Приблизительное время на прочтение: 17 мин

Навье

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск

В последнее время я плохо сплю по ночам. Чувствую, как призрак из далекого прошлого подбирается все ближе и ближе. Краем глаза я стал замечать, как в темных углах шевелятся тени. И шепот, это противное навязчивое бормотание; оно звучит в доме уже почти круглые сутки, но особенно отчетливо — в темный предрассветный час. Моя бедная жена не находит себе места. За этот месяц она будто бы постарела на несколько лет. Умоляет бросить все, уехать отсюда как можно дальше. Но я упрям. И что-то подсказывает мне, что от этой напасти не убежать, не скрыться. Как бы то ни было, я хочу поведать свою небольшую историю.

Случилось мне в начале лихих девяностых одно время обретаться в небольшом поселке на северном Урале. Назывался он как-то в исконно советском духе, Ленинский или Октябрьский, уже и не упомню. Поселок был городского типа, с одной стороны примыкал к местному райцентру, а с противоположной — касался вековечного дремучего леса, простирающегося на сотни километров на север и восток. На краю того леса стояла военная часть, в лучшие свои годы служившая одним из столпов противовоздушной обороны почившего Союза, а ныне почти полностью покинутая и использующаяся в качестве какого-то склада. Личного состава при ней было человек пятнадцать — командир с парочкой офицеров и прикомандированные к части солдаты-срочники для охраны и ведения различных хозяйственных работ.

Командиром части тогда служил отец моей жены, старый полковник. Редкой, замечательной породы он был человек — пока все, кто имел хоть даже самую мелкую власть, окрыленные эйфорией от краха социалистического колосса, «приватизировали» все, что можно и что нельзя, старик просто выполнял свой долг — охранял вверенное ему военное имущество, не воровал сам и не позволял другим. Такие до последнего вздоха помнят, что значит слово «честь». Собственно, жили мы с женой тогда как раз у него — в добротном двухэтажном доме на краю поселка. Старик приходил домой далеко не каждый день, часто ночуя прямо в части, а если и заявлялся, то обычно ближе к ночи.

Однажды, в конце мая 93-го года, полковник неожиданно приехал домой утром часов в восемь. Он был до крайности взволнован и озабочен, искал какие-то документы и делал много телефонных звонков. Сквозь закрытую дверь его «кабинета» было слышно, как он дрожащим голосом, то и дело срываясь на крик, объяснял что-то неведомым собеседникам. Наконец, очень громко послав оппонентов на три буквы и бросив трубку, он вышел из комнаты с кипой бумаг и направился было к выходу, но я успел его перехватить.

— Петр Саныч, все в порядке? Стряслось что? — спросил я у него.

— Да полкараула пропало, пять человек, с АКСами, — горько махнул рукой он. — Ночью по тревоге куда-то подорвались, кто в караулке был, да и исчезли с концом. С третьего и первого постов ничего не видели, не слышали. Со второго часовой сам пропал. В округ пока не звоним.

— Блин, дела. Могу я помочь? — сначала я хотел было пошутить про затянувшийся поход за водкой, но, взглянув на мрачное выражение лица старика, передумал.

— Помочь? Да чем ты, Вовка, поможешь? Я всем «соседям» уже звонил, просил людей на поиски — хоть бы кто отозвался. У всех же «служба», мать их. Зато как надо в Округ, так сразу ко мне на поклон с шампанским — скажите, мол, за меня словечко. Тьфу, — сплюнул он через порог. — Придется самим, в полтора рыла по всему огромному лесу ползать.

— Петр Саныч, я мужиков вмиг соберу. Все же по домам нынче сидят.

— Спасибо, Вова. Будет очень кстати, — старик хмуро улыбнулся. — Только умолчи про масштабы, уж будь добр.

Полковник хлопнул дверью и направился к ждущему его «УАЗику».

Надо сказать, я был обязан старику — ведь он без раздумий приютил нас с женой, бежавших от опасного хаоса и голодной неопределенности большого города. Он не дал нам опуститься, подняв связи и устроив на какую-никакую работу. Хоть мне и жутко не хотелось лазить по лесу, пользующемуся среди местных дурной славой, через четыре часа я в компании пяти человек (все — безработные и злоупотребляющие «беленькой», мои знакомые и приятели) стоял у караульного поста, с которого ночью все и началось. Здесь же находились и все оставшиеся военные. Командир части давал краткий инструктаж.

— Пойдем веером от части, если что, сразу докладываться по рации. По три человека. Петренко — в сторону реки.

— Есть, — ответил грузный капитан, стоящий под вышкой и мрачно смотрящий на негостеприимный лес.

— Лейтенант Василевский — на запад. Я — в сторону города. А вы, мужики, прогуляйтесь на север, с меня ящик «хорошей».

— Хрена я в Могильник сунусь, гражданин начальник. У меня тетка там пропала года два тому назад, — возмутился мой приятель Толик, работавший некогда в поселковом клубе и посему знавший много местных легенд и сплетен. — Места там больно нехорошие, вам любой человек здесь скажет.

Надо сказать, что Могильником называлась у местных глухая чащоба километрах в десяти в глубине леса, приметная тем, что в ней много мертвых деревьев, а еще там якобы часто видели блуждающие огни, да и любую пропажу людей местные списывали на это нехорошее место. Почему чаща так называлась и откуда это пошло, никто уже и не помнил, но определенно одно — еще деды нынешних стариков знали про дурное место и рекомендовали обходить его стороной. А однажды, на заре эпохи социализма, в эти места даже была организована какая-то научная экспедиция, но уехала она вроде как ни с чем.

— Я понимаю. Но людей искать надо. Вы до Могильника просто не ходите, Анатолий. Будем надеяться, что они если пошли на север, то не ушли так далеко.

Полковник, много повидавший на своем веку, не верил в «тонкий мир» и его проявления, и поэтому его внезапное согласие с Толиком заставило меня почувствовать себя несколько неуютно.

— Хорошо, людей как-никак жалко. До Могильника — и обратно, — сказал Толик.

— Спасибо. И будьте осторожны — мало ли, времена нынче неспокойные. Вполне возможна диверсия.

На том и порешили. Один из солдат раздал тяжелые черные рации, по одной на группу. Проверив связь и пожелав друг другу удачи, все разошлись по своим направлениям, условившись вернуться до темноты.

Километра три мы прошли вшестером. Не найдя ничего интересного, решили разделиться. Группа Толика должна была сделать «крюк» на запад и прийти к юго-западной границе нехорошей чащи, а мы, соответственно, к юго-восточной. Прошли еще несколько километров с нулевыми результатами. В тот момент мне даже нравилась наша вынужденная прогулка по лесу — май, ласковое солнце пробивается сквозь ветви деревьев, даря нам свое тепло, звуками выдают своё присутствие невидимые обитатели леса — то заведет свою песенку какая-нибудь птица, то зашуршит кустарником хитрый лис или засопит недовольно в траве еж... Идиллия, одним словом.

Еще пара километров на север. Начали появляться первые сухие деревья, выдавая приближение Могильника. Решили сделать привал. Гриша, один из моих напарников, отошел к кустам, чтобы справить нужду. Я сел на поваленный ствол и начал разворачивать бутерброд, сделанный заботливой женой.

— МУЖИКИ, МУЖИКИ! СЮДА! — завопил Гриша так, что я уронил бутерброд наземь. — НАШЕЛ!

Мы вскочили и с волнением побежали к нему. Гриша показал на невысокий куст, на котором висела солдатская коричневая фляжка. Приятная прогулка закончилась, дело приобретало неприятный оборот. Они были здесь — на самой границе «запретной зоны». Тогда я еще не слышал про «закон Мерфи», но на ум пришла схожая мысль. Все худшее обязательное рано или поздно случается. Надо было сказать остальным, что мы нашли зацепку и что искать стоит на севере.

— Прием, прием. Как слышно? — взывал я к товарищам посредством рации. Безуспешно. После нескольких попыток я неизменно слышал шипение рации. Слишком далеко, наверное. Надо было возвращаться обратно и сказать всем, чтобы начать совместные поиски уже завтра, если солдаты так и не объявятся. Да и приближение вечера уже чувствовалось.

Мы шли обратно. И тут начало смеркаться прямо на глазах. Ну, то есть еще минуту назад светило солнце, а сейчас уже наступили сумерки. И это в мае! Наверное, мы слишком устали и потеряли счет времени. «Такими темпами через несколько минут будет уже ночь», — невесело подумал я. И, как будто услышав мои мысли, тьма не заставила себя ждать, опустившись на наши головы. Мы были застигнуты врасплох — одни во тьме посреди глухого леса.

Делать нечего — мы хмуро побрели в сторону части, да и глаза спустя несколько минут привыкли к темноте. Невесело шутили, то и дело спотыкаясь о корни деревьев. Меня не покидало чувство неестественности происходящего, но я не рискнул заговорить об этом: по лицам товарищей и так видно было, что они думают о том же самом, и накалять обстановку не было смысла — мы и так были на нервах.

И тут началось то, что лучше не вспоминать перед сном. Краем глаза я заметил какое-то движение меж двух ближайших деревьев сбоку. Мы повернулись. Не помню, кто закричал первым — я или кто-то другой. Меж деревьев было нечто бесформенное, отдаленно напоминающее силуэт человека в балахоне, но как бы состоящее из клубящейся тьмы. Знаете, как в свете ночного фонаря двигается мотылек — неясно, размыто и как бы «дергано»? Вот так же двигалось и оно, и двигалось к нам. Двигалось тихо, без звука. Эта штука, это видение — оно как будто источало какую-то неземную, могильную жуть. Стало тошно, по щекам покатились слезы, захотелось лечь и умереть, все потеряло смысл. В мире не осталось места ничему светлому, доброму и вселяющему надежду. Казалось, что это был конец.

Но, к счастью, сработал самый замечательный и полезный спасительный механизм — страх. В панике мы бросились врассыпную. Помню, что я бежал без оглядки, бежал, куда глаза глядят. Помню, что выдохшись, спрятался под корнями огромного дерева. Я сидел и жадно глотал воздух, вне себя от ужаса. Я пытался дышать как можно реже, стараясь не шуметь. Затих и забился под земляной холмик так глубоко, как это было возможно. Тишина. Шли минуты (или, может, быть, часы?). И тут я услышал далекий, протяжный человеческий крик, полный боли и отчаяния. Послышался какой-то шорох в кустах. Ужас с новой силой захлестнул меня, я сорвался с места и побежал куда-то.

Дальше как в тумане. Бегу, перепрыгивая коварные древесные корни. Стоит мне запнуться, оступиться — и меня настигнет что-то жуткое, что-то, сулящее страшный и неестественный конец. Вокруг все больше мертвых, сухих деревьев. Безмолвный ужас почти наступает на пятки. Но тут я увидел огоньки. Они блуждали где-то за деревьями, на самой периферии зрения. Плясали похоронный танец, двигаясь в каком-то жутком ритме. Кажется, меня вырвало прямо на бегу. Я все бежал, а огни все танцевали. Только вперед, лишь бы не останавливаться… Впереди замаячил какой-то холм. Я уцепился за его образ, как за спасительную соломинку. Побежал к нему. Вот уже я почти у самого его подножия… В замедленном темпе увидел перед собой какой-то темный провал. Яма? Овраг? За ту секунду, пока я осмысливал это, мою тело взлетело в бессмысленном рывке в попытке перепрыгнуть это слишком поздно осмысленное препятствие… И вот я лечу вниз.

Конец, с каким-то облегчением подумал я в ту секунду. И провалился в бездну небытия.

Когда я очнулся, было очень холодно. Я лежал на какой-то гладкой поверхности в чем-то мокром и липком. Не мог вспомнить, где я и что происходит. Попытался встать, но тело отозвалось резкой болью. Попытался еще раз, безуспешно. Пока оставил попытки. Начал осматриваться; постепенно глаза привыкли к темноте. Сверху, сквозь дыру в потолке какого-то каменного сооружения, было видно ночное небо. Из «крыши», подобно зубам, торчали гнилые деревянные балки. Я провалился в какую-то могилу, в курган!

С ужасным открытием пришло и понимание происходящего. Я тихонько заплакал, а через минуту снова провалился во тьму.

Вынырнул из омута забытья я уже ближе к рассвету. Серый мягкий свет освещал окружающее пространство гораздо лучше лунного. Где-то сверху робко защебетала птица. Я снова попытался осмотреться. Коридор, длинный каменный коридор. Со множеством боковых ходов. На полу грязь, листья и мелкие кости животных. В стенах то и дело зияли какие-то углубления ромбовидной формы. Вдоль коридора кое-где был сломан «потолок», впуская неяркий свет и освещая отдельные участки. Слева был глухой завал.

В дыру сверху не вылезти, слишком уж высоко. Остается только искать выход из Могильника (так вот почему это место так назвали, с мрачным удовлетворением подумал я). Ощупал голову, обнаружил здоровенную кровоточащую ссадину на лбу. Голова сильно болела. Болела и левая нога, но перелома вроде как не было. С трудом встал, и опираясь на стену, двинулся к ближайшему источнику света.

Коридор был очень длинным. Из темных провалов дул теплый, спертый воздушный поток. А еще оттуда пахло угрозой. Но я был настолько изможден, что страху просто не осталось места, были лишь какой-то фатализм и безразличие. Хуже уже не будет, думалось мне. Перевел дух у маленькой дырки в потолке. До следующей было далеко, метров пятьдесят, и под ней… что-то было? Я не мог толком различить. Интуиция вспыхнула красным светом, снова начала накатывать жуть. Но делать нечего — сзади тупик. По мере приближения все отчетливее становились очертания объекта. Это была тонкая и неподвижная фигура, сидящая на каком-то подобии каменной скамейки под самым провалом, хорошо освещенная. Я замер, не в силах двинуться и молясь всем богам, чтобы это была всего лишь статуя или мертвый, истлевший скелет. Прошло несколько минут, фигура не двигалась. Осторожно, держась за стену, я подошел поближе. Фигура была одета в истлевший белесый балахон. На голове была почерневшая от времени деревянная маска необычайно искусной работы, вся в резьбе и причудливых завитках. На месте глаз были два черных провала. На коленях лежали белые костяшки кистей. И все-таки это всего лишь труп, с облегчением подумалось мне. Но эта маска! Готов поклясться, что видел нечто подобное раньше, вроде бы в какой-то музейной экспозиции в Свердловске. Невольно всплыл в памяти и рассказ экскурсовода — мол, маска не относится к наследию ни одной из известных культур Урала, и куплена была некогда у спившегося охотника из манси, в бреду рассказывавшего про каких-то злых духов гор, крадущих у манси детей и подстерегающих припозднившихся путников. Тогда эта история показалась мне забавной, и только. Невольно прерывая ход мысли, я залюбовался маской, так она была красива в сером неуверенном свете.

Внезапно вспышка боли рассекла мое сознание подобно молнии, начинаясь в поврежденной ноге и отдаваясь по всему телу. От неожиданности я вскрикнул, и крик мой гулким эхом отдался в коридоре, умножаясь и искажаясь. Шума я наделал изрядно, и если тут был кто-то кроме меня, он тут же узнал об этом. Я замер в ужасе, не в силах пошевелится. Смотрел на маску, просто не мог оторвать взгляд. Она… притягивала.

И тут ее ужасный обладатель внезапно поднял на меня взгляд, повернув лысый череп и уставившись в меня пустыми провалами глазниц. Поднял так неестественно резко, что я даже не успел испугаться. Вперился в меня невидимым взглядом. Прошли секунды, и от ужаса у меня потекли слезы и застучали зубы. Я был парализован страхом, мыслей в голове не осталось, была только тьма этих бездонных глазниц. Шли мгновения, а мы все смотрели друг на друга, живой человек и навье, пришедшее из ужасных, липких кошмаров. Смотрели и не двигались. Почему он не убьет меня, не пожрет мою душу? Чего ждет? Казалось, что игра в гляделки с древним ужасом будет длиться вечно, и я обречен стать таким же как он, истлевшим призраком прошлого. Но тут ужасное безмолвие было прервано гулким звуком из глубин кургана. В глубине как будто упало на каменный пол что-то металлическое, звонко отозвавшись эхом в окрестных коридорах. И тут навье пошевелилось второй раз, повернув голову на источник звука. Его взгляд на мгновение отпустил меня, и я страшно закричал. Поток теплого воздуха из глубин принес аромат тлена. Я услышал тихий шепот. Вспомнилась мутная фигура, чуть не погубившая меня в лесу.

В следующие мгновения все происходило очень стремительно. Призрак снова повернул голову-маску ко мне, схватил меня за руку, а второй резко указал на один из пяти ближайших проходов. Ужас отпустил, я вырвался и что есть сил побежал туда, куда указывала мертвая рука. Какой-то посторонний голос внутри сказал мне, что так надо. Коридор шел под сильным уклоном вверх, и воздух в нем был свежее, чем внизу. Пробегая вверх, то и дело сбавляя ход, наткнувшись на очередной мелкий завал, я как-то отстранено отметил, что в расширении коридора на одном из каменных столов были аккуратно разложены пять автоматов, а рядом с ними покоились тронутые ржавчиной тусклые клинки. Над столом висело что-то вроде полуистлевшего гобелена. Сзади снова послышался металлический скрежет, а запах тлена стал почти невыносимым.

Вверх! Показался тусклый свет, дохнуло утренней свежестью. Показалась покосившаяся арка заросшего входа в курган. Еще несколько мгновений, и я был на свободе. Восходило солнце.

Меня нашли через несколько часов где-то на границе Могильника. Говорят, я смеялся и все упоминал какого-то ангела-хранителя. Двух моих друзей, бывших со мной, так и не нашли. Моему рассказу поверили почему-то сразу и безоговорочно, свернув поиски. Поклялись никому не рассказывать о произошедшем.

Дальше была психиатрическая больница. Ночные кошмары. Освобождение. Обычная человеческая жизнь, с ее радостями и горестями. Двадцать самых обычных лет.

Вот уж не знаю, какие связи поднял старый полковник для того, чтобы замять происшествие такого масштаба — говорить об этом он не хотел до самой своей смерти. А еще после того случая я стал замечать за тестем проявления суеверий, ранее ему чуждых — он даже пригласил батюшку для освещения территории части. Да и темноты стал побаиваться, хоть и ни разу не сказав об этом вслух. Однажды, годы спустя приехав к нему в гости и хорошо подвыпив, мы разговорились на эту почти забытую тему. Рюмка за рюмкой, старик попросил описать то, что я видел в ту ночь — к тому моменту за давностью лет происшествие казалось мне просто дурным сном, и я насколько подробно мог описал ему и ночного гостя, и обладателя маски. Лицо старика на мгновение исказилось в гримасе страха, в глазах промелькнуло ужасное узнавание, и он дрожащим голосом рассказал мне, что приходит к нему по ночам какая-то тень, и все кладет ему ледяную руку на лоб, и спрашивает что-то на рыбьем языке, отчего он каждую ночь просыпается дрожащий и в холодном поту. Рассказал, что в то злосчастное утро, прежде чем наткнуться на меня, они попробовали залезть в курган — но выход оказался наглухо завален, причем по виду уже лет сто. И что было ему видение — лежат, мол, внизу семеро бледных мертвецов на каменных столах, а над ними дрожит что-то зыбкое, будто бы черный такой туман.

Сейчас май 2013 года — ровно двадцать лет с момента тех событий, и шесть лет с момента смерти старого полковника. Умер он ночью, с открытыми глазами. Во всяком случае, на ночных гостей он никогда и никому больше не жаловался, хотя и доживал свои последние дни с трудом, как мы впоследствии узнали от соседей.

Пока я писал этот текст, шепот стал громче. Ощутимо пахнет тленом. Прошлым утром на полу спальни я обнаружил землю. Тени перестали стесняться меня и зажили своей жизнью. Тогда, двадцать лет назад, я ненароком оставил в том кургане свою кровь. Долго же ты меня искал, жадно, со свистом втягивая в мертвый череп ночной воздух, пытаясь уловить тот самый волнующий аромат. Пытался вызнать у несчастного старика, куда же мы с женой уехали, спасаясь от памяти о пережитом мной ужасе. Но я не боюсь тебя, ночной морок. Нет, уже нет. Но меня до дрожи пугает мысль о том, что я пишу это из самого центра большого города, и что одного меня тебе может оказаться мало.

См. также[править]


Текущий рейтинг: 82/100 (На основе 109 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать