Как медведь с комаром боролся (К. Ситников)

Часть 1

— Генералы пожаловали, — крикнула Мариша и, приволакивая сухую ногу, заторопилась от окна. Она всегда, как девочка, радовалась гостям.

Зять, тридцатилетний майор, вопросительно обратил на Семёна Никифоровича красивые, обрамленные чёрными ресницами глаза. В присутствии Сёмена Никифоровича он строго соблюдал субординацию и даже с Маришей разговаривал по-военному сухо. В отсутствие же (Сёмен Никифорович это знал) бывал раздражителен и придирчив, словно мстя за то, что жена ему досталась калека.

— Ну, открывай, что ли, майор, — усмехнулся Семён Никифорович, откладывая в сторону журнал и снимая очки...

Игорь красивой, офицерской походкой прошел в прихожую, и оттуда послышались громовые голоса. В просторный холл ведомственной дачи командующего войсками Н-ского военного округа генерала армии Сёмена Никифоровича Медведя гуськом вошли генерал-полковник Стариков, генерал-майор Вотчин и молодой генерал-лейтенант Шустров...

— Вот что, — сказал Сёмен Никифорович дочери, — мы сейчас пойдём в мой кабинет, поговорим чуток, а ты приготовь кофе.

В кабинете Сёмен Никифорович сел в кресло, а гостям осталось только усесться рядком на крошечный кожаный диванчик...

— Мы были у министра, — выпалил Вотчин и поперхнулся.

Сёмен Никифорович молча ждал продолжения.

— Он спрашивал о результатах проверки. Ну, и интересовался нашим мнением о состоянии дел в округе...

Бровь Семёна Никифоровича удивленно задралась.

— И каким же мнением поделился с министром генерал-майор Вотчин? — полюбопытствовал он.

Вотчин опять поперхнулся, и его полное, довольное лицо налилось малиновым сиропом. Шустров вскочил:

— Армия разваливается, — раздражённо заговорил он, — а мы не можем навести в ней элементарный порядок. Тут отдельными мерами не обойдешься. Нужна глубокая военная реформа. А это — государственная задача, а не дело одного только военного ведомства.

Бровь Семёна Никифоровича задралась ещё выше:

— В нашем мальчике заговорил государственный муж. Только мы всё это уже слышали.

— Ну, ты тоже полегче, Семён, — сказал Стариков. — Положение тяжёлое, ты сам это лучше нас знаешь. В общем, мы согласились с оценкой комиссии. Прости...

— Так, — сказал Семён Никифорович. — С этого и надо было начинать. Значит, бунт на корабле?

— Ну, зачем ты так? Комиссия высказала своё мнение, мы согласились. А что же, прикажешь копья ломать? Прости, времена благородных генералов прошли. Ты вон тоже... зятька своего...

Он не договорил. Лицо Семёна Никифоровича потемнело...

— И кого, — тяжело проговорил он, — на должность?

— Министр сказал, что подумает, посоветуется...

— Кой черт посоветуется! — фыркнул Шустров. — Да он уже всё без нас решил. Через десять дней он встречается со Стариком, и я готов зуб дать, что он подаст представление на Бабакина. Начальник штаба... первый заместитель... чего вы хотите?

— А на его место небось тебя? — язвительно заметил Семён Никифорович.

Шустров был его заместителем по чрезвычайным ситуациям...

Генералы молчали, стараясь не глядеть друг на друга. Говорить было больше не о чем.

— Ну, что ж, — с усмешкой сказал Стариков, хлопая себя ладонями по коленям, — можно считать выездное заседание оконченным... Так-то, Семён, нас, стариков, отправляют на заслуженный покой.

Не прощаясь, он вышел. За ним потянулись и остальные...

Послышалось заливистое тявканье Трефа и звонкий голосок Насти. Ей что-то ответила няня. Мариша громко разговаривала с Вотчиным. Игорь весело рассказывал о чем-то Старикову, и Семён Никифорович вдруг с раздражением подумал, что его зять и весел-то ровно настолько, насколько ему позволено. Неприятно кольнуло воспоминание о замечании Старикова... «Да, он оказывает протекцию своему зятю, которого не любит... Что теперь будет с Маришей? Она-то любит этого красавчика... любит без памяти... Может быть, я просто несправедлив к нему? Надо бы с ним поговорить... И, скорее всего, придется съезжать с этой дачи»...

«Форд» во дворе взревел, выехал за ворота и укатил... Голоса переместились в дом.

«Мама, а где деда?» — звонко спросила Настя. — «Деда наверху», — сказала Мариша... «Настя... Настёна... одна ты у меня радость останешься...» В кабинет вбежала Настя. Она тут же забралась ему на колени и уткнулась в грудь носом. «Кушать, деда! Деда, кушать!»...

За столом Семён Никифорович молчал. Филипп, повар, расстарался. Сегодня подавали: борщ с грибами и солянку на сковороде, пирог со свежей капустой и цыплятами, молоки жареные и вальдшнепов в сметане. Семён Никифорович любил хорошую кухню. Вот и от этого скоро придется отказаться... Он проглотил сто граммов водки и зажевал чёрным хлебом. Мариша, на которую вдруг напала мерихлюндия (с ней это бывало), поковыряла молоки. Настя вдруг закапризничала, и няня принесла ей с кухни тёплого молока и печенья. Игорь, который всегда мог похвастаться отменным аппетитом, видя такое всеобщее уныние, ограничился борщом и солянкой...

