Приблизительное время на прочтение: 10 мин

Остановка по требованию

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск

После третьего класса она поступила в лицей и стала ездить в школу на автобусе.

Автобус идет ровно тридцать семь минут: маршрут его удачно пролегает по таким захолустным улочкам, где даже в утренний час пик практически не бывает пробок. Дома, на Веерной, ее провожает и встречает на остановке бабушка; а конечная точка маршрута удачно называется «Школа», и в самом деле расположена прямо возле школы — не перепутаешь и не заблудишься. Так что все удобно и безопасно. Главное, не пропустить свою остановку и не уехать к метро «Пионерская». Кажется сложным, но стоит проехать несколько раз — и все запоминаешь: Поликлиника, потом Рынок, потом Радиотехнический завод, потом Лес, потом долго-долго улица Рябиновая, дальше несколько минут плутания в каких-то переулках, потом Аминьевское шоссе (интересно, почему его так назвали? Заехал сюда — и аминь? :-)), Кладбище, Магазин «Кулинария», а следующая после Кулинарии — Школа. И потом, водитель всегда объявляет остановки.

В лицее ей нравится, но еще больше нравится дорога. Старенький автобус неторопливо пробирается по узким улочкам, затейливо переплетенным и изгибающимся под самыми неожиданными углами. Мимо обветшалых пятиэтажек, летом утопающих в зелени, а зимой в сугробах, мимо магазинчиков, парикмахерских, химчисток с какими-то чудными, чуть ли не от руки нарисованными вывесками, мимо молчаливых и загадочных промзон, напоминающих пейзажи из компьютерной игры... В автобусе ездят старушки с тележками — наверное, на рынок, и без тележек — эти, должно быть, в поликлинику, стараются занять очередь с утра пораньше; еще бывают люди с цветами или с каким-то хозяйственным инвентарем, гремящим в пакетах — эти всегда выходят на кладбище. Очень многие с утра выходят на Радиозаводе, дальше автобус едет полупустым. От Веерной и почти до конца ездит она одна.

В автобусе она обычно устраивается с левой стороны и не отрывается от окна. Особенно нравится ей то место на повороте, где вдруг открывается вид на огромное пустое поле и белеющие вдали многоэтажные новостройки. Они стоят посреди пустыря, словно огромные космические корабли; и ей кажется — хоть она уже не маленькая и понимает, что это просто фантазия — кажется, что там, в этих громадных домах, кипит какая-то необыкновенная жизнь, что там и люди какие-то особенные, как в старом кино — всегда заняты чем-то веселым и интересным, не ссорятся, не жалуются на жизнь, не стареют, а может быть, и не умирают. Конечно, это только фантазия — но ей нравится об этом мечтать.

Этот поворот ей больше всего нравится; а больше всего занимает ее Лес. Эта остановка так просто и называется «Лес». Большими буквами на схеме. И в скобках, маленькими буковками: «По требованию».

Но требований не бывает.

Ни разу она не видела, чтобы кто-нибудь сел в автобус в Лесу, или кто-нибудь в Лесу вышел. Автобус никогда там не останавливается — наоборот, как будто старается проскочить мимо этой остановки побыстрее. «Следующая остановка — Лес, по требованию», — объявляет водитель и прибавляет газу. Автобус врывается в Лес на полной скорости: в этот момент по салону всегда проходит сквозняк, но какой-то странный сквозняк... душный, что ли. Пассажиры притихают: кто утыкается в книгу, кто выкручивает на полную громкость плеер и сидит, заткнув уши наушниками, тупо и решительно глядя перед собой. Даже утренние старушки, любительницы громко пообсуждать друг с другом последние новости, почему-то умолкают.

В Лесу всегда темно. Даже в ясный солнечный день там стоит тяжелый, густой полумрак. Прильнув к окну, девочка видит всегда одно и то же: сверху — непроницаемый темно-зеленый шатер, сбоку — толстые-претолстые стволы, поросшие каким-то белесым мхом, словно чешуйчатые. Они растут так близко к дороге, что, кажется, автобус, несущийся мимо на бешеной скорости, вот-вот в какой-нибудь из них врежется. И очень близко друг к другу. Между ними — всегда словно какой-то туман: порой за деревьями смутно мелькают очертания каких-то приземистых серых зданий, но разглядеть их не удается. Дорога, вначале прямая, начинает петлять, автобус подскакивает на ухабах и выбоинах в асфальте; по опасному на вид мостику с ржавыми перилами пересекает заболоченную речушку, проносится мимо остановки — неуклюжей бетонной будки каких-то допотопных времен, и выскакивает на Рябиновую. В салоне становится светлее, и пассажиры словно просыпаются: снова начинается движение и разговоры.

Этот Лес не дает девочке покоя. Ни дома, ни в школе о нем как будто никогда и не слышали. Она попробовала найти что-нибудь в интернете — но Википедия скупо сообщает лишь, что «так называемый Рябиновый Лес» имеет общую площадь 280 га и протяженность 5 км, что сквозь него протекает приток Москвы-реки — речка Рябиновка, что в советское время на территории Леса находился какой-то секретный военный институт; а в послесоветское время его несколько раз пытались благоустроить и превратить в парк отдыха, но никак не удавалось найти инвесторов, да к тому же против этих планов выступали экологи, поскольку на территории Леса водится какой-то редкий и уникальный для Москвы вид певчих птиц. Так ничего из этого и не вышло.

∗ ∗ ∗

Идут годы. Девочка растет — и каждый день (не считая выходных и каникул) дважды проезжает через Лес. Туда-обратно, туда-обратно. Прилипнув к окну и стараясь хоть что-нибудь разглядеть.

Однажды она видит странное и страшное. В окно — прямо ей в лицо — прыгает, едва не разбивая стекло, какой-то маленький зверек, вроде белки. Повисает на гладком стекле. Она видит, как скребут когти, оставляя на стекле глубокие царапины. Морда зверька оскалена, глаза выкатились из орбит. Изо рта сочится что-то черное. И еще она понимает, что он только отдаленно похож на белку — на самом деле никакая это не белка, и не хорек, и не мышь, и не еще что-нибудь знакомое. Таких зверей она никогда не видела. Даже в книгах или по телевизору, в передачах о дикой природе.

— Не смотри! — говорит вдруг женщина, сидящая рядом.

Девочка оборачивается. Ее соседка — еще не совсем старушка, но какая-то белесая и высохшая; на коленях у нее книжечка с церковнославянскими буквами.

— Но... там же... — беспомощно бормочет девочка.

Соседка кивает, как будто отвечает: да, знаю.

— А ты не смотри, — твердо говорит она и снова утыкается в молитвенник.

Девочка украдкой косится на окно. Странного зверя уже нет; нет и следов на стекле.

И тут она думает: «Сын».

Мысль ясная и громкая — как будто кто-то говорит у нее в голове. У этой женщины был сын. Работал на Радиозаводе. И с ним что-то случилось.

Она не просто об этом думает — видит его, как наяву: взрослый красивый парень, белобрысый и с яркими голубыми глазами, в дутой куртке с капюшоном, держится за поручень. Салон автобуса не такой, как сейчас — значит, это было давно. С ним еще двое, они стоят спиной, и один весело говорит, что у брательника старшего сын родился, такое дело надо отметить, в пятницу Валерка всех приглашает... А белобрысый парень вдруг перестает слушать, широко раскрывает глаза, медленно-медленно, как во сне, поворачивается к окну — к ней...

Он тоже смотрел в окно. И что-то там увидел...

Но тут автобус вырывается из Леса — и мысль-видение исчезает, оставляя девочку в недоумении и испуге. А соседка не отрывается от молитвенника, и губы ее старательно шевелятся, а в глазах дрожат слезы.

∗ ∗ ∗

Однажды унылой зимой, когда в четыре часа уже темнеет, и в замерзшие окна ничего не разглядишь, девочка возвращается из школы. Автобус почти пуст.

— Кунцевское кладбище, следующая: Аминьевское шоссе, — объявляет водитель.

В автобус заходят трое. Мужчина поддерживает под руку женщину в меховой шапке и шубе. Следом за ними — какая-то невнятная фигура, похожая на бомжа: высокая, в мешковатом пальто, замотанная в какой-то башлык, не понять даже, мужчина или женщина. Пара садится впереди, непонятная фигура проходит назад и устраивается напротив девочки.

Женщина в шубе громко шмыгает распухшим носом и непрерывно качает головой, словно не желая с чем-то соглашаться. Мужчина неловко гладит ее по плечу и бормочет что-то полу-недовольное, полу-утешительное.

Девочка с любопытством на них смотрит — и вдруг понимает: это брат и сестра.

Что ж, ничего удивительного: они и вправду похожи.

А муж ее не поехал, потому что не любит покойников и кладбищ, и вообще считает, что нечего так убиваться, хватит уже, все там будем, отмучилась — и слава богу.

А ездили они к матери, у которой сегодня сороковой день.

Если она еще чуточку подумает, то поймет, отчего умерла мать. И не просто поймет — услышит, как она кричала последние несколько дней перед смертью, увидит, как...

Нет! Определенно лучше подумать о чем-нибудь другом.

Девочка поворачивается к непонятной бомжеватой фигуре. Та неторопливо расстегивает пальто. Встает, плавным движением сбросив его на сиденье. Теперь несомненно, что это женщина: на ней длинная юбка или платье. Очень длинная, до пола.

И лицо замотано. Может, она эта... шахидка? Сейчас возьмет и взорвет всех...

Они уже подъезжают к Лесу. Девочка ясно слышит все мысли скорбящей пары, чувствует легкую тревогу, которую всякий раз ощущает в этом месте водитель (хотя вроде много лет ездит, пора бы и привыкнуть) — но с пассажиркой напротив эта неожиданная волшебная проницательность ей отказывает. Пассажирка напротив темна. Или пуста.

С пальто, брошенным на сиденье, происходит что-то странное: оно сворачивается в комок, буреет, рыжеет, тает, как будто испаряется на глазах... Девочка отчаянно моргает и щиплет себя за руку. Нет, проснуться не выходит. Это все по-настоящему.

— Следующая остановка — Лес, по требованию.

— На следующей остановите, пожалуйста, — чистым, звучным голосом говорит вдруг странная пассажирка.

Автобус подбрасывает на ухабе. Секунду спустя в салоне заметно темнеет, и проносится знакомый сквозняк — они въехали в Лес.

Незнакомка неторопливо разматывает платок. Бросает его на сиденье — он разлетается черными обрывками горелой бумаги.

Девочка, как зачарованная, смотрит ей в лицо.

Незнакомка очень красива. И еще... она очень старая. Но не так, как бабушка, или старушки с баулами, или умирающая мать той женщины — по-другому старая. Она выглядит, как девушка со старинной черно-белой фотографии. Локоны, тонкие брови, капризно вздернутый носик, губы сердечком. Легкая загадочная улыбка — та, что современным красавицам всегда придает ужасно дурацкий вид, но лет семьдесят назад, похоже, почему-то совсем не выглядела глупой. Белое-белое лицо. Темные-темные глаза.

Они смотрят друг на друга — и под взглядом девочки лицо незнакомки начинает как-то подёргиваться, по нему словно проходит рябь, а потом...

Господи! Сколько у нее глаз?!..

Автобус набирает скорость — водитель явно не горит желанием останавливаться. Незнакомка разворачивается, едва не задев девочку краем юбки, и идет к дверям. Нетерпеливо жмет на кнопку звонка.

— Я же сказала, на остановке остановите!

Автобус тормозит. В последний миг незнакомка оборачивается, смотрит на девочку — быстро улыбается ей. И растворяется в клубящемся тумане.

Двери захлопываются, автобус срывается с места, как бешеный. Девочка физически ощущает страх водителя — холодный и липкий. Чужой страх. Сама она больше не боится.

В этот последний миг она сумела увидеть незнакомку. И услышать то, что та сказала ей без слов.

Автобус выезжает из леса.

Когда-нибудь, думает она. Конечно, не завтра. И не послезавтра. Может быть, даже не через месяц.

Но однажды я попрошу остановить на остановке по требованию. И сойду.




Наталья Холмогорова, [1]


См. также[править]

  • Можарово — ещё одна опасная даже для восприятия станция, на которой зачем-то приходится останавливаться.


Текущий рейтинг: 72/100 (На основе 86 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать