами. "Держи себя в руках! Это последняя ночь! Успокойся!"

— Ему еще рано, — ответил тот как можно дружелюбнее.

— Неужели твой хозяин тебе не объяснил? Там — нас ждет лишь радость, счастье и вечная жизнь в процветании под мантией великого Алого Короля. И я, Алый принц позабочусь о достойном месте для всех нас, — высокомерно разглагольствовал Вхлицкий, подойдя слишком близко к Вулко, почти упираясь животом ему в лицо.

"Он мне не хозяин! И нет никакого Алого Короля и Алого Королевства, ты гребанный перверт!" — хотелось закричать ему, но звон колокола согнал пелену ярости с единственного глаза и спас клоуна от неминуемого конфликта.

— Время кормления! — вскочил толстяк на ноги, почесал Гарма между слабо шевельнувшихся ушек и вышел в ночь.

∗ ∗ ∗

— Время кормления — двадцать один час, сорок восемь минут, — огласил служитель ратуши, открывая шипящую пневмодверь. Стефан, придерживая Боцмана под локоть, осторожно повел его вниз по осыпающейся каменной лестнице, что вела прямиком в темное помещение, похожее на древние катакомбы. Единственным источником света было огромное окно, через которое внимательно следили за происходящим люди в белых халатах во главе с бюргермейстером. Подвал явственно напоминал пыточные застенки — колодки, цепи с кандалами и крюки, торчащие из стены, ржавые и сырые, они внушали беспокойство одним своим видом. Но Боцман, не обращая внимания на инструменты боли, с ужасом вперился взглядом в черный колодец, узкий и неровный, будто выкопанный руками, протыкающий камеру ровно посередине.

— Произносите текст! — раздалось из динамиков.

Земмлер развернул перед собой искусственно состаренный кожаный свиток и принялся читать. Текст давался нелегко — в темноте подвала готический шрифт расплывался перед глазами, пелена слез мешала видеть, но новоиспеченный оперативник обреченно принялся зачитывать написанное.

— Ангел-ангел, мук дитя, жертву мы несем любя, ты наш мученик святой, накорми же город твой! Пусть умножатся дары нашей жатвенной поры, поглоти же жизнь его, ради всех — лишь одного!

Густая тьма в глубине колодца дрогнула, сгустилась и медленно поползла вверх. Сначала из дыры показалась длиннопалая, тонкая кисть, лишенная ногтей, за ней бледная, напоминающая поганку, лысая голова. Мюнхенский Ангел, настоящее священное дитя медленно выбиралось из своего логова. Черный балахон с желтым кантом, знакомый каждому мюнхенцу с детства представлял из себя потерявшие форму лохмотья, через которые проглядывали тощие, кривые конечности, шишковатые на местах перебитых суставов. Выжженные глазницы сочились черными слезами, а над бледными тощими ребрами болтался подвешенный на ржавую цепь мельничный жернов.

Неловко переступая, Хранитель Города надвигался на Боцмана. Тот что-то бормотал себе под нос, неразборчиво, будто машинально, глядя на обожженные, торчащие из-за спины ангела крылья, лишенные перьев и теперь напоминающие сломанные детские ручки.

Стефан застыл, не в силах оторвать глаз от странного, нелепого в своем роде создания, что одним лишь своим поялвением вселило невероятный ужас в сердце опытного оперативника. Он с иступленной сосредоточенностью вслушивался в то, что бормочет Боцман, а когда услышал и узнал — подхватил за ним.

— И если пойду я долиною смертною тени — не убоюсь я зла, ибо твой жезл, твой посох со мной, они успокаивают меня, — зачитывали они хором и голоса их крепли, по мере того, как клиппот приближался к приговоренному. Бледная кожа твари была изрезана, изорвана, покрыта спрутами ожогов, а на месте гениталий болтались черные лохмотья плоти.

— Малыш? — позвал баварец.

— Да, Фритц?

— Запомни, пожалуйста, то, что я тебе сейчас скажу. Однажды мне это сказал один очень мудрый человек. Из чего бы ты не выбирал — всегда выбирай людей. Нет ничего важнее людей. Повтори!

— Нет ничего важнее людей, Боцман! — по щекам Стефана нескончаемо текли слезы.

— И еще. Лучше не смотри на это. Свою работу ты выполнил.

Когда ангел подошел совсем близко, он, словно любовник, обнял краснощекого баварца, обвил его руками, крепко сплетя пальцы за спиной и открыл рот. Запавшие губы разошлись в стороны, обнажив голые десна, а из-за них показалось что-то длинное, бугристое, слишком огромное. Ангел прижался губами к лицу Боцмана, и омерзительный яйцеклад порузился тому в глотку. Боцман мычал от боли и ужаса, пока ангел извлекал и поглощал его личность, воспоминания и тело. Внутренности оперативника кипели, кровь розовой пеной выходила наружу через ноздри, а обычно тучный живот опадал и втягивался, будто кто-то вытягивал органы прямо из его брюшной полости.

Волосы лезли Стефану в глаза, тыкаясь черными нитями в нос, губы, щекоча и раздражая. Ярость черной волной накрывала Малыша, готовясь выплеснуться, извергнуться наружу и уничтожить все на своем пути.

В каком-то невероятном маневре Фритцу удалось повернуться к Стефану. Омерзительный яйцеклад соединял рты жертвы и палача, тошнотворно пульсируя, и сквозь полупрозрачную плоть можно было разглядеть розовую кашу потрохов, которую Ангел перекачивал в пустоту внутри себя. Один глаз Фритца уже ввалился, радужная оболочка порвалась, растекаясь по белку, но в этом взгляде все еще можно было разглядеть страдание и мольбу.

Но Стефан увидел большее. Он увидел веселого балагура, приехавшего из деревни покорять большой город. Крепкого парнишку, помогающего отцу на ферме. Счастливого жениха с красавицей-невестой во главе стола в большом виртсхаусе. Увидел Ленор глазами Боцмана — сначала счастливую и беззаботную, а потом растерянную и угасающую. Наблюдал, как бедняга, коря себя, похищает из хосписа свою первую жертву на корм рукотворному чудовищу. Снова слышал безразличную, холодную злобу Вальтера, льющуюся из телефонной трубки в день ареста. И, наконец, вместе с ним спустился в это подземелье, попав в руки Мюнхенского Младенца. Мысленно Земмлер отмотал воспоминания к самому счастливому моменту жизни Боцмана — к той ночи, когда молодые Ленор и Фритц встречали свое первое Рождество вдвоем, обнаженные, с кружками глинтвейна и глуповато-довольными улыбками на лицах. Зафиксировав сознание бедняги в этом мгновении, Стефан одной лишь силой мысли отключил мозг баварца, и тот поник на руках ангела, свалился на каменный пол со счастливой улыбкой на устах. Хирше был мертв.

∗ ∗ ∗

Эхо от громких женских криков металось меж кафельных стен, с силой врываясь в пустую раздевалку. Шум воды не заглушал ни тяжелого дыхания Карги, ни писклявого стона Авицены. Покрытые испариной, они трахались за пластиковой перегородкой между кабинками, как всегда — будто держась на расстоянии, соприкасаясь лишь необходимыми частями тела.

— Не шуми, иначе папочке придется тебя наказать! — словно что-то вспомнив, выдал невпопад Марсель.

— Перестань, не надо. Я не хочу так больше, — прошептала она ему на ухо, прижимаясь всем телом, как никогда не делала раньше.

— Что такое? Ты превратилась в неженку? — со смешком поинтересовался Марсель, — Меня это не может не радовать.

Игриво мурлыкнув, блондинка повернулась к курду и с нежностью поцеловала его. Впервые по собственной инициативе.

∗ ∗ ∗

Мерзкий, пронзающий сознание визг носился по подземелью. На секунду Стефану показалось, что у него из ушей пошла кровь. Мюнхенский ангел скорбно скулил, скрючившись над трупом Хирше, будто заправская плакальщица.

— Земмлер, почему прервано кормление? — недовольно проорал в микрофон Райтер, — Почему ангел больше не ест?

— Хирше мертв, — хотел было ответить Малыш, но ком в горле сделал слова неразборчивыми, непонятными.

— Что ты там бормочешь? Вынь хер изо рта!

— Фритц мертв! — выкрикнул Стефан, глядя прямо в свиные маленькие глазки бюргермейстера через стекло, — Казнь состоялась!

— Тело должно быть поглощено полностью! Почему он мертв? Ты что-то сделал, да, говнюк? Ты понимаешь, что из-за тебя Мюнхен останется без помощи на целый год? — неистовствовал Дог, плюясь в микрофон, — Ты понимаешь, что с Октоберфеста теперь прибыли будет минимум? На что мы будем содержать этих ссаных беженцев? Ты правда думал, что все это из ваших налогов? Так вот — нет. Или ты думал, третье место в списке самых благополучных городов мира за восемнадцатый год — это заслуга муниципалитета? Так вот не дождешься! Я не собираюсь побираться весь год из-за твоих проделок! Маркус, включи запись!

Тяжело вздохнув, бюргермейстер, принялся монотонно наговаривать приговор:

— На основании экстренных обстоятельств, я, член внутренней коллегии Спецотдела Федеральной Службы по Дератизации и Дезинфекции города Мюнхена, исполняющий обязанности бюргермейстера Дитер Рафаэль Райтер приговариваю младшего оперативника Спецотдела, Стефана… как там его второе имя? А, плевать! Приговариваю оперативника Стефана Земмлера на основании статьи номер четырнадцать — «препятствование правосудию» и статьи «Предательство человечества, часть первая: преднамеренное убийство» к смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение немедленно. Маркус, заблокируйте дверь.

Ангел, будто поняв, что на замену несостоявшемуся блюду ему предложили новое, двинулся к Стефану, раззявив надрезанный в уголках рот. Лишенные ногтей пальцы тянулись к лицу Малыша, но вызывали не ужас или омерзение, но дикую, животную ярость. Черные волосы застилали глаза, практически ослепляя Стефана, загораживали все, кроме отвратительного мученика, ставшего символом города и его же палачом. Руки сами потянулись и схватили бледные шишковатые запястья твари, сдавили, надломили тонкие кости, словно сухие ветки. Клиппот в изношенной монашеской рясе рухнул на колени, визжа и беспорядочно шевеля обожженными остатками крыльев.

— Какого хера происходит? Остановите его! — разрывались динамики, но было уже слишком поздно.

Надкусив черный камень в кольце, Стефан почувствовал, как по его языку растекается такая странно знакомая, почти родная горечь. Почему-то в голову влезли неуместные воспоминания о маме, но Земмлер никак не мог вспомнить ее лица. Сыворотка ушла по пищеводу вниз, и Малыш вцепился зубами в изуродованный нос клиппота. Тот гнусаво верещал, пока младший оперативник, мотая головой из стороны в сторону будто пес, отрывал полуразложившуюся плоть от покалеченного лица.

Наконец, отхватив кусочек хряща, Малыш натужно сглотнул, и клиппотическая плоть направилась в желудок. Мюнхенский ангел уползал прочь, в колодец, держась за нос, и уже сознавая, что обратно уже никогда больше не вылезет.

— Мразь! Что ты наделал? Этому городу придет конец, и все это из-за тебя! Заблокируйте дверь! Я похороню тебя в это погребе заживо, ты понял? Ты никогда отсюда не выйдешь, предатель! Никогда! — надрывался Дог за стеклом.

Стефан тем временем уже поднимался по старой, крутой лестнице. Наверху его встретила монолитная, кажущаяся нерушимой металлическая дверь. Никаких болтов, выемок, даже ручек на ней не было — никто не хотел, чтобы ее можно было открыть с этой стороны. Но это и не было нужно.

Малыш, наклонив голову, внимательно посмотрел на дверь. Сколько здесь стоит эта дверь? Десять, двадцать лет? Наверняка, сравнительно недавно — металл чистый, петли блестят. Когда там была мода на хромированные поверхности? Лет пятнадцать назад? Наверняка, дверь заменили. А значит, был момент, когда ее тут не было. Стефан листал год за годом, отматывая время назад, просматривая прошлое, как картинки. Вот оно — какие-то рабочие в блестящих комбинезонах с эмблемами городской службы на плечах снимают старую металлическую дверь, а их охраняют трое оперативников с распылителями в руках. Самое время. Земмлер шагнул в представшую перед ним картинку и оказался прямо перед опешившими служителями ратуши и вооруженным помповым ружьем бюргермейстером.

— Предатель! Что ты такое? — шипел он, наводя оружие за Стефана.

— Предатель здесь не я, — ответил Земмлер, вперив в него глаза цвета стали. Черный металл ружья в руках Райтера порыжел, стал мягким и осыпался красноватой пылью прямо на безупречный костюм бюргермейстера.

Крутанув замковый штурвал на двери, Малыш оказался в коридоре с живыми стенами. Серые создания, прикидывавшиеся камнями лениво скручивались вокруг себя, не обращая никакого внимания на идущего мимо оперативника. За спиной Малыш услышал частый топот и тяжелое дыхание — следом бежал бюргермейстер. Обернувшись, Стефан безразлично посмотрел на жестокого ублюдка, бросавшего на съедение клиппоту своих бывших коллег.

— Ты не можешь просто так уйти! Я уже отправил сигнал! Тебя встретят снаружи, — запыхавшись, Дитер с трудом выплевывал слова, пытаясь отдышаться. Опираясь на колени, он смотрел в пол, не замечая, что слева, справа и сверху к нему тянутся тонкие щупальца ложных камней, — Сдайся мне. За то, что ты оставил город без Хранителя меня по головке не погладят. Сдайся мне, и я выхлопочу тебе место в Изоляторе, обещаю!

— Это вам всем место в Изоляторе! — озлобленно бросил Стефан, — Вы и есть настоящие чудовища!

— Идиот! — рычал Райтер, — Тебя загрызут прямо на площади! Десять, двадцать, тридцать едоков ты убьешь, но тебя загрызут! Я вызвал Волкодавов, с ними тебе не сладить! Сдайся!

Стефан не собирался отвечать, но он бы и не успел. Жуткие стражи коридора, наконец, поняли, что бюргермейстер забыл включить соляную завесу. Тысячи маленьких ручек вцепились с двух сторон в Райтера и потянули. Тот, кажется, даже не успел понять, что происходит — одним рывком твари разделили тело Дога на тысячи мелких клочков, обдав Стефана фонтаном горячей крови. Аппетитно почавкивая открывающимися где попало ртами, они будто не замечали Малыша, который беспрепятственно проследовал к лифту.

Земмлер нажал на кнопку, но ничего не произошло. "Ключ!" — запоздало подумал он и обернулся на груду ошметков на полу, из которой голодные твари продолжали вытягивать куски, словно кексы с праздничного блюда. Копаться в останках бюргермейстера решительно не хотелось. С усилием Стефан в подробностях представил, как именно выглядел ключ, как затыкал собой круглое отверстие в лифтовой панели, как повернулся. Двери со скрежетом сошлись, и кабина медленно поползла вверх.

∗ ∗ ∗

— Что это с тобой сегодня? Ты себя даже в первый раз так не вела, — шептал Карга на ухо Авицене, зарываясь носом в ее светлые волосы. Та, облокотившись на широкую грудь курда, сидела с прикрытыми от блаженства глазами.

— Ты точно хочешь это сейчас обсудить? — ответила Бьянка, тоже шепотом. Разговаривать не хотелось.

— Ты же знала, что мне это не нравится, но все равно настаивала. Теперь же тебе этого больше не хочется. Почему? — неугомонно вопрошал Марсель.

— Не знаю… Такое впечатление, будто с меня сняли какие-то цепи или проклятие… Не знаю, — тряхнула девушка головой, чуть не ударив в подбородок своего любовника.

— Уж не я ли это постарался?

— Похоже, все-таки не ты, — задумчиво произнесла Зимницки, отстраняясь. Ее набухшие соски сильно выдавались вперед, словно пытаясь компенсировать малый размер груди. Взгляд Марселя сам собой пополз вниз, по ребрам и плоскому животу, изуродованному еще свежим, багровым шрамом от скальпеля, к светлому кустику в ложбинке между ног, продвинулся дальше…

— Эй! Ты удалила шрамы? — удивленно воскликнул курд.

— С чего ты взял? Где?

— Не делай из меня дурака! Я их все выучил наизусть. Тут — на внутренней стороне бедра у тебя были следы от зубов твоего…

— Знаю! — перебила она.

— Из здесь, на спине! Куда они делись? — недоуменно вопрошал Карга, проводя пальцами по бледной коже над торчащими ребрами там, где раньше белели сигаретные ожоги и вздымались рубцы от пряжки ремня.

— Знаешь… Я все помню. Помню отчима, и его… воспитание, но как будто бы смутно. Словно прочла об этом в книжке, или видела в фильме. Может быть, этого никогда и не было? — обернулась Бьянка, взглянув в глаза своему парню — в бледно-голубых озерах плескались недоумение, удивление, нежность и спокойствие. Сколько Карга не всматривался — никакого взгляда загнанного в угол зверька, никакой паники, никакой боли изнасилованного ребенка не было.

— Что с тобой произошло? Когда ты так изменилась?

— Малыш! — точно вспомнив что-то важное, Авицена вскочила на ноги и принялась спешно одеваться.

— Он-то тут причем? — Марсель никак не мог взять в толк, что происходит в этой белокурой головке, которой он раньше должен был колотить об изголовье кровати, чтобы Бьянка могла хоть что-то почувствовать.

— Я вспомнила! — принялась она горячо объяснять, перестав одеваться. Черные трусики так и остались в районе колен, — Я вспомнила, когда все изменилось. Это был Малыш. На ферме Хирше я… я опять вела себя отвратительно, и он… Вместо того, чтобы ответить мне тем же он обнял меня и посмотрел в глаза, и тогда...

— И тогда что? — Карга и сам не заметил, как его мышцы напряглись, а ноздри принялись яростно раздуваться.

— Тогда он мне сказал одну вещь. Пообещал, что никто не посмеет мне больше навредить. И в тот момент во мне будто что-то изменилось, знаешь. Как будто мне и правда никогда никто не причинял вреда. Словно и не было тех жутких восьми лет после смерти папы. И мне кажется, он и правда что-то сделал, — растерянно отвечала Авицена, сама не уверенная в том, то говорит.

— Он использовал на тебе Пасть Забвения? — прорычал Карга.

— Пф-ф-ф! — девушка усмехнулась, натянув, наконец, белье, — А ты точно ритуалист? Иначе бы знал, что Пасти работают только на кратковременную память.

— Тогда что?

— Не знаю. Но что-то он изменил. И как будто не в моей памяти, а в моем прошлом, — Бьянка метнулась к Марселю и обняла его, — Нам нужно к нему, к Стефану.

— Это еще зачем?

— Ты думаешь, я не слышала, как ты кричишь по ночам? Думаешь, я не знаю, почему отводишь взгляд, когда видишь детей?

— Причем здесь...

— Он исцелит тебя. Так же, как меня. То, что ты сделал во время службы в Легионе… Ты это забудешь. Словно этого никогда и не было! А может, он сделает так, что этого и правда не было!

— Что ты несешь? — Карге все это уже давно не казалось смешным. Неужели его девочка спятила? Что с ней сделал этот чертов стажер на ферме?

Бьянка же вскочила, точно получив удар током. Подскользнувшись на кафеле, растянулась на полу, больно ударившись коленом, но, не обращая на это внимания, принялась рыться в горке собственной одежды, оставленной на скамейке. Выудив телефон откуда-то из кармана брюк, она быстро нашла нужный номер и прислонила трубку к уху. Бледная, почти обнаженная, Авицена сидела на полу с рассеченной коленкой, пялясь куда-то в пустоту, вслушиваясь в длинные гудки — она и правда походила на сумасшедшую. Этот эффект усилился, когда на той стороне ответили, и из глаз девушки брызнули слезы. Прижав руку ко рту, чтобы остановить рыдания она тихо спросила собеседника на том конце:

— Папочка?

∗ ∗ ∗

— Да. Отправьте в ближайший морг и перешлите мне адрес. Я заберу тело как только выберусь в Энтенбах. Да, благодарю за соболезнования. Нет, мне не нужна психологическая поддержка, спасибо. Да, хорошо. Конечно, пришлите мне счет за оставшиеся месяцы.

Вальтер повесил трубку и вгляделся в свое отражение. Зеркало хотелось разбить — небритые щеки, мешки под глазами, нечищеные зубы — все то, что он так ненавидел когда-то теперь стало частью его облика.

Мама мертва. Ничего особенного, ей было уже немало лет, она просто уснула и не проснулась. Марта Вольфсгрифф прожила тихую и размеренную жизнь в тени своего мужа, ни разу не столкнувшись ни с настоящим горем, ни с настоящими проблемами. Отец Вальтера умер первым, но к тому моменту мама уже ничего не соображала. Ее жизнь завершилась тихо и безболезненно. Жалости к ней Вольфсгрифф не испытывал — вместо этого он отчаянно жалел себя. Стоя перед зеркалом в раздевалке для старшего персонала, он упивался горечью своего состояния, намеренно тонул в пучине отчаяния и сильнейшей, глубочайшей ненависти.

— Ну же, урод! Покажись! Вот он я! Ты ждал дня, когда я призову тебя! Вот он я, призываю! Покажись, дрянь!

Кулак врезался в зеркальную поверхность, и осколки впились в костяшки, амальгама резала пальцы, смешиваясь с кровью, но ранения тут же зарастали, а боль почти не ощущалась. Ужасно хотелось ширнуться. Вдруг коммуникатор на поясе отчаянно запищал. Приняв сигнал, Вальтер прослушал голосовое сообщение:

— У нас предательство и прорыв на Мариенплатц. Субъект вооружен и очень опасен. Всем действующим Доберманам, Волкодавам, Ротвейлерам и едокам немедленно выдвинуться к ограждению на пересечении Нойхаузер и Резиденцштрассе в полной боевой выкладке и ждать сигнала. Дворняги уже очищают периметр от гражданских.

"А вот и повод!" — почти радостно подумал Вальтер, доставая из внутреннего кармана инъектор с сывороткой.

∗ ∗ ∗

Когда Стефан вышел из лифта прямо на улицу, глазам его предстало нечто странное, точно кто-то баловался с настройками телевизора, а кассету зажевало. Небо было абсолютно зеленым, а луна и солнце висели параллельно друг другу, словно братья-близнецы. Стены внутреннего дворика ратуши то осыпались, то возводились сами собой вновь, повсюду кишели люди, огромной толпой, они проходили друг через друга, будто не замечая. Вот полноватый почтальон в желтой цыплячьей форме прошел прямо через укутанного в лохмотья прокаженного с колокольчиком на шее. Стражник с алебардой самозабвенно ковырял в ухе, пока какая-то девушка в деловом костюме листала бумаги прямо у него под носом. Шеренга мужчин в черной военной форме воздевали руки к небу, словно отдавая честь черному парню, одетому, как Боб Марли. С неба сыпались бомбы и зажигательные снаряды, разрываясь прямо под ногами ничего не замечающей толпы, будто живущей какой-то своей жизнью. Мир менялся, мигал и мерцал, как слайды, порядок которых кто-то перепутал. Малыш стоял на месте, силясь понять, что происходит, голова раскалывалась от гула голосов, шума стройки и грохота взрывающихся бомб. Не без труда он сфокусировал взгляд на смутно знакомом лысом мужчине, загримированном под мима, который целенаправленно шел прямо к нему. Подойдя ближе, уличный артист хлопнул в ладоши и сказал:

— Успокойся, мышонок!

Наваждение тут же исчезло. Внутренний двор ратуши принял свой обычный вид — серый камень, пыльные окна и скалящиеся горгульи.

— Что это было? Кто вы?

— Куда более интересный вопрос — кто вы! — паясничая, мим ткнул Стефана пальцем в грудь, — Но, боюсь, у нас не так много времени на знакомство! Предлагаю продолжить его в более спокойном месте за бутылочкой шираза. А пока нам нужно как можно скорее найти зеркало.

∗ ∗ ∗

У Спецотдела были отработанные схемы и протоколы на все случаи жизни. Разумеется, Мюллер предусмотрел и возможность того, что Мюнхенский Ангел попробует покинуть ратушу, поэтому создал план по распределению сил на Мариенплатц. На что никто никак не рассчитывал, так это на то, что задерживать, а, возможно, и убивать придется вчерашнего стажера. "Моего стажера!" — со странной смесью гордости и злобы подумал Вальтер.

Молчаливыми тенями расселись на крыше Хугендубеля снайперы. Из-за Эпплстора светили фарами катапультных мотоциклов едоки. Под прикрытием колонны Святой Марии целились из соляных южноафриканских гранатометов Ротвейлеры. Свисали со стен, соседствуя с горгульями, массивные, закованные в экзоскелеты Волкодавы. Доберманам — тем, кто еще остался — досталось место рядом с информационной точкой для туристов — справа от арки. Пискнул коммуникатор:

— Всем отрядам — полная боевая готовность. Vitro Viro выходит из арки, повторяю, Vitro Viro выходит.

"Что? Речь ведь шла о вскрывшемся Мафусаиле. Не может же быть, чтобы Стефан был..." Догадка, сразившая сознание Вольфсгриффа выбила почву у него из-под ног. Как он мог пропустить? Как проглядел? Словно не замечая, что делает, он запустил руку во внутренний карман плаща, достал оттуда баночку со сладкой серой дрянью и, щедро зачерпнув пальцами засахарившуюся жижу, отправил себе в рот. В ночи раздался знакомый насмешливый голос:

— Господа оперативники! — лысый мим в арке кричал, сложив руки рупором у рта, — Ни к чему форсировать ситуацию! Я снова пришел всего лишь, чтобы забрать своего старого знакомого! Я не желаю вам зла! Сложите оружие, а лучше — отправляйтесь домой, к своим семьям. Хорст, ты здесь, старый пройдоха? Сходи к дочери в гости уже , наконец, еще не поздно!

— Поздно! Пол-одиннадцатого ночи, Глассман, — раздался, усиленный мегафоном голос Мюллера откуда-то с крыши, — Огонь!

∗ ∗ ∗

С громким шипением в сторону арки ратуши полетели снаряды гранатометов. Врезаясь в брусчатку, они взрывались острыми соляными осколками и удушливыми белыми облаками. Стефан было двинулся вперед, с ненавистью глядя на бывших своих соратников, когда в грудь ему врезалась странно знакомая изрисованная рука.

— Не вмешивайся, мышонок. Тебе это ни к чему.

Глассман запустил обе руки себе в живот и вытянул оттуда окровавленное скопление ребер.

— Как Человек-Скелет, помнишь? — весело спросил Малыша татуированный и бросил разрастающийся на лету ком из костей в арку. Едва коснувшись земли, отвратительная масса принялась шириться и разрастаться во все стороны, закрывая проход, загораживая Стефана от разгорающейся битвы.

∗ ∗ ∗

Зачем-то закрыв за собой проход, Vitro Viro резко скрестил руки, воткнув пальцы в пространство между лучевой и локтевой костью. Сильным движением он вырвал из своей плоти костяные клинки в два лезвия и принял боевую стойку.

— Волкодавы — вниз! — прошептал коммуникатор, и тяжелые громадины сорвались со стены фасада ратуши, словно перезрелые фрукты. Из-за белых соляных облаков, окружавших Глассмана, не было видно, что конкретно происходит, но Вальтер нервно загибал пальцы, отсчитывая падающие тени Волкодавов. Лишенные конечностей, с развороченной броней, они отчаянно отползали от пятачка, где кипела схватка. Свистели железные тросы, разрезая воздух, но миновали плоть мима, крутящегося в самозабвенном танце битвы. Трещали шокеры, проходя мимо цели, клацали капканы масок, кусая пустоту. Слепо метались в белом тумане лазерные прицелы снайперов. Глассман был неуязвим. В пылу битвы, он не переставал кричать на пределе легких, обращаясь с главе Спецотдела.

— Хорст, отзови своих людей! Ты разоришься на выплатах по страховке! — даже не запыхавшись, татуированный ублюдок говорил так спокойно, словно не бился сейчас с сильнейшими оперативниками Спецотдела, а цедил "Кристалл" на светском рауте, — Я не хочу никому вредить! Оставьте нас в покое, и я уйду!

"Наглый, самоуверенный ублюдок! Ты никуда не уйдешь!" — Вальтер ринулся туда, в соляной туман, бросив оземь визжащий коммуникатор. Глассмана загораживала массивная фигура Волкодава, безуспешно пытавшегося достать того раскаленным добела металлическим хлыстом. Вольфсгрифф ткнул оперативнику пяткой под колено, поставил вторую ногу на плечо, сделал шаг вверх, словно взбираясь по лестнице, и прыгнул прямо на Vitro Viro. Тот как-то медлительно, неуверенно переводил взгляд с бронированной туши на Добермана, ему не хватало скорости, чтобы увернуться, и блондин в прыжке вложил весь свой вес в удар по покрытой гримом скуле. Лысая голова мотнулась, кажется, даже послышался хруст шеи. Костяные клинки выпали из рук Стеклянного Человека и покатились по брусчатке.

— Получай, ублюдок!

Удары, сравнимые по силе с гидравлическим молотом сыпались на лицо Глассмана с чудовищной скоростью. Взгляд татуированного не успевал сфокусироваться, клиппотический мед вкупе с плотью Матери, текущие по венам Вальтера наполняли его невероятной мощью. Два оставшихся Волкодава, подойдя со спины, вонзили огромные крючья в плоть противника, и те вышли спереди под ребрами. Раздался рев мотоциклов — к ослабленному врагу приближались едоки. Безумно хохоча, Вольфсгрифф продолжал месить Глассмана, когда услышал слабый грустный шепот:

— Я ведь просил...

Покрытые причудливой вязью руки ожили, схватились за полосатую рубашку, разорвали ее надвое, обнажив вытатуированные на груди и животе символы, печати, сигилы, схемы и надписи. Тонкие белые пальцы почти филигранно надорвали кожу под сосками, и Вальтер зарычал от отчаяния и досады, когда увидел, как кожа Глассмана начинает покрываться блестящей, напоминающей ртуть, отражающей поверхностью. Развернувшись на носках, Вольфсгрифф бросился к фонтану-"рыбке", где стояли в смятении Карга и Авицена. Подхватив сослуживцев за пояс, он ухнул вместе с ними за бортик, породив тучу брызг. Прижав оперативников к себе, Вальтер погрузился под воду, убедившись, что их полностью скрывает заграждение из песчаника — инструкции на случай события "Кривое Зеркало" были весьма четкими.

∗ ∗ ∗

Взрывы за костяной стеной затихли, и Стефан даже поначалу подумал, что все кончилось. Но секундой позже раздались крики. Казалось, что там, за аркой ратуши открылись врата в ад, и теперь вопли грешников наполняли ночное небо над Мюнхеном. Чудовищные стенания резали слух, надрывный вой, перерастающий в нечеловеческий визг заставлял сердце Стефана холодеть, а желудок — выворачиваться наружу.

Наконец, все звуки затихли. С треском и хрустом костяная стена просела, вздохнула и осыпалась, обратившись в прах. За ней стоял совершенно невредимый, невозмутимый, как статутя, мим с голым торсом. Вокруг все было белым и блестело, словно только что выпал снег. Малыш осторожно шагнул вперед и огляделся. На этот раз сдержать тошноту не удалось. Желтая жижа надула щеки, наполнила рот едкой кислятиной и изверглась наружу, прямо на кевларовые сапоги.

— Ох, мне жаль, юноша, что тебе пришлось это наблюдать, но, к сожалению, твои коллеги оказались гораздо настойчивее, чем я предполагал.

Мариенплатц усеивали тела. Гротескные, изуродованные, они напоминали самые смелые полотна Босха и Пикассо . Казалось, будто кто-то расплавил плоть этих людей, будто свечной воск, а потом вновь заставил застыть в непригодном для жизни положении. К огромным, размером с комоды головам были будто бы прикручены маленькие, скрюченные тела. Растянутые во все стороны рты издавали предсмертные стоны, стекшие на подбородки кривые глаза сочились кровью и страданием, изломанные, перекрученные и вывернутые конечности тянулись в сторону Глассмана в мольбе о пощаде.

— Это все… вы? — в ужасе спросил Земмлер, отплевавшись от рвоты, навязшей липкой массой на зубах.

— К сожалению, да. Большинству я все же дал время уйти, пострадали только те, кто был слишком близко. Иначе они бы не дали тебе выйти.

— Я бы справился сам! — возмущенно ответил Стефан, — Зачем нужна была такая жестокость?

— Я не зря тебя учил, — лысый по-отечески хлопнул его по плечу, — Ты абсолютно прав. Ты бы справился лучше. Быстро и безболезненно. И именно поэтому я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал сейчас.

— Пообещал? Вам? Мы даже незнакомы! — недоуменно спорил Стефан, стараясь отвлечься на что угодно, лишь бы не смотреть на искалеченные тела своих бывших сослуживцев, которым он еще сегодня клялся в верности.

— Знакомы. Просто ты не помнишь. Называй меня Глассман, так тебе будет проще, — с какой-то тоской ответил мим, — А сейчас пообещай мне вот что, мышонок. Больше никогда, ни за что в своей жизни не смей убивать людей. Обещаешь?

— Глассман? Ты? — задохнулся Земмлер от удивления.

— Да. Пообещай мне! Прямо сейчас!

Стефан окинул взглядом площадь еще раз. В глаза ему бросилось искалеченное тело Клеща, которого было легко узнать по характерной маске — того скрутило колесом, так, что он сросся головой с собственными пятками. Едок судорожно дергался, словно рыба, вынутая из воды и истошно, на одной ноте приглушенно ревел через маску.

— Обещаю, — кивнул Малыш.

— Вот и здорово! Как мне помнится — ближайшее зеркало должно быть в "Людвиг Бек". Магазины уже закрыты, но, думаю, одно разбитое окно сегодня уже погоды не сделает, верно?

∗ ∗ ∗

Потери личного состава были чудовищны. Цифры ужасали — после подобного до сих пор не удалось оправиться ни одной из организаций, противостоящих Бездне. Но Мюнхенский Спецотдел являлся самой влиятельной и финансово обеспеченной службой, поэтому сейчас телефоны у информатиков разрывались от звонков, а звук у компьютеров был отключен — мессенджеры и электронные почтовые ящики звенели нескончаемым гулом входящих сообщений. Оставшиеся Волкодавы лично обзванивали военные училища и полицейские академии, выдергивая перспективных сотрудников прямо посреди обучения. Дворняги носились с высунутыми языками по всему городу, стучась в двери к наиболее надежным Ночным Сменщикам с типовыми договорами. Доги, запершись в конференц-комнате перекладывали личные дела сотрудников из стопки в стопку, перебирая возможные кадровые рокировки, летели звонки и электронные письма в тюрьмы, психиатрические лечебницы, лагеря беженцев и даже дома престарелых с требованиями предоставить кандидатов на должности едоков. Спецотдел спешно зализывал раны.

Вальтер наблюдал за всей этой суетой, царившей в подземельях Театинеркирхе со смесью апатии и презрения. Как они могут делать вид, что все в порядке? Как им удается сохранять невозмутимое выражение лица, затыкая пальцем пробоины в тонущем корабле?

За сотрудников, потерянных в схватке, Вальтер странным образом ничуть не переживал — если эти обленившиеся идиоты проигнорировали многочисленные отчеты, описывающие предыдущие столкновения с Vitro Viro, значит, они заслужили эту ужасную и мучительную смерть. Покоя ему не давало другое — предательство стажера. Меньше суток не прошло с присяги, как выяснилось, что говнючонок дурил всем головы, являясь на самом деле злейшим противником Спецотдела и человечества. Вольфсгрифф готов был биться головой о стену до тех пор, пока череп не треснет и мозг не полезет наружу, от осознания того, что он лично шефствовал над своим собственным заклятым врагом. Как долго Глассман мог так скрываться? Год, два? Почему раскрыл себя сейчас? Была ли это злая ирония — принять клятву и тут же ее нарушить, или долгоиграющий план, чтобы уничтожить главного защитника и благодетеля его родного города? Вальтеру вспомнилось, как он вступился за Малыша перед Мюллером за драку на операции и до боли стиснул зубы. От невеселых размышлений его отвлекла жуткая образина Лодыря, незаметно оказавшаяся совсем рядом.

— Чего тебе, Мауэр? — неприязненно спросил блондин.

— О, я пришел всего лишь выразить тебе свое сочувствие, — глумливо ухмыльнулся едок, — Потерять своего стажера, сразу после присяги — это, должно быть, болезненно?

— Наверное, не так болезненно, как потерять любовника, не правда ли? — хотел было съязвить Вальтер, но в голове всплыл образ Марго, поэтому ответ звучал жалко и плаксиво.

— Ха! Нет, мы с Клещом не трахались, если ты об этом. Он оказался слишком старомоден, чтобы понять всю тонкую суть моих развлечений, — махнул Филипп рукой, — Но мне вот что интересно — что ты намерен делать дальше?

— В смысле — что?

— Ну, от тебя сбежал оперативник, который на самом деле оказался замаскированным Стекольщиком, теперь он обладает информацией, способной подкосить нашу работу на годы вперед. Более того — лысый ублюдок нанес тебе личное оскорбление не только предательством. Вспомни — это ведь именно он вытащил убийцу твоей красотки из-под стражи, пока ты прохлаждался в медотсеке.

— К чему ты ведешь? — раздраженно спросил Вальтер, которого эти воспоминания вовсе не успокаивали.

— А ты тугодумистый, я погляжу! — едок хотел было хлопнуть Добермана по плечу, но, поймав его взгляд, передумал, — Нужна операция по устранению.

— Кого, Глассмана? — Вальтер посмотрел на Мауэра так, словно тот ляпнул несусветную глупость.

— Ну или Малыша. Как тебе больше нравится.

— И как ты себе это представляешь?

— Ну, знаешь, у меня к твоему птенчику тоже есть небольшая вендетта, — едок ткнул пальцем на свое лицо, теперь напоминавшее мерзкую рожу пленника "Албанского кино", — Думаю, я смогу помочь.

— Ты подбиваешь меня на крестовый поход против того, кто превратил две дюжины оперативников в кровавую кашу? Так и пойдем, на пару, взявшись за руки?

— Нет, мы пойдем втроем, — редкозубо ощерился Мауэр.

∗ ∗ ∗

Путь через зеркало оказался вовсе не близким. Войдя в собственные отражения в примерочной кабинке модного бутика, Глассман и Стефан шли вот уже добрые сорок минут по нестерпимо блестящему коридору, словно собранному из зеркальных осколков. Кое-где попадались некие окна разных размеров, ведущие то в спальни, то в ванные, то вновь в примерочные кабинки.

— Вопреки тому, что обо мне болтают — телепортироваться я не умею. Телепортация — это сокращение расстояния между двумя точками до нуля, здесь же смысл исключительно в том, что нас не смогут остановить. И не будут мешать нам общаться, — вещал Глассман на ходу, стирая грим с лица обрывком рубашки. Земмлер шел сзади и наблюдал изрисованную письменами спину — никаких следов недавней битвы на ней не было.

— Кто вы такой? — наконец спросил он, бросив попытки переварить произошедшее самостоятельно.

— Я-то? На самом деле, всего лишь доброжелатель. И всего лишь хочу изменить все к лучшему. Мне на самом деле жаль, что так получилось. Если тебя это утешит — я листал личные дела тех, кто погиб сегодня. Как мне помнится, семей у них нет.

— Если вы такой могущественный, почему вы просто не уничтожили Спецотдел и все прочие организации? — подумав немного, Стефан добавил, — Лично я бы это сделал.

— Это контрпродуктивно, мышонок! — весело отозвался лысый.

— Это еще почему?

— Какой смысл ломать то, что ты сам строил?

— Хотите сказать, что Спецотделы основали вы? — недоверчиво спросил Стефан.

— Ну, не все, некоторые стали дочерними организациями более крупных отделений, но мюнхенский — точно моих рук дело. Правда, раньше они обитали в церкви Святой Девы, пока та не стала туристической Меккой, — с раздражением добавил Стеклянный.

— Но зачем же тогда весь этот театр? Зачем вы заявились с Парезами и той тушей за Вхлицким? Почему не забрали меня раньше, без крови и без боя? И зачем вы меня забрали? — бывший оперативник даже остановился, недоумевая над вопросами, которые сам только что задал.

— Все просто, молодой человек. Полководец не может управлять войсками, находясь в гуще битвы. А битва здесь не на жизнь, а на смерть!

— Но зачем вам я? Кто я вообще такой? Я ведь не человек, верно? — горько спросил Стефан, надеясь на любой ответ, кроме самого простого и очевидного.

— Я очень старался это изменить. И, кажется, у меня это получилось. Более того — ты человечнее многих тех, кто родился человеком, — Vitro Viro обернулся и посмотрел на Стефана одновременно с гордостью и печалью.

— И кто я? Мафусаил? Вий? Может быть, Скульптор? Или Торговец Зеркалами вроде тебя? — в отчаянии Земмлер выкрикивал вопросы в тихонько звенящий стеклянный коридор, в глубине души не желая слышать ответы.

— Пожалуй, я бы не использовал вашу стандартную классификацию. Она слишком угловата, примитивна и не отражает сути. Я много раз спускал более достоверную информацию, но ее беспощадно упрощали, — горько усмехнулся татуированный, — У тебя много имен. Некоторые ты, возможно, даже помнишь. Имя "Витя" тебе о чем-то говорит? — неожиданно спросил Глассман на чистом русском, но странным образом, Стефан его понял. Перед глазами бывшего оперативника пронеслись картины какого-то незнакомого, но одновременно такого родного прошлого — детская площадка с "лазилкой", белочка, написанная акварелью, фигурка Халка, привезенная отцом из командировки и нестерпимо длинный тихий час в детском саду...

— Значит, последнюю ты все же помнишь, — удовлетворенно кивнул Стеклянный, — Остальные, видимо, уже слишком глубоко. Но свою роль они сыграли, я это вижу.

— Какую роль?

— Ты прожил тысячи жизней, друг мой. В разных телах, под разными именами, в разных странах и культурах. Но учился ты одному и тому же — быть человечным. Каждый раз, когда люди вынуждали тебя сбросить маскировку, я плел для тебя новую, одну за другой, словно слои матрешки — знаешь, есть такая русская игрушка?

— Зачем все это? Зачем я вам нужен?

— Все это было, чтобы загнать как можно глубже твою истинную суть. Твое истинное я. Научить тебя его контролировать, заставить тебя полюбить человечество, даже со всеми его грехами и пороками, со всей грязью и жестокостью. Я воспитывал тебя всю свою жизнь, но не имел возможности находиться рядом. Мне приходилось наблюдать за твоим обучением издалека, чужими глазами.

— Не-е-ет, — Стефан отшатнулся от Глассмана, неверяще уставившись на него, — "Люк, я твой отец"? Вы же не серьезно?

— Конечно, нет. Я не знал твоего отца. Не уверен, что он у тебя вообще был, — задумчиво ответил татуированный.

— А мои...

— Нет. Ни один из них не являлся твоим родителем. Хотя Ирина была бы тебе куда лучшей матерью, чем Ирма, — с ноткой грусти заметил Стеклянный.

— И все же — на мой главный вопрос вы не ответили — зачем я вам нужен?

— Пора тебе, Мышонок, познакомиться с твоей настоящей матерью.

∗ ∗ ∗

Вулко нервно глядел на часы. Если его расчеты верны, осталось немного. До дрожи в поджилках, он боялся и одновременно нетерпеливо выжидал возвращения того, кто считал себя хозяином грустного клоуна и скованной матери. Наживка уже была насажена на крючок, и старый сентиментальный стервятник заглотит ее без сомнения. Главное, чтобы все произошло вовремя. Вскоре пройдет больше суток с момента последнего кормления, а значит, Глассман должен вернуться хотя бы на минуту раньше, иначе весь план полетит к чертям.

Через толстые линзы бинокля клоун наблюдал за темным окном мансарды старого отеля, сжимая в руке дешевый кнопочный мобильный телефон.

∗ ∗ ∗

— Герр Мюллер? Разрешите? — пока Лодырь расшаркивался, Вальтер уже прошел к столу своего начальника и нажал пальцем на рычаг серого пластикового телефона.

— Вальтер, ты охерел? — Хорст отнял трубку от уха и возмущенно воззрился на подчиненного, — Я битый час не могу дозвониться до траста и выбить нам дополнительное финансирование, тебе здесь чего надо?

— Герр Мюллер, разрешите обратиться с инициативой, — отвратительно заискивающим тоном заюлил Лодырь.

— Я предлагаю отрядить миссию на поимку Стефана Земмлера, предателя и шпиона, — отчеканил Вольфсгрифф тоном, не терпящим возражений, точно на время поменялся местами с главой Спецотдела.

— И пободаться с Глассманом? Хотите сдохнуть — так я вам найду применение! Городу вон новый Хранитель нужен, помирать, так с пользой, а? — проскрипел Хорст и нервно хохотнул.

Мюллер, казалось, постарел за эту ночь еще лет на двадцать. За начальственным столом сидел дряхлый, маленький человечек, сгорбившийся от свалившейся ему на плечи ответственности.

— Информированность предателя превышает все разумные пределы. Его дальнейшая деятельность угрожает существованию не только Спецотделов, но и человечеству в целом, — монотонно, но твердо гнул свою линию блондин, горя яростью и жаждой мести.

— Это все очень здорово, Вальтер, только ты мне вот что скажи — какими силами? — горько усмехнулся Мюллер, — Видишь эту стопку? Сплошные похоронки. У нас, считай, остались одни Доги, которые только жопу в кресле умеют просиживать, да информатики-задроты.

Оперативников — кот наплакал. Ты думаешь, я тебя отпущу на самоубийственную миссию с этим, — кивнул он на Лодыря, — Узником в железной маске? Нет уж, Вольфсгрифф, давай, успокаивайся, приводи себя в норму, ты мне нужен здесь, на плацу. Будешь учить Ночных Сменщиков распылителями пользоваться.

— Хорст, я либо пойду один, либо ты мне поможешь, — настаивал Вальтер.

— Да чем я тебе помогу? У нас ни денег, ни экзоскелетов, ни едоков! Отдать тебе Каргу с Авиценой? Не дождешься, хочешь загнуться поинтереснее — вперед! Только не смей мне тут агитации проводить! — взорвался Хорст, — Я для тебя ничего не могу сделать!

— Вообще-то можете, — елейно пропел Мауэр, подходя к столу и заметив, как начальник скривился, — Есть один старый друг, которому, как мне кажется, эта схватка вполне по плечу. Но ему нужна небольшая награда… При том, авансом.

— Вот еще! Говорю же — Траст Святого Георгия не отвечает, у меня ни копейки на счету — все уйдет на новый найм и экипировку, — словно заправский кладовщик ворчал начальник.

— Этому другу не нужны деньги. То, что мы собираемся предложить ему в качестве гонорара, ничего вам не будет стоить. Всего лишь амнистия.

— Не-е-е-ет! Нет-нет-нет! Об этом не может идти и речи! Нет! — в ужасе замотал головой Хорст.

— Подумайте, как следует, герр Мюллер, для вас это всего лишь закорючка на приказе, а мы получим шанс устранить самого опасного и могущественного врага человечества! — змеем-искусителем шипел едок, подкладывая под руку старику чистый лист бумаги, — Возможно, нам даже удастся захватить его в плен и доставить в Изолятор. Только представьте, герр Мюллер — сам Глассман у Спецотдела на коротком поводке. Его знания позволят нам создавать клиппотов под любые нужды и подчинять их! Это наш шанс подмять под себя всех остальных бездноборцев. Всего лишь одно маленькое прощение!

— Ты не понимаешь, о чем просишь! — шептал Мюллер, уже начав писать приказ об амнистии дрожащей рукой, — Я не уверен, что хуже — Глассман или он.

— О ком, черт побери, идет речь? — спросил Вальтер, которого порядком достала эта комедия.

— Андалузский Пес! — хором с ужасом и благоговением ответили Лодырь и Мюллер.

∗ ∗ ∗

— И что теперь? — Карга потирал шишку, оставшуюся после падения в фонтан — Кажется, наш семейный психолог изволил сбежать с Глассманом.

— Плевать! Мы найдем его! — Авицена решительно выбрасывала из шкафа личное снаряжение, — Пусть бы он сбежал хоть с самим дьяволом!

— Ну, ты не так далека от истины, — заметил Марсель, — Ты же слышала, что у Оманских Клинков Vitro Viro проходит под кодовым псевдонимом "Иблис"?

— Хрениблис! Ты хочешь жить нормальной жизнью, или нет? — яростно воззрилась на него Бьянка, — Думаешь, я не знаю, почему ты здесь? Ты все еще пытаешься спасти ту девочку в Эль-Амаре! И каждая твоя операция — это попытка загладить вину! Но ты ни в чем не виноват! И Стефан докажет тебе это!

— Ты понимаешь, что попытка связаться с Земмлером будет означать нарушение присяги, и — с хорошей вероятностью — предательство человечества? — горько заметил Карга, — Если нас поймают — то казнят.

— Я тебе уже сказала — это неважно, — отрезала Зимницки, запихивая препараты в медицинский чемоданчик, — Я предам хоть самого Иисуса Христа на пару с Девой Марией, если это позволит нам жить нормальной жизнью вместе. Он исцелил меня. Он вернул мне отца. Подумай, неужели ты и правда хочешь и дальше бегать по чужим измерениям? Неужели ты мечтаешь закончить свою жизнь, как Клещ или Хирше? Потерять все, как Вальтер?

— Нет, не хочу.

— Так ты со мной?

— Я всегда с тобой, — Марсель тяжело вздохнул и прижал к себе Бьянку, щекоча ей шею густой черной бородой.

∗ ∗ ∗

В какой-то момент Глассман остановился перед одним из окон в стеклянном тоннеле и сделал приглашающий жест.

— Наша остановка.

Стефан шагнул в зеркальную гладь и вынырнул в темную комнату в мансарде, обставленную в стиле деревенской спальни. Кровать была застелена, напротив зеркала стоял огромный дубовый комод, а на плетеном кресле, лежа на подстилке, с присвистом сопел старенький рыжий бульдог.

— Добро пожаловать в отель "Ам Инн", Крайбург! — раздалось из-за спины. Лысый вышел из зеркала и с наслаждением вдохнул затхлый воздух помещения. После чего его взгляд упал на песика.

— Маленький! Чертов толстяк, я же его просил...

Татуированный подошел к животному и заботливо наклонился над ним.

— Бедняга, — ворковал он, — Как же ты, должно быть, мучаешься! Что это он на тебя нацепил...

То, что произошло дальше, Стефан наблюдал будто бы в замедлении. Вот испещренная символами рука тянется к боку собачки, собираясь потянуть за край изоленты, которой был щедро обмотан песик. Вот раздается противный, механический писк, а в следующую секунду темная отельная комната озаряется ярким оранжевым светом, и песика вместе со Стеклянным Человеком охватывает яркое пламя. Ноздри тут же забивает аппетитный запах жареного мяса и смрад паленой шерсти. Перед Малышом стоит Глассман, с трупиком бульдога на руках, а грудь, лицо и руки Стеклянного шкворчат и пузырятся, пока по ним бегают шустрые синие огоньки. Полный боли крик заглушает какой-то чудовищный, куда более сильный объемный звук, от которого Земмлер падает на пол и хватается за уши, пока горящий человек в панике мечется по комнате, сбивая пламя.

Звук нарастает, обретает материальную форму, вкручиваясь штопором в мозг, заставляя юношу закрыть глаза, до хруста сжать челюсть и свернуться клубком в ожидании, что пытка закончится. При всем желании, шум, разрывающий голову Земмлера надвое, охарактеризовать не удавалось — это было похоже одновременно на полный боли и злобы крик, который почему-то звучал, как многократно усиленная тишина, которая бетонной плитой наваливалась сверху, придавливала к земле, отрицая собой все законы физики.

Когда, наконец, все кончилось, Стефан с опаской поднялся с пола. Перед ним на остатках кресла лежало обугленное тельце несчастного животного. Из ванной доносились стоны, перемежаемые смешками. Пошатываясь, юноша проследовал в уборную, приготовившись к самому страшному, но увиденное им не поддавалось никакому описанию и объяснению.

Глассман, теперь больше похожий на страшный анатомический экспонат, лежал в ванне, наполненной водой и посмеивался, прерываясь на то, чтобы вскрикнуть от боли, снимая с себя остатки сгоревшей кожи. Выглядел он ужасно — торс весь обгорел до мяса, татуировки пропали, а черты лица исказились до неузнаваемости. Хищное и утонченное раньше лицо теперь напоминало гротескную маску, и никакие ожоги не могли вызвать такие изменения — надбровные дуги сильно выдались вперед, глаза уменьшились и как будто бы отупели, лоб смазался, скулы набухли, а череп удлинился. Нос стал гротескным, словно у тролля из детской книжки, а зубы, торчащие теперь наружу над массивной челюстью увеличились, стали кривыми и плоскими. То, что лежало в ванной, теперь больше всего напоминало лысую обезьяну.

— Что с вами? — недоуменно спросил Земмлер, когда к нему вернулся дар речи.

— Это называется сопутствующий урон, мышонок. Толстяк решил сбежать, и, кажется, перестарался. Откуда же ему было знать, что мои татуировки — то не только контракты? — болезненно посмеивалось создание, потирая прожженную до кости ключицу.

— Кто сбежал?

— Вулко. Окажешь мне услугу? Подойди к окну и посмотри на холм. Расскажи мне, что ты там видишь, — просяще посмотрел на юношу Глассман слепыми, сваренными вкрутую глазами.

Проглотив ком в горле, Земмлер вышел из ванной и сорвал обгоревшие остатки занавесок. То, что предстало его взгляду не вписывалось в рамки нормальности — это было откуда-то оттуда, из карманных измерений чудовищ, оттуда, где гравитация и время пасовали перед извращенными законами Бездны. Перекрученное, изломанное и практически неузнаваемое строение висело над холмом, медленно вращаясь, такое чуждое и нереальное в свете луны. Каменная кладка, лениво отрываясь, улетала куда-то вверх, в звездное небо, деревянные балки топорщились в разные стороны, точно ребра мертвеца, пульсировали церковные скамьи, расставленные по вертикально зависшему полу, то разлетаясь в щепки, то собираясь вновь. Нечто, отдаленно похожее на часовню, висело в воздухе, растекаясь во все стороны, точно кубик рафинада в горячей воде, а венчал всю эту безумную конструкцию перевернутый крест.

— Ну что там? — раздалось из ванной.

— Какое-то сумасшествие, — прошептал Стефан, но Глассман его услышал и издал горестный стон.

— Ну почему я был такой слепец? Почему? Неужели я не мог это доверить кому-то другому? Зачем? Старый дурак...

— Что это значит? — спросил Земмлер, не в силах оторвать взгляд от фантасмагоричного зрелища.

— Что твое знакомство с матерью откладывается, мышонок. Толстяк сбежал не один.

И Глассман вновь откашлялся каркающим, печальным и полным страдания и скорби смехом.

Автор — German Shenderov

Текущий рейтинг: 86/100 (На основе 85 мнений)

Включите JavaScript, чтобы проголосовать

Торжество Кошмаров

Навигация

Просмотры

Персональные инструменты

Навигация

лучшее

Поиск

категории

страницы рейтингов

обсуждения

Литературный клуб

внешний интернет

Инструменты