— Как, кстати, твоя охота? — вежливо поинтересовался Семён Никифорович.

— Комары, — уклончиво пожаловался Игорь.

«То-то, я гляжу, у тебя физиономия клюквенная», — злорадно подумал Семён Никифорович. Поднимаясь с места и виновато оглядывая почти нетронутый стол, он вспомнил, что надо бы вознаградить Филиппа за усердную службу...

Настя очутилась в кабинете раньше него. «Сказку!.. сказку!» — кричала она, подпрыгивая в кресле с большой красочной книгой на коленях. Семён Никифорович взял внучку на руки, важно уселся... Обнимая Настю, он раскрыл книгу. «Как медведь с комаром боролся», — прочитал он. Когда он закрыл книгу, Настя спросила:

— Деда, а зачем медведь с комаром боролся?

— Ну, наверное, они силой мерялись.

— Деда, а как же они силой мерялись? Мишка большой, а комарик ма-а-аленький.

— А это, Настюха, очень хитрая сказка. Мишка хоть и большой, а комарика побороть не смог.

— Тогда им надо было подружиться.

— Ух, ты какая у меня умница, — восхитился Семён Никифорович. — Вот видишь, а мишка об этом не догадался...

Игорь пришел за Настей ровно в десять.

— Зайди потом ко мне, — попросил Семён Никифорович. Когда он вернулся через несколько минут, Семён Никифорович сидел уже за столом, лампа в зелёном абажуре освещала его большие руки, лежащие на столе, и кожаное кресло напротив. Он кивнул головой, и Игорь сел в кресло.

— Я хочу с тобой поговорить, — начал Семён Никифорович. — Давно хотел. — Он сам удивился, как тяжело давались ему слова, он как будто против ветра шел. — Ты — муж моей дочери, отец моей внучки. Я считаю, ты должен знать о моём сегодняшнем разговоре с генералами. А там — решай сам.

И он пересказал весь разговор слово в слово. Когда он замолчал и поднял взгляд на зятя, красивые, тонкие губы у того дрожали.

— Я знаю, — заговорил Игорь (в голосе его звенела обида), — вы считаете меня подлецом. Вы считаете, что я женился на Марине только ради карьеры. Да, у меня были свои планы... Но как вы могли подумать, что я брошу Марину? Вот что, — сказал он сухо, поднимаясь и застёгивая воротничок, — делайте что хотите, а Настю я вам не отдам.

Семён Никифорович усмехнулся.

— Да ты не кипятись, — примирительно сказал он. — Что ты распетушился? Я тебя уведомил, а там решай как знаешь. Поведешь себя как мужчина — молодец. Будешь тряпкой — бог тебе судья. Одно помни, майор: Маришу я в обиду не дам. Ступай.

Игорь дёрнул красивой головой и вышел...

Семён Никифорович тяжело поднялся, постоял у ночного окна, глядя, как вьется за стеклом серая сволочь, налетая из темноты, путаясь в марлевой сетке. Наконец решительно задёрнул зеленую штору и прошел в комнату для отдыха.

Часть 2

«Форд» миновал КПП, вырулил с подъездной дороги и помчался по шоссе... Вотчин, небрежно развалясь в водительском кресле и выставив локоть в боковое окно, громким дискантом вещал:

— И чего мы все глотки друг другу рвем, товарищи? Посмотрите, благодать какая. Взять корзиночку да на грибную охоту, а? Что еще человеку надо?

— На дорогу смотри, охотник, — посоветовал Стариков. Он достал из кителя плоскую бутылку и принялся свинчивать крышку.

— Человеку много чего надо, — сказал Шустров. — Ему выпить и закусить надо. А ты видел, какую Медведь кухню себе завёл? Просто граф Толстой какой-то. Повара личного содержит...

— М-да, — проговорил Стариков, наливая в крышку ровно до краёв, — Филипп дорогого стоит...

— Тю, — сказал Вотчин, — нашли из-за чего огород городить. Сейчас приедем домой, велим картошечки рассыпчатой, да с маслицем, да с рыбкой копченой, да с лучком...

Шустров хохотнул.

— Ты, Вотчин, человек простой. До безобразия. А у людей могут быть духовные потребности. Что мы, собачки Павлова? Лишь бы слюна капала...

Колесо подпрыгнуло на чем-то, по днищу остро царапнул камушек.

— На дорогу смотри, — сердито сказал Стариков. Шустров рассеянно глянул на дорогу. Впереди, метрах в тридцати, дрогнули кусты, и на дорожное полотно, размашисто вскидывая мосластые ноги, выбежал лось.

— На дорогу! — крикнул Шустров.

Он привскочил, но его отбросило обратно. Мелькнуло розовое растерянное лицо Вотчина. Его руки бешено вращали руль. Огромное и тёмное налетело на лобовое стекло, их развернуло, протащило юзом, машина подпрыгнула и, накренившись, сползла на обочину. В наступившей тишине что-то затухающе дребезжало и звонко капало...

— Что это было? — Вотчин облизнул пухлые губы.

— По-моему, это был лось, — сказал Стариков. Он осторожно ощупывал длинными, тонкими пальцами переносицу. — Думаю, что ты его убил.

Шустрову наконец удалось открыть дверцу, и он выскочил из машины. Несколько раз он обошел ее, осматривая и ругаясь черными словами. Вотчин хотел повернуть ключ зажигания, но руки у него прыгали.

— Чёрт, не могу, — сказал он.

— Ерунда, — сказал Стариков. — Какой ты после этого заговорщик?

Машина завелась...

— Нужно посмотреть, что с животным, — рассудительно сказал Стариков.

Дребезжа покрышкой, они выехали на полотно.

— Вот он, — сказал Стариков.

Лось лежал неподвижно, судорожно вытянув мосластые ноги. Темная шерсть на боку слиплась от крови. Над мордой с въедливым звоном клубились комары... Вотчин плаксиво скривил полное лицо.

— Чёрт его дернул выскочить на дорогу, — сокрушался он. Ему было жалко лесного великана, а ещё больше себя.

— Подожди, — сказал Стариков. Он присел на корточки и, вынув из кармана носовой платок, стёр копошащуюся массу с морды животного. — Смотри-ка!

Вотчин уставился на испачканный платок.

— Меня сейчас стошнит, — сдавленно сказал Шустров.

— Вы, городские, ни черта не понимаете, — сказал Стариков, поднимаясь и отряхивая руки. — Он бы всё равно сдох. Вишь, как его комары обработали?..

— Так это что? — с надеждой спросил Вотчин. — Выходит, он сам под колеса бросился? Так, товарищ генерал-полковник? Алексей Иванович?

— Так, так, не тарахти, — сказал Шустров. — Ладно, поехали, меня эти сволочи уже достали.

Отмахиваясь, он направился к машине, и в это мгновение на дорогу набежала легкая тень. Над лесом поднялось сероватое облачко, заслоняя солнце. Оно вытянулось и сплющилось, как блин. Воздух наполнился невыносимым для зубов звоном... В воздухе мгновенно сгустилось зудящее комариное облачко.

Не сговариваясь, генералы бросились к машине.

Часть 3

Когда наутро Семён Никифорович спустился к накрытому на веранде столу, Мариша в белом ситцевом платье сидела в плетёном кресле-качалке, сухая нога её была замотана бинтом и покраснела...

— О чем ты вчера говорил с Игорем? — резко спросила Мариша...

Она была раздражена, и Семён Никифорович подумал, что это, наверное, из-за ноги. Он подсел к столу и налил себе тёплого кофе.

— Что он тебе сказал? — спросил он, не глядя на дочь...

— Почему ты не любишь его? — почти крикнула она. — Ты его сразу возненавидел. Да, возненавидел! — Она бессильно заплакала.

Семён Никифорович опустил голову. Ему было тяжело и неловко...

— Почему ты его не любишь? Скажи, почему?

Семён Никифорович ничего не ответил. Он сидел, обхватив огромными руками крошечную фарфоровую чашечку, и думал о том, как всё сложно и хрупко, как они не понимают и даже не слышат друг друга. Если отец не понимает дочь, а дочь — отца, то что же говорить о чужих людях?

Мариша уже вытирала глаза руками.

— Подогреть, что ли, кофе? — спросила она сердито...

— Нет, спасибо. Где Настя?

— Опять утащила няню на речку. Ведь Игорь её любит, любит. — Она требовательно посмотрела на него, словно ожидая, чтобы он немедленно, не сходя с места признал это...

— Опять в лес ушёл? — спросил Семён Никифорович.

— Тесно ему здесь, — пожаловалась она на мужа. — Думаешь, ему охота нужна? Он от всего этого бежит, — она обвела рукой вокруг.

Семён Никифорович хотел было сказать, что ради всего этого он стал зятем генерала, но вовремя удержался... Настя с няней возвращались с речки. За ними тащился, сердито отмахиваясь от Трефа, лесник Бекасов в развесистой ушанке. Семён Никифорович поздоровался с Бекасовым...

— Ты, Аркадий, моего зятька не видел? — спросил Семён Никифорович.

— Дак это, — суетливо сказал Бекасов, — не ходил я на болото-то ещё...

Бекасов, подобрав волочащиеся полы солдатского плаща, взошёл на веранду и снял шапку...

— Дак это, — начал он уже более развязно, нахлобучивая шапку на голову и усаживаясь на стул, — зять ваш, Игорь Андреич, набедокурил третьего дня.

— Что такое? — удивился Семён Никифорович.

Бекасов неторопливо достал папиросу, закурил и только после этого обстоятельно рассказал, что на болоте Чёрном, на островке, аккурат возле старой землянки геодезистов, уже лет тридцать валяется в небрежении некий агрегат, «Зонд» называется. Странный, и ржавчина его не берёт, титановый, должно быть. Не иначе, геодезисты его там и бросили. В точности он об этом знать не может, до него ещё было. А только до недавнего времени пребывал он в целости и сохранности, разве помят маленько, а третьего дня, аккурат в полдень, проходит он мимо того островка и видит: одна стенка проломлена и через дыру ровно кефир вываливается, и вода кругом уже вся белая, как молоком разбавленная.

— Почему ты думаешь, что это Игорь?

— Рубчики его, — сказал Бекасов с готовностью. — А только лучше бы ему туда не ходить, — сказал он. — Комар нонче злой. До третьего дня ровно еще ничего было, терпимо. А третьего дня, аккурат в полдень, прохожу мимо островка, дак это, лесу за комаром не видать.

На веранду вышла, сильно припадая на ногу, Мариша.

— Что вы говорили про Игоря? — спросила она подозрительно.

— Ты не знаешь, он на болото пошёл? — спросил Семён Никифорович.

— Что вы все за ним следите? — вспыхнула Мариша.

— А зря кипятишься, девка, — сказал Бекасов наставительно. — Семён Никифорович не напрасно беспокоится. Комара нонче много развелось на болоте.

— Ты бы сходил туда, Кузьмич, — сказал Семён Никифорович. — Мало ли что...

— На болото он пошёл! — крикнула Мариша. — Вот увидите, он сейчас же вернется.

— Вчера он вернулся в десять, — заметил Семён Никифорович. — А сейчас уже половина первого. И почему он не взял ружьё?

— Он с фотоаппаратом ходит, — сказала Мариша. — Он мне вчера рассказывал... я не совсем поняла... Что-то он там увидел на болоте. Он говорит, это связано с космосом, что-то там с Марсом...

Семён Никифорович невольно усмехнулся. Он знал, что зять увлекается историей космонавтики, и считал это пустой тратой времени.

— Я говорю, он это был, — сказал Бекасов. — Его рубчики.

Не прощаясь, он зашагал в лес.

— Так что там про Марс? — спросил Семён Никифорович рассеянно.

— Подожди, я тебе сейчас покажу. — Мариша, подпрыгивая, убежала в комнату и тут же вернулась с большим альбомом в руках. Это было какое-то заграничное издание, посвященное советской космонавтике...

— Вот смотри. — Мариша открыла альбом, заложенный на развороте с чёрно-белыми фотографиями. Это были фотографии космических аппаратов. Семёну Никифоровичу сразу бросилось в глаза, что на всех аппаратах одна и та же надпись: «Зонд». Только порядковые номера разные. На листке-закладке было что-то написано мелким, ровным почерком зятя. Мариша прочитала:

— «Следующая станция серии («Зонд-Л»), оснащённая спускаемым аппаратом, была запущена 1 ноября 1969 года. Однако из-за выпадения штатива программного запоминающего устройства на 33-й секунде работы произошло преждевременное отключение разгонного двигателя. Причиной этого стала недостаточная прочность штатива при сильных вибрациях второй ступени ракетоносителя. Станция осталась на орбите ИСЗ с наклонением 64.7°, высотой 200 на 226 км и периодом обращения 88.7 мин. 2 ноября она, по официальной версии ЦУП, вошла в плотные слои земной атмосферы и сгорела». По официальной версии... Ну, теперь ты понимаешь?

Часть 4

Мариша осталась ждать Игоря на террасе, а Семён Никифорович снова поднялся к себе. Его одолевало недоброе предчувствие... Да ещё Треф, забравшийся под стол, нервно, протяжно зевал и начинал время от времени тоскливо поскуливать. А потом Семён Никифорович услышал крик Мариши... Он торопливо вышел на балкон и увидел, как со стороны леса, шатаясь, приближается Бекасов. Он был без шапки, и вообще вид у него был какой-то дикий. Семён Никифорович перевел взгляд на лес, прищурился, не понимая, что это за серая туча в ярко-синем небе над соснами.

Туча росла и сгущалась на глазах, вздулась бугром — и вдруг устремилась вперед. Бекасов обернулся и прибавил шагу. Мариша, припадая на ногу, спешила ему навстречу.

— Где Игорь? — крикнула она издалека.

Бекасов, взмахнув руками, выкрикнул что-то нечленораздельное и пробежал мимо неё...

Семен Никифорович почувствовал, как ледяные пальцы с силой стискивают желудок. Треф скулил, забившись под стол. Семён Никифорович в спешке спустился вниз, громко зовя Филиппа и няню. Но тут же забыл о них, когда увидел перед собой Бекасова. Бекасов был на себя не похож, рожу перекосило, глаз заплыл. Он тяжело дышал, хватая себя за грудь.

— Виноват! — прорыдал он. — Не нашел я его... Машина на обочинке стоит, а сам как в воду канул... Виноват, Семён Никифорович!..

Семён Никифорович оттолкнул его и выбежал на крыльцо... В воздухе потемнело, как будто на солнце наползла туча или поднялся пылевой смерч. Перед лицом метнулись первые, необычайно крупные комары. Только сейчас Семён Никифорович обратил внимание на низкое, басовое гудение, наполнявшее уши. Так гудят провода высокого напряжения...

— Где Настя? — отрывисто спросил Семён Никифорович.

— У себя в комнате, — испуганно сказала няня.

— Окна в комнате закрыты?

— Разве можно — сквозняки?

Семён Никифорович кивнул, а сам уже думал о другом. Ему казалось, он что-то забыл. За стеклянной дверью разливался мрак, как перед грозой. Он быстро подошел к двери и плотно запер её. Он никак не мог сообразить, что его беспокоило. Сотни крупных комаров колотились в стекло, как мотыльки, и еще тысячи клубились в потемневшем воздухе. Даже через запертую дверь слышно было, как они злобно зудят... Семён Никифорович огляделся, оценивая обстановку... «Надо позвонить на КПП, — подумал Семён Никифорович. — И вызвать спасательный вертолёт». Он попытался вспомнить, куда положил сотовый телефон, — и вдруг понял, что его беспокоило все это время. Он забыл закрыть балконную дверь в кабинете! И только успел подумать об этом, как наверху раздался истошный визг Трефа. Пёс, как выпущенный из пушки, вылетел на середину холла, чихая и мотая ушами. Вид у него был ошеломлённый.

— Настя! — закричала Мариша, хватая больную ногу и тщетно заставляя её повиноваться.

Семён Никифорович был уже на лестнице. Испуганная Настя влетела в его объятия, вжалась личиком в плечо. За нею по ступенькам едва не кубарем, закрывая лицо руками, скатилась няня.

— Все в комнату! — крикнул Семён Никифорович.

Они гурьбой кинулись в кабинет Игоря. Треф залетел в комнату первым и забился под компьютерный стол... Захлопнув дверь, Семён Никифорович бегло оглядел кабинет зятя. Он был невелик, и впятером здесь было тесновато. Бекасов, неловко подвернув под себя руку, лежал на диване. Мариша сидела за компьютерным столом. Настю няня посадила на стол. Филипп проверял, хорошо ли заперто окно.

— Что делать будем, дочь? — спросил Семён Никифорович.

Мариша поглядела на мужнин компьютер.

— Игорь пользуется электронной связью, — неуверенно сказала она. — Я могу попробовать связаться с кем-нибудь...

Мариша наморщила лобик, вспоминая, чему учил её муж, и решительно взялась за мышку...

— Сейчас я отправлю письмо кому-нибудь из друзей Игоря, и он сообщит обо всем в штаб.

— Пусть он позвонит Шустрову, и тот пошлёт спасательный вертолет, — сказал Семён Никифорович. — Мы обязательно найдём Игоря, обещаю!

Мариша прикусила губу и принялась тыкать пальчиком по клавиатуре. Что-то привлекло её внимание, она торопливо пощелкала мышкой, и какая-то фотография начала прорисовываться во весь экран.

— Смотри, пап! — воскликнула она. — Это Игорь послал кому-то ночью...

На фотографии была изображена болотистая местность, небольшой островок с несколькими березами и что-то тёмное, с рыжеватым оттенком, на переднем плане. Семён Никифорович пригляделся — это были останки какого-то агрегата, по форме они напоминали космический аппарат, который он видел в альбоме.

— Ты можешь сказать, куда он отправил эту фотографию? — спросил он.

— Сейчас, попробую. — Мариша пощелкала мышкой. — Вот! Некто Валентин С. из Москвы. Больше тут ничего не написано.

Что-то пискнуло в компьютере, внизу открылось окошечко, по которому побежали слова: «Игорюня, ты на посту?» Мариша отбила: «Кто вы?» В окошечке снова побежали слова: «Кончай прикалываться. Старых друзей не узнаёшь? Валька это»... А в окошечке продолжали появляться слова: «Слушай, мужик, ты был прав. Это оно самое. Академик просто в осадок выпал, когда узнал. Он срочно вылетает к вам в округ. И с ним ещё целая шобла. Такой шухер поднялся — что ты! :—] Ты теперь будешь знаменитость. Чего молчишь, язык проглотил?»

— Я напишу ему, что это не Игорь...

«Валентин, это не Игорь. Игорь ушёл в лес и до сих пор не вернулся. Вы общаетесь с его женой Мариной. Мы заперты в доме. Кругом комары. Не можем выйти. Вы должны позвонить в штаб Н-ского военного округа по телефону... и передать Шустрову, чтобы он послал за нами спасательный вертолет»...

Она вздохнула с облегчением, когда в окошечке снова побежали слова: «Вы меня не разыгрываете? Игорь, подлец, я знаю, что это ты! Брось придуриваться». «Это не Игорь. Пожалуйста, верьте нам». На том конце снова замолчали. Наконец появилась лаконичная надпись: «Хорошо. Звоню по указанному телефону. Отбой».

Мариша была благодарна отцу за то, что он сумел уговорить пилота сделать крюк. Пилот, мужчина лет сорока, отказывался, твердил, что у него задание, что в машине слишком много пассажиров и что им не хватит горючего. Мариша слушала его и с ужасом думала, что же она станет делать, если пилот все же не согласится. Она была готова на всё — только бы найти Игоря... Игорь... где-то там, на болотах... нуждающийся в помощи, быть может, раненный, но живой, она в этом уверена, живой! Она так и припала к пыльному стеклу иллюминатора... Промелькнула просека с линией высокого напряжения, прямо под ними потянулась дорога, и Мариша увидела джип. Сердце у нее подпрыгнуло. Она готова была закричать: остановитесь! Семён Никифорович, наклонившись к пилоту, что-то сказал ему в самое ухо и махнул рукой вправо, в сторону болот.

Внизу потянулась чахлая растительность, угнетённая скоплениями бурого железняка, которым изобиловали здешние болота. Только вода между кочками имела странный белый цвет, как будто здесь разлили молоко. Много молока. И вился над болотом серый дымок, как на свежем пожарище...

Семён Никифорович попросил снизиться, и тут же весь пейзаж внизу пришел в движение. Сначала могло показаться, что над болотом поднялся серый дым, но этот дым вёл себя как-то странно. Он был словно живой. Он раздался в стороны, поднявшись выше деревьев, росших по берегу болота, и словно бы радушно расчистив посадочную площадку в самой топи. Что-то рыжее диссонансом бросилось в глаза, но Мариша не успела разглядеть это как следует. Дым тем временем уплотнялся по краям образовавшейся воронки, огромными комьями, похожими на вороньи гнезда, повисал на верхушках деревьев, распадался на отдельные образования и вновь собирался в плотное облако...

С каждой секундой надежды отыскать Игоря с воздуха таяли. Наконец пилот, решительно сжав губы, развернул машину против солнца, и Семён Никифорович ничего ему не сказал. Сердце у Мариши упало. Это означало одно: конец. Больше она ничего не помнила. Голова была как в тумане. Она всё видела и слышала, но ни образы, ни слова почти не задерживались в памяти. И только когда вокруг начало происходить что-то экстраординарное, она словно выпала из прозрачного кокона — и мир взорвался звуками и красками.

Прежде всего она заметила, что пилот очень бледен. Он судорожно вцепился в руль, пытаясь его удержать, что удавалось ему с большим трудом. Затем она услышала надсадный крик отца и увидела его выкаченный глаз. И только потом до неё дошло главное: что-то случилось с двигателями. Ровный и мощный шум винтов стал давать перебои. Пилот попытался что-то сделать, но винты, издав пару натужных звуков, как если бы в кулак поймали гигантскую муху, замолчали, и в напряжённой тишине, возникшей, как пауза перед чем-то страшным, раздался нарастающий свист — они падали. Внизу мелькнуло забетонированное поле, какие-то постройки с локаторами на крыше, огромные черные цистерны... Затем — удар, и — мрак...

Часть 5

...Мариша очнулась в каком-то помещении с белыми стенами и белым потолком. Она лежала на жёсткой, узкой кушетке с кожаным валиком под головой... Она повернула голову и увидела отца.

— На-стя, — с трудом проговорила она.

— С Настей всё в порядке, — торопливо сказал отец. — Она с няней и Филиппом. Как ты?

Мариша не ответила. Она снова отвернулась к окну и стала смотреть на далёкий лес и прицепившееся к нему облачко. Ей почему-то подумалось, что это облачко — весточка от Игоря, и мгновенно в уголке глаза скопилась горячая влага...

Семён Никифорович погладил руку дочери, поднялся и вышел.

Бекасов лежал в медицинской комнате, он был очень плох, в лице ни кровинки, на губах выступила пена стального оттенка. Уже несколько часов он был в глубоком обмороке. За это время весь облик его страшно изменился, кожа начала шелушиться, волосы потеряли цвет и выпадали пучками, ногти сделались ломкими и слоистыми. Дышал Бекасов судорожно, с громким сипением. Похоже было, что он умирает.

В углу на носилках лежал, прикрытый простынёй, пилот. Он умер еще на поле, но перед смертью успел сказать...

Шустров предал Медведя. Он отдал распоряжение пилоту доставить генерала на заброшенный аэродром и устроить всё так, чтобы генерал не мог выбраться оттуда до конца комариной заварушки. И тогда все лавры победителя достанутся Бабакину и иже с ним... Каким глупцом он был, что согласился на эту афёру!.. Наверняка и двигатели вышли из строя не сами по себе...

Семён Никифорович вышел в зал ожидания, где в креслах сидели Филипп, няня и Настя...

Он вернулся к Марише и тут увидел, как на взлетное поле беззвучно один за другим спускаются огромные чёрные вертолеты. Он стоял и смотрел, как отваливаются в стороны овальные люки и из них, как горошки из стручков, сыплются люди в защитной форме. Прибыл академик из Москвы.

— Вам крупно повезло, генерал. — Полковник поковырял пальцем в зубах и придирчиво осмотрел ноготь. — Когда мы прибыли в окружной штаб, там уже почти никого не осталось. Сплошная серая масса. Комар. Во всём здании один генерал, да и тот обгадился от страха. Этот... как его... Бабкин?.. Бабаев?.. заместитель ваш... додумался засыпать окрестные леса инсектицидами, и это плохо закончилось. Сам-то он, конечно, унёс ноги, а вот люди его...

Из медицинской комнаты вышел, стягивая на ходу резиновые перчатки, военный врач... Он присел на корточки, привалившись спиной к стене, и закурил.

— Как он? — спросил Семён Никифорович...

— Я бы сказал, что это железодефицитная анемия.

— Анемия? Малокровие?

Врач кивнул и добавил:

— Редкая форма. Я никогда о такой даже не слышал. — Он словно бы размышлял вслух. — При железодефицитной анемии резко снижается содержание железа в организме и нарушается образование гемоглобина в крови...

— Дальше, — потребовал Семён Никифорович.

— Дальше всё просто, — оживился врач. — Железо является наиболее распространенным микроэлементом в организме и одним из двух наиболее часто встречающихся в природе. В то же время в виде свободного иона оно очень токсично, а поэтому всегда находится в связанном состоянии и защищено белковой оболочкой... Теперь смотрите, что получается. С одной стороны, в крови нашего подопечного железа почти не осталось, отсюда — все типичные проявления железодефицитной анемии: бледность, сердцебиение, одышка, сухость кожи, ломкость ногтей, выпадение волос. С другой стороны, наблюдается избыток железа в виде свободных ионов, идет сильнейшая интоксикация организма. Конечно, все анализы проведены в полевых условиях, в мини-лаборатории... — Он вдруг замолчал и поднялся.

Семён Никифорович обернулся. Перед ним стоял молодой подтянутый майор.

— Академик ждет вас, генерал, — козырнул он. Академик оказался низеньким, сухоньким старичком с зализанной на сторону серебристой чёлкой на узкой, бледной голове, в штатском костюме, с мелкими, быстрыми движениями...

— Вы сами видели его? — спросил он и очень огорчился, узнав, что Семён Никифорович сам на болоте не был. — Я бы мизинец отдал, чтобы побывать там.

Семён Никифорович ничего не сказал. После известий о предательстве Шустрова и о том, что случилось с его штабом, он чувствовал себя глубоким стариком. Словно бы кто-то выкачал из него жизненные силы.

Академик между тем продолжал:

— Ваш зять весьма предусмотрительно снабдил нас фотографиями. Весьма предусмотрительно. Но теперь вы уже вряд ли чем способны помочь. Это дело учёных. Да вы и беды наделать можете. Вот как с этими вашими инсектицидами. Ну кто, скажите на милость, надоумил вас опыливать болота инсектицидами? Не посоветовавшись! Ах, как неосторожно! В результате мы имеем дополнительную головную боль.

Семён Никифорович не стал уточнять, что приказ опыливать болота инсектицидами отдал не он. Он поглядел на детскую чёлку с бешенством. Академик вызывал у него острейшую антипатию.

— Головную боль мы имеем в результате ваших дьявольских экспериментов!

Академик засмеялся — как будто кузнечик застрекотал.

— Вы наделяете нас инфернальными чертами, Семён Никифорович. На самом деле всё гораздо проще. Можно сказать, будничней. Это не более чем трагическая цепь случайных совпадений. Я слышал, ваши болота богаты бурым железняком... Ну кто бы тогда, в конце шестидесятых, мог предположить?.. Теперь уже многое не секрет. В истории нашей космонавтики бывали весьма презабавные, если уместно так выразиться, случаи... — Он улыбнулся, словно забавные случаи в истории космонавтики доставляли ему физиологическое удовольствие. — Вот возьмите Марс... Что и говорить, он нам дорого обошёлся. А что толку? Почти все сделали американцы. Это было время больших поражений. И большой лжи. Но были, конечно, и у нас успехи. Всё же мы первые совершили мягкую посадку на поверхность Марса, да. Или возьмите этот проект, — он кивнул ручкой на снимки: — Ведь это уму непостижимо! Американцы только сейчас всерьез задумались об «оживлении» Марса, а мы занимались этим уже в конце шестидесятых.

Говорил академик не без вдохновения, но Семён Никифорович слушал его рассеянно...

— Это был сверхсекретный проект, и даже сейчас о нём мало кто знает. Мы работали совместно с лабораторией по разработке биологических видов оружия. Нашими советскими биологами были созданы генетически модифицированные земные микробы, из тех, что привыкли жить в экстремальных условиях. Железобактерии, получающие энергию за счёт восстановления металлов. Их-то мы и планировали запустить на Марс. Атмосфера Марса состоит из углекислого газа, озона в ней нет, и на поверхность падает мощный поток ультрафиолетового излучения. Жить там, можете мне поверить, весьма неуютно: сухо, очень холодно и мало света. Перед нашими маленькими друзьями стояла непростая задача — насытить атмосферу кислородом и извлечь из марсианского грунта углекислый газ и азот. Уже потом, на подготовленную таким образом почву, мы планировали пересадить генетически модифицированные земные лишайники, деревья, насекомых...

— ...людей, — язвительно добавил Семён Никифорович.

— Как, как вы сказали? — не сразу расслышал академик. — Да вы, генерал, шутник!...

— Я одно не могу понять, — проговорил он, — зачем это было нужно?

— А приоритет?

— И теперь этот ваш приоритет лежит у меня на болоте и плодит комара. И никакой дуст его не берёт.

— А вот это совершенно верно! — поднял палец вверх академик. — Традиционные инсектициды нашему комарику нипочём. Даже, напротив, служат ему питательной средой. Подтверждено лабораторными испытаниями.

— И что прикажете теперь с ним делать?

— Ничего, дорогой генерал. Со временем он сам вымрет. От голода. Сейчас главное — прекратить размножение железобактерий. Честно говоря, я плохо представляю себе, как это сделать. Не забывайте, что они были созданы для преобразования целой планеты, причем гораздо более суровой, чем наша ласковая старушка Земля. У них нет никаких естественных врагов, и размножаются они с чудовищной скоростью. При этом учтите, что вся их жизнедеятельность построена на восстановлении металлов, прежде всего железа. А железо — важный строительный материал любого растения, любого организма. Вы уже видели, как воздействуют железобактерии на человека. Вот почему важно как можно скорее найти «Зонд» и изолировать его. Возможно, нам придется забетонировать болота. Я уже говорил с Москвой. В самом скором времени сюда будут посланы грузовые вертолеты.

— Что же вы, сволочи, делаете? — с горечью сказал Семён Никифорович. — Такую красоту — в марсианскую пустыню? А Игорь? — неожиданно вспомнил он Маришу. — Как же Игорь?

Академик только руками развёл. Семён Никифорович разгорячился:

— Вы же сами говорили, что мизинец бы отдали, только чтобы взглянуть!.. Да куда вам! Вы прокисли в своем кабинете и никогда не наберетесь смелости взглянуть в глаза вами же созданному чудовищу!

Часть 6

Они оставили вездеход на обочине рядом с джипом и дальше пошли пешком. Сухой, подвижный академик на зависть бодро шагал впереди, в ярко-желтом с чёрной полосой спецкостюме он напоминал осу. В прорезиненном костюме было жарко и душно, прямоугольное окошечко напротив лица не позволяло смотреть под ноги, и Семён Никифорович часто спотыкался. Все кусты были облеплены комаром, он вяло копошился, при случайном прикосновении обваливался серыми комьями. Было очень странно оказаться в пораженном болезнью лесу. Зелени почти не осталось, она сделалась пепельно-серой и рассыпалась в пальцах, как сгоревшая бумага... Семён Никифорович слышал только свое шумное дыхание, оно отдавалось в наушниках, и могло показаться, что дышит кто-то другой. По мере приближения к болоту комар становился возбужденней и злобней. Он налетал на спецкостюм, разбивался об окошко, оставляя на нем кровь и кишки. Семен Никифорович попробовал протереть стекло рукой, но только размазал грязь. Он прибавил шагу, догоняя академика...

Жёлто-черная спина академика мелькала далеко впереди. Семён Никифорович заметил, что вся вода между кочками белая, как будто здесь разлили молоко. Повсюду валялись птичьи трупы. Комара в воздухе стало особенно много. Он суматошно мельтешил перед окошком, отвлекал, раздражал. Семён Никифорович принялся отмахиваться от него рукой, но это мало помогало. Вдобавок он вдруг обнаружил, что совсем отстал и потерял из виду академика. Он хотел было включить переговорное устройство, но вспомнил про язвительный тон академика и передумал.

...Посреди болота торчал островок, на котором росло несколько березок. Академик вышел к нему почти случайно. Он раздвинул голые кусты боярышника и сразу увидел эту огромную, вросшую в землю, красную от окалины металлическую трубу. Это была она!..

Оступаясь на крутом склоне, поминутно опускаясь на четвереньки, как богомолец на Синае, академик приблизился к трубе. Перед ним были слава и позор человечества. Торжество разума и торжество безумия. Алчный Молох, пожравший тысячи человеческих судеб, и невинный агнец, принесенный в жертву случайности. Перед ним была автоматическая марсианская станция, некогда белоснежно-прекрасная, а теперь обгоревшая и покорёженная, с пустым приборно-парашютным контейнером, насквозь проеденным тормозным конусом и погнутой соединительной рамой, сквозь которую проросла чахлая березка.

Один бок металлической трубы был пробит, и через прореху вытекла белая коллоидная жидкость, загустевшая и ставшая комковатой, как жирный кефир. Она стекла по берегу в болото, отравила воды, напитала растения. Генетически модифицированные железобактерии, привыкшие выживать в экстремальных условиях. Только вместо суровой, гибельной пустыни Марса — попавшие в живительное, богатое бурым железняком южнороссийское болото...

Комар бесновался над островком. Он бесновался над всем болотом. Весь лес шевелился комаром. Небывалым, не имеющим естественных врагов, жадно уничтожающим птиц, зверей, при случае — людей. И он тоже был порождением человеческого разума и человеческого безумия.

Академик обошел покореженную трубу вокруг. И вдруг его нога провалилась в какую-то яму. Чьи-то пальцы вцепились в его лодыжку. Кровавые, обмотанные тряпьем руки тянулись к нему из-под земли. В этом было что-то инфернальное, и академик закричал высоким кроличьим голосом...

...Семён Никифорович, задыхаясь и обливаясь потом, брел по болоту. Что он здесь делает? Ну ладно — академик. Академик чувствует вину за случившееся... В конце концов, его привело сюда любопытство. Ведь он же ученый. «А я-то? Я-то что здесь делаю? Ради чего я здесь? Ради человека, которого не люблю и презираю?.. Что я сильнее какого-то там жалкого комара? Но разве с комаром приходится бороться? С самим собой! Только так, — с внезапной отчетливостью подумал он, — только так — с самим собой! Только так и можно победить его!» Откуда-то долетел слабый крик. Семён Никифорович остановился, прислушиваясь. Крик доносился со стороны острова. Он продрался сквозь кусты и увидел борющегося с Игорем академика.

Красавчик Игорь прятался от комара в заброшенной землянке геодезистов. Голова и руки у него были обмотаны обрывками рубашки, щеки ввалились и поросли седой щетиной, взгляд сделался какой-то безумный. Они вытащили Игоря из землянки и быстро натянули на него запасной спецкостюм.

«Вот и всё», — сказал самому себе Семён Никифорович. Он вдруг с удивлением понял, что не чувствует ни радости, ни волнения.

Сейчас он думал только об одном: как бы добраться до дому. Ничего другого он не хотел так, как содрать с себя марсианский костюм и забраться в горячую ванну.

---

Автор: Константин Ситников
Источник: "Вокруг Света"

Текущий рейтинг: 74/100 (На основе 67 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать