(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Нельзя фотографировать спящих
7:25. Утро снова встречает меня диким, вязким и совсем не располагающим к учебе похмельем. Я вытягиваю ноги, чувствуя, как в затекшие мышцы впиваются тысячи иголочек, разминаю шею, свешиваю правую руку к тумбочке и собираюсь привычно схватить телефон – для этого мне даже не нужно его искать, я точно знаю, где он лежит. Сегодня я почему-то не могу его нащупать сразу – приходится все же открывать глаза и устало таращиться в полутьму осеннего утра.
Понедельник. Университет. Идти никуда не хочется – хочется уткнуться носом в пахнущую вином подушку и проспать еще часов тридцать. Сосед сверху уже проснулся – я слышу его медленные, усталые спросонья шаги. К туалету, из туалета, на кухню, там он топчется у плиты. Старые дома, тонкие стены – иногда даже запахи долетают, что уж говорить о звуках.
7:30. За окном моросит противный дождь, который кажется почему-то до дикости холодным и неприятным, если смотреть на него из кокона подушек и одеял. Ухмыляюсь своему отражению в оконном стекле и тянусь за пластиковой бутылкой с минералкой. Переворачиваюсь на спину, протираю глаза, проверяю почту. Спам, рассылки, предложения посетить презентацию нового любовного романа. Не интересно, но я не могу просто так вылезти из-под одеяла и отправиться по делам – хотя бы пятнадцать минут на то, чтобы раскачаться, проснуться, вспомнить.
Социальные сети. Обсуждения сериала, пожелания доброго утра, новости.
7:40. Щелкаю по иконке Facebook’а, отстраненно думая о том, что пора бы уже вставать и готовить традиционный утренний кофе по-турецки – дрема снова берет свое, а через полчаса я уже должна курить свою первую сигарету, торопливо перескакивая лужи в направлении остановки.
Одно новое сообщение. Эммет. Сердце замирает и пропускает один удар.
«Что за черт? Что это значит?».
Одно пересланное сообщение. Нет текста – только фото. Я не помню, чтобы присылала Эммету фото в последнее время – но я, черт возьми, вообще мало что помню за последние несколько недель.
Я протираю глаза еще раз. Сажусь в постели, боковым зрением замечая, как одеяло соскальзывает с голых ног, уютненько сворачиваясь мохнатым зверьком где-то на полу. Сосед сверху вдруг разражается приступом кашля. Дождь барабанит по стеклу. Холодно.
Сейчас это меня мало волнует, потому что на фото белеет мое собственное лицо – умиротворенное, спокойное, усталое.
Спящее. Рядом в кадре очень кстати горят цифры на табло электронного будильника – 3:17. Стоит ли говорить, что в это время я уже спала? Стоит ли говорить, что я живу одна?
Я шумно вдыхаю, отбрасывая телефон прочь, так, словно это – дикая гадюка, крыса, лягушка, паук, мохнатыми лапками вцепившийся в пальцы – все сразу и ничего по сути. Я не верю, что это реально. Я не верю, что это – я, это лицо не может быть моим, это фото сделано не моими руками, и, Боже мой, я ведь не могла напиться до такой степени?
В голове пусто, гулко и горячо. Я боюсь. Я не понимаю. Я плачу – как и всегда, когда чего-то не понимаю. В квартире тихо, даже сосед сверху замер. Уши словно бы заткнули ватой, и мне приходится изо всех сил ударить себя по лицу, чтобы вернуть к реальности.
Сообщение отправлено в 3:30.
Что, черт возьми, произошло?
Меня тошнит. Меня очень сильно тошнит – настолько, что я не встаю с кровати еще полчаса. Я опаздываю на первую лекцию. Если честно, я просто боюсь вылезать из-под одеяла.
10:54 Эммет. Эм-мет. Э-м-м-е-т.
Это имя такое мягкое, такое приятное и по-своему бархатное. Это имя и каждый его звук по отдельности ласкают нёбо и заставляют губы смыкаться и вытягиваться, словно для поцелуя.
Об этом я думаю за ланчем, отрешенно наблюдая, как парень напротив поедает свою экстра-острую пасту с халапеньйо и грибами. Мои руки мелко дрожат, и мысли об Эммете – единственное, что отвлекает меня от дикой, горящей огромными неоновыми буквами, вырезанной с внутренней стороны черепа мысли.
Кто-то сфотографировал меня, пока я спала. Меня никто не мог сфотографировать, пока я спала. Это исключено. Это абсурд. Это идиотизм. Это шутка, это розыгрыш, это нелепое совпадение, это невозможно.
Я живу одна. Ключ есть только у меня. У входа в комнату висит колокольчик – еще с тех пор, как у меня жил он. Ему это казалось смешным – знать, когда я куда-то выхожу даже среди ночи, а по утрам будить меня этим жутким перезвоном.
Эммет.
Телефон прожигает карман, изредка вибрируя из-за приходящих оповещений.
«Что это за фото?»
«Что это вообще значит? Роза?..».
«Странная».
Спустя пять минут телефон снова разражается дозой вибрации. Я уже иду в аудиторию, но текст сообщения заставляет меня оглянуться, проверяя, никто ли не идет следом.
«Ты пила?»
Устало потираю виски, словно бы это прогонит остатки похмелья из головы и всю эту дрянь из мыслей.
«Прекрати мне писать, Эммет».
«Роза, ты пила?»
Оставляю сообщение без ответа, забрасывая телефон на дно сумки. Захожу в аудиторию. Меня корежат эти взгляды – словно бы раздевающие догола, оценивающие, сравнивающие, ломающие, в конце концов. Представляю, как я выгляжу со стороны – помятая одежда, спутанные волосы, дикий взгляд, мешки под глазами.
«Сегодня ночью кто-то сфотографировал меня, пока я спала».
Они шепчут. Они бросают на меня предательские взгляды. «Та девочка, которая заявила в полицию на своего парня, который ее якобы избивал. Та девочка, которую все считают ненормальной».
Телефон предательски вибрирует.
Кто-то сфотографировал меня, пока я спала. На лекциях эта фраза крутится в голове, по дороге домой ее отстукивают колеса проезжающих мимо машин. Словно мантру, повторяю одно и то же, единственное объяснение – «Ты была пьяна. Ты не помнишь, как решила что-то проверить в телефоне и случайно сделала сэлфи. Все произошло случайно». А как же иначе?
По дороге домой покупаю бутылку вина. Кассир средних лет не спрашивает документы, только смотрит устало и кивает в знак приветствия.
- Плохой день, а? – с явным восточным акцентом спрашивает он, пробивая бутылку и пакет.
- Все замечательно, - мой собственный голос кажется мне чужим, - спасибо.
«Сегодня ночью кто-то сфотографировал меня, пока я спала».
Кассир только качает головой, глядя на меня со смесью сочувствия и тоски. Я спешу затолкнуть бутылку в пакет, из-за чего чуть не роняю ее, но, слава Богу, успеваю вовремя подхватить.
Краснею. Охранник демонстративно прогуливается рядом со мной, сверлит взглядом.
Выбегаю из магазина быстрее, чем могу себе позволить. Спотыкаюсь. На мокрый асфальт летит почти все содержимое некстати расстегнутой сумки – пудра, упаковка жвачки, тетради и учебники, пара ручек, книга, которую я не открывала уже неделю.
Телефон. Поднимаю, вытираю экран и включаю – скорее для того, чтобы убедиться, что все в порядке, чем для того, чтобы что-то увидеть. Телефон пугает, потому что где-то там, в недрах черной коробочки, хранится фото. Фото, на котором я сплю, подложив под голову ладонь. Фото, которое не могло быть случайным – и теперь, сидя на коленках перед рассыпавшимися по асфальту шариками сухой пудры, я понимаю это четко, как никогда. «У вас 5 новых сообщений».
Эммет.
Пить начинаю еще в подъезде.
Когда приходит время ложиться спать, я уже очень устала, но страх все же копошится где-то внутри, словно отвратительный, мерзкий червяк, поедающий гнилую плоть – вот только это существо, растущее внутри меня, ее не поедает, а, наоборот, оставляет внутри. Я гнию изнутри, когда ложусь спать, гнию, когда прячу телефон под подушку, хотя заряда осталось всего ничего. Гнию, выключая свет и пялясь в пугающую темноту, что клубится за дверью. Гнию, глядя на блестящий колокольчик у двери.
Я уже почти полностью сгнила, когда утром звенит будильник.
Вторник, 7:30. В комнате пахнет утренней сыростью и вечерним вином. Я собираю бутылки, по дороге выбрасываю их в общий бак на улице, воровато оглядываясь. За все утро я не проверяю сообщения на телефоне, потому что он разрядился к чертям еще в час ночи, и заряжать его времени совсем нет. Я бросаю в сумку телефон, кабель от зарядки и бутылку воды, загружаю оставшееся пространство конспектами, ручками и собственным ужасным настроением.
Кажется, я заболеваю – по крайней мере, все вокруг почему-то плывет и меняется, голова болит, а горло саднит, будто бы я всю ночь усиленно поедала мороженное и запивала ледяным молоком. Мысли путаются, и сосредоточиться невероятно сложно. В автобусе прижимаюсь лбом к холодному стеклу, чувствуя, как капли конденсированной воды остаются на коже.
Я чуть покашливаю, заходя во двор университета и доставая пачку Мальборо.
Захожусь лающим кашлем, когда меня кто-то хватает за плечо и вытягивает из толпы. Этот кто-то пахнет сигаретами и жвачкой одновременно, и я точно знаю, чей это запах, поэтому на секунду-две становится очень страшно и до слез обидно, но я держусь. Боже мой, я держусь, переставляя ватные ноги и не говоря ничего вслух, хотя внутренняя Роза кричит во весь голос, советует бежать и прятаться в женском туалете на втором этаже.
Эммет шумно вздыхает, вытаскивая меня на относительно свободное место у скамейки слева от входа. Я замираю в той же неловкой позе, в которой он меня тащил – рука чуть протянута вперед, неуклюже выставлен локоть, голова вжата в плечи.
Я боюсь. Мне все еще страшно, и у меня чертовски болит голова.
Я понимаю, что мне стоило проверить телефон утром. Я понимаю, что мне, возможно, не стоило вообще сегодня приходить в университет.
- Это что, такая шутка? – судя по глазам Эммета, он не спал всю ночь – несколько сосудов лопнуло, мешки под глазами выделяются на светлой коже.
- Только если тебе смешно, - вырывается у меня, и я чуть ли не сразу зажимаю рот рукой.
Жду, что сейчас будет оплеуха. Ее нет.
- Эммет, я… - «я не знаю, что происходит, мне страшно, мне плохо».
- Ты ненормальная, - плюет мне в лицо Эммет, - тебе лечиться надо, психичка. Еще раз напишешь мне – я заявлю в полицию. Тебя вытурят отсюда быстрее, чем ты успеешь сделать еще одно долбанутое сэлфи.
Потом парень разворачивается и уходит, оставляя меня наедине со взглядами проходящих мимо девушек и дрожью в коленях.
Всю первую пару я провожу в туалете. Сначала меня рвет завтраком – долго, неприятно, даже больно, затем я заряжаю телефон и проверяю переписку с Эмметом в Facebook’е.
А затем меня опять рвет. Я плачу, закрывшись в кабинке. Я дрожу.
Снова рвет.
Семь фотографий. Каждую из них кто-то отправил Эммету, несмотря на его вопросы, угрозы и попытки понять, что происходит, в период с трех до четырех утра с моего телефона, который лежал под моей подушкой, полностью разряженный. Открываю галерею. Там фото раза в три больше – они заполнили почти всю оставшуюся память.
На первых я сплю, накрывшись одеялом почти с головой. Еще на трех (сняты чуть ближе) я сплю уже без одеяла.
На последних я встала, чтобы попить воды.
Я делаю то, что не делает ни одна героиня фильмов ужасов. Я иду в полицию.
Там меня маринуют три с половиной часа, пока я заполняю бумаги и дрожу под одеялом в какой-то далекой комнате. Увидев, что мне нехорошо, мужчина-полицейский приносит мне плед и отводит туда, вскоре снова появляется с чашкой чая с лимоном. Я не нахожу в себе силы его поблагодарить, просто снова и снова лепечу что-то о том, что мой телефон взломали-сломали-украли-вернули, что меня кто-то преследует, что это страшно и неприятно.
Офицер кивает головой. Офицер ничего не говорит. Офицер уходит. Нет, ему не нужен мой телефон. Это просто чья-то шутка. Это фотошоп. Это хакеры. У вас есть родственники? Мы позвоним вашей сестре. Да, мы понимаем, что вы можете сделать это сами. Да, это обязательно.
Вечером меня забирает Лиза, перед этим она долго говорит с офицером. По дороге мы с сестрой молчим, и только раз я прошу остановить машину. Я выбрасываю телефон в урну из окна автомобиля. Я не помню, на какой улице я это сделала, но урна была серой.
Ровно в половину одиннадцатого племянникам (Микки и Арчи) нужно ложиться спать. Лиза выключает телевизор, по которому крутят какое-то ток-шоу, молча дает мне плед и уходит наверх, больше не спускаясь. Я достаю из сумки свой ноутбук, за которым Лиза заехала несколько часов назад. Открываю браузер, помявшись секунду-вторую, щелкаю на вкладку с Facebook’ом.
Ни одного нового сообщения. Выдыхаю, тихонько включаю телевизор. Иду на кухню за соком и таблетками от боли в голове, которые лежат в верхнем правом ящичке стола – виски снова начали болеть.
Когда я уже на полпути к дивану, меня настигает звук нового сообщения. Я не хочу его открывать. Я не хочу читать. Я не хочу смотреть. Я боюсь. Боюсь, но делаю это, просто потому что спустя несколько секунд звук раздается снова.
Сока больше не хочется.
Сообщение от Эммета. Еще бы, а от кого еще?
«Что за хрень у тебя на стене? Ты совсем поехала?».
Дрожащими пальцами открываю свою страницу, уже зная, что не увижу там ничего хорошего. Меня словно бы кто-то направляет, заставляет это делать, заставляет смотреть в экран, спиной чувствуя, как что-то приближается ко мне.
Неотвратимо. Что-то щелкает позади меня.
Первые пару секунд я не понимаю, что не так, а затем взгляд цепляется на что-то внизу страницы браузера. Минуту назад опубликовано новое фото. Близнецы-племянники спят в соседних кроватках, горит ночник-бабочка, вспышка освещает их лица. Мальчики спят крепко, так, что вспышка их не будит. Подпись к фото – «нельзя».
Обновляю страницу, словно во сне. Голова болит, не могу сосредоточиться – но в доме тихо и темно. Я не слышу шагов. Только еще один щелчок. Это какая-то подстава. Это фотошоп. В голове звучит голос офицера. Это хакеры. Это шутка. Это розыгрыш.
Новая фотография. Лестница с пушистым ковром, темнота, только снизу что-то светится. Вспышка выхватывает из воздуха пылинки. Я знаю эту лестницу – она ведет со второго этажа Лизиного дома на первый.
Подпись к фото «снимать».
Я скулю, словно побитая собака. Хочу закричать, но голоса хватает только на хрип – поэтому с губ срывается хриплый стон.
- Лиза…
Конечно же, Лиза не слышит, потому что на ночь принимает снотворное – только так она может заснуть уже полгода, потому что ровно полгода назад ее муж разбился в аварии, у нее случился выкидыш, а я загремела в больницу со сломанным носом и разбитыми мечтами.
Надо бежать. Надо звонить. Надо сказать полиции, что в дом кто-то пробрался. Здесь же дети, черт подери.
Я зачем-то хватаю ноутбук и пытаюсь одним прыжком добраться до телефона в коридоре. Цепляюсь за ковер, падаю, ноутбук отлетает в сторону. Подхватываю его и бегу к телефону.
Страница обновляется, пока я набираю номер.
- Алло, ко мне в дом забрались, - хриплю я, дождавшись сигнала и голосового сообщения, отстраненно задаваясь вопросом, а понимает ли диспетчер то, что я сейчас ему говорю, - я не знаю, кто, но он фотографирует дом и шлет фотографии мне в Facebook. Страница браузера обновилась. Новая фотография. Диван перед телевизором, смятое одеяло, стакан недопитого сока. Камера чуть повернута в сторону коридора.
«Спящих».
Я чувствую, как внутри что-то обрывается. Бежать некуда, я в ловушке. Только не к детям. Лиза спит. В телефоне что-то трещит, как и в голове – что-то не дает сосредоточиться, заполняет все вокруг белым шумом.
Мне страшно. Эммет что-то пишет.
В телефоне что-то скрипит, трещит, а затем механический голос разражается криком:
- Нельзяфотографироватьспящихнельзяфотографироватьспящих…
Я тоже кричу, отбрасывая трубку. Она смешно повисает на проводе, качаясь из стороны в сторону. Телевизор что-то вещает, трубка о чем-то трещит, а я медленно поворачиваюсь ко входу в коридор, потому что знаю – вспышка камеры ослепит меня и не даст увидеть то, что держит в руках мой телефон.
Щелкает искусственный звук затвора. Я малодушно зажмуриваюсь, когда белый свет сверкает и на миг заполняет все шипящей пустотой.
В полной тишине Facebook сигнализирует о новом сообщении.
Я надеюсь, что Лиза проснется прежде, чем ее сфотографируют.
См. также[править]
Текущий рейтинг: 59/100 (На основе 79 мнений)
