Злая звезда

Ночь. Лес. Полная луна. А ещё одурманивающий сознание промозглый лесной холод. — Сколько лет прошло, а я помню то время и место, историю, что услышала тогда. Простой незамысловатый рассказ поразил меня, наивного ребёнка, до глубины маленькой, ищущей самые лёгкие ответы, души. Наверное, потому что я искренне поверила, как продолжаю верить и сейчас, в полную правдивость услышанного.

Итак, вот она я: маленький загнанный зверёныш, полуголая и грязная, нашла себе убежище в корнях старого раскидистого дуба. Среди высокой, мокрой после вечернего ливня травы, прикрытая зарослями камыша по берегу лесного ручья, я верю, надеюсь, что меня не заметят, не найдут. И всё же с содроганием ожидаю развязки.

Ожидание затянулось. Готовая плакать от укусов насекомых, я продолжаю сидеть без единого движения. Вслушиваюсь в острые ночные звуки живой и неживой природы и, убаюканная ими, самым глупым образом постепенно засыпаю.

К счастью, мои сны пусты и лишены каких-либо видений. В них лишь мрак и печальный покой. А вот Надя постоянно кричит в забытье, потом вскакивает вся в холодном поту, такая слабая и жалкая, раздавленная повторяющимся кошмаром своего прошлого и дрожащая от страха. Ищет успокоения в моих объятьях. — Теперь, спустя годы, я со смесью злобы и зависти догадываюсь, что именно эти болезненные ночные видения стали причиной выбора Розы.

И всё же в мгновение перед окончательным погружением в ноябрьскую дрёму на границе сознания и у меня возникают странные, расплывчатые, чужеродные образы. В основном лица, слова, мысли — но ничего определённого, за что бы я могла ухватиться. Проходят мимо, пролетают прозрачным потоком, оставляя после себя сплошную пустоту и тоскливое одиночество. А впереди — глубокая, почти сакральная по своей сути воронка тёмного покоя в шаге до абсолютной смерти. Меня несёт туда, я падаю, лечу, несусь навстречу мраку — и он, раскрываясь подобно цветку зла, поглощает душу.

Но тут меня будит чьё-то чужое присутствие. Не Роза, это не может быть она — нет того тревожного ощущения опасной близости к первородной бездне, откуда она, должно быть, когда-то явилась. Тем более Розу я всё равно не могу заметить, пока она сама мне в очередной раз не откроется. Просто маленький серый зверёк — заяц, пришедший на водопой к ручью и напуганный незнакомкой-мной. Глупый трус, что я ему бы сделала дурного?

И всё же он обходит меня по широкой дуге и выходит к воде на голых камнях впереди. Его искренний страх, примитивнейшее из чувств, порождённое самим желанием жизни, — я разделяю с ним эту эмоцию. Про такие моменты, я слышала, говорят: душа уходит в пятки. Но своими босыми подошвами я ощущаю лишь холод мокрой почвы и шершавую поверхность дубовых корней. Вместе с тем именно я лучше многих прочих знаю, когда душа действительно прячется в ступнях — и это ужасно; я пережила это и не хочу вспоминать. Золотая Принцесса. Нет-нет, только не она!

Облегчение — смерть приходит внезапно, и заяц, подхваченный когтями бесшумной совы, пищит, визжит что есть мочи. Однако я знала, я понимала, что такой конец для него неизбежен. Дело не в том, что я знаю будущее, но я могу понять, что будет, исходя из естественного порядка вещей.

— Ты снова ошиблась. Ты снова допустила ошибку, — её голос чист, как разряд молнии, и полон кристальной грусти. Госпожа Роза появляется из словно расступающихся перед её прекрасной фигурой лучей ночного светила. Обнажённая, она словно укрыта цветами, но я знаю, что цветы это — не одежда и не украшения, а часть её тела.

— Прости, — искренне говорю я. Меня трясёт от пережитой боли и страха перед этой тварью в виде юной девушки.

Богиня подходит ко мне танцующими движениями хищника, ступая своими почти детскими ногами с чуть растопыренными пальцами по палой листве и веткам. Ни единого звука. — Дело не в том, как ты спряталась. Ты разделила свою душу с животным, чего делать было нельзя. Теперь вместе с зайцем умерла и маленькая часть тебя. Должна ли я убить тебя полностью?

Её руки смыкаются на моей шее, поднимают меня над землёй, так что своими пальцами ног я безуспешно колочу по воздуху. Я плачу.

— Золотая Принцесса. Я вспомнила Золотую Принцессу.

— Ненавидишь её? — шепотом спрашивает Роза.

— Нет!

Она разжимает хватку, я падаю в грязь. Судорожно восстанавливаю дыхание и с отчаянием поднимаю свой взор на существо передо мной. Невероятно, совершенно пугающе красивая. Куда направлен взор её радужных за кровавым глаз? На что смотрит она в ночном тёмном небе? Моя богиня.

— Чего ты боишься? — наконец задаёт она свой вопрос.

— Щекотки… — стыдливо мямлю я.

— А мне нравятся твои волосы. — Она гладит меня по голове — ласково, с искренней нежностью, словно мать или старшая сестра. Я знаю: особенно её забавляют две мои косички — большая сзади и маленькая сбоку чёлки. Всегда сама заплетает их, если этого не делает Надя.

— Ей было одиноко, очень одиноко в своём мире под дымкой забвения. Золотой Принцессе. Возможно, она просто искала способа почувствовать что-то настоящее.

— Но разве это оправдание?! — с чувством выкрикиваю я.

Роза прикладывает палец к губам. — Тише-тише. Когда-нибудь ты поймёшь. Ведь на самом деле у тебя чудесный запах — мягкий, полный тончайшей жертвенной сладости аромат корицы, который пробуждает в нас влечение. Во мне… и Золотой Принцессе. Благодаря этому запаху я всегда найду тебя, тебе от меня не спрятаться и не укрыться. — Она замолкает и снова отрешённо смотрит куда-то за горизонт. Пугающий взгляд. — Но с тем зайцем… ты совершила непоправимое, и за это будешь наказана. Сегодня я не стану рассказывать ни одной сказки. Но не грусти, взамен ты услышишь другую историю — не вымысел, ту, что произошла на самом деле. Историю начала, к которой всё стремится.

За свою жизнь я побывала во многих странных, опасных местах. Ступала на землю Скальд с её прекрасными в лунном свете, но несущими смерть горными ледниками, протянувшими свои пальцы в лесистые долины и к самому морю скалистых фьордов. Ходила по обжигающим кожу ног пескам мёртвой пустыни Асхар, где посреди сосредоточения оазисов всех форм и размеров мерно несёт свои дарующие жизнь всему сущему воды великая река-озеро Нил. Посещала затаённые горные вершины пропитанного тайными знаниями края Шань — обители седобородых мудрецов и их бритоголовых учеников-монахов, выращивающих, пожалуй, лучший зелёный чай в мире. В одиночку на лодке пересекала гибельные топи Томману и добралась до самой Пирамиды Солнца, стояла на её озарённой золотистым светом вершине и предавалась отдохновению на плитах каменного алтаря кровавых жертвоприношений в окружении безумных идолов с яростными ликами. Отыскала, кажется, даже путь в миры столь неизведанные и по своей извращённой сути чудовищные, что ни единая живая душа не смогла бы обрести там никакой иллюзии покоя перед разворачивающейся картиной истинного хаоса…

Да, я была там — в этим многочисленных и таких разных местах, я, Роза-странница, что украла их древние забытые истории. И ведь это лишь малая часть нашей огромной и сложной реальности. Сколь многогранна картина Калейдоскопа!

Одну такую историю расскажу тебе сейчас. Старая, дряхлая, всеми потерянная, она повествует о Великой степи на юго-востоке отсюда и судьбе народа, что жил в ней. Бескрайний океан плодородного чернозёма и растущей на нём сочной зелёной травы. Край торжества жизни, вселяющий ощущение головокружительной свободы.

С древнейших времён Великая степь была домом всевозможным племенам и народностям — мирным, воинственным. Одни приходили, покоряли степь, потом вытеснялись, истреблялись другими. Так продолжалось, пока не появились сандалы. Жестокие и гордые, они спустились с плоских вершин Занаду и принесли с собой культуру Айрани и веру в божественную пару Неба и Земли, порождающих всякую новую жизнь своим сакральным мистическим союзом. Первыми сандалы столкнулись с разрозненными и пребывающими в застое сеченцами из крупного племенного объединения славов, затем были и истинные хозяева степи — плосколицые варвары кань-ши. Всех одолели орды сандалов — сеченцы ушли на север в леса будущей Варяжи, где вскоре основали первые укреплённые крепости и городища, а кань-ши отступили в земли своего извечного врага — Поднебесной Империи — и встали на службу сынам дракона в провинциях Хань и Унгол. Никто не мог одолеть пришлых кочевников-богатырей из древнего Междуморья, так что вскоре они стали уже угрозой и для самой Син — разоряли её приграничные деревни, убивали мужчин, насиловали женщин и уводили детей в рабство. Любили золото и красивых девушек и ни в чём себе не отказывали, но собственного государства так и не образовали.

А создали бы степную империю — что б изменилось в итоге? Когда на шестьдесят лет пришли холода, ветра стали грознее и принесли с собой морозы и снега, Великая степь впала в спячку. Еды для коней и овец стало не хватать, а вместе со скотом голодать начали и люди. Куда могли они уйти с так неожиданно ставших негостеприимными родных земель? Точно не на запад — там крепли и набирали силу под мудрым руководством Санкрии и лично Слепого Пророка молодые королевства Старого Полумесяца. И не на юг, где безумные заклинатели духов выстроили свою непобедимую торговую империю Абду Имами. И даже на восток дорога была ограничена Внешним океаном и грозными армиями сынов дракона.

И всё же пошли именно на юго-восток, потому что смотрели на Красную и Каменную степи казавшейся теперь райской провинции Хань. Но впервые столкнулись с регулярной синской армией, проиграли единственное сражение и бежали кто куда мог — большинство навстречу голодной смерти. Кань-ши же, теперь считающие себя также сынами дракона, следовали за беглецами по пятам и милю за милей брали под контроль восточную степь.

Бежал после разгромного поражения молодой воин из племени Людей-на-Лошадях Ахур. Потерял в битве отца и всех братьев, лично видел, как младшую сестру ослепляют и делают рабыней жестокие приверженцы культа Небесного Змея. Обо всём этом забыл, мечтает лишь о том, чтобы спасти собственную жизнь — возвращается в родной стойбище, надеясь на защиту и поддержку членом племени.

Но сандалы говорят: степь помнит. Помнит она издевательски гарцующих прямо перед вражьим строем воинов-кочевников с почти нагими переливающимися мускулами телами. Помнит мрачные, спокойные колонны объединённых отрядов синцев и кань-ши, каждый легионер — в лёгком доспехе и с опознавательной лентой в волосах. Помнит начало битвы, когда одна за другой волны превосходящих числом сандалов разбивались о военную выучку и превосходящее вооружение солдат Поднебесной Империи. Помнит конец — безумие, хаос бегущих кочевников и визг сандалских племенных вождей, с которых прямо здесь, на поле боя, содрали живьём кожу. Помнит и личную трусость Ахура, бросившего всех и скачущего, бегущего прочь верхом на своём верном друге — коне по имени Покоритель Холмов.

Бежит Ахур, а за них по пятам следуют на тяжёлых военных конях четверо драконьих загонщиков в бумажных масках адских демонов, пожирающих кровь и плоть падших. Держат дистанцию, не спешат — знают, что нагонят, когда Покоритель Холмов потеряет последние силы. А скакун на пределе — уже весь покрыт пеной, едва держит галоп.

— Отец Небо! Мать Земля! Взываю к вам в последний раз с молитвой. Прошу: возьмите что угодно, но сохраните жизнь и свободу своему верному сыну. Не дайте сгинуть в руках убийц… — твердит юноша словно в трансе и только снова и снова бьёт ногами бока коня. Но не может тот больше идти, спотыкается и теперь лишь тяжело волочится по степи. И это когда селение уже почти видно на горизонте в полутьме заката!

Загонщики Поднебесной, урождённые кань-ши, видят трагедию Ахура и радуются мигу, когда добыча наконец оказалась в их руках. Кажется, сами скрывающие лица преследователей бумажные маски ухмыляются всё яростнее и безумнее. Короткий горловой возглас главного в четвёрке — группа распадается широким строем и легко окружает юношу-сандала.

Но не отчаяние теперь сквозит в разуме молодого воина, отчаяние в нём оборачивается смертоносной храбростью: — Отец Небо! Мать Земля! Возьмите мою жизнь тоже, но пусть враги дорого заплатят за мою смерть… — Ещё один рывок измотавшегося, но всё ещё покорного хозяину коня, Ахур разворачивается лицом ко второму из загонщиков и с боевым кличем устремляется навстречу натянутому луку с вложенной в него стрелой.

В этот самый последний момент окончательного угасания закатного сияния ночной мрак раскалывается над линией горизонта, и невероятной по своей красоте небесный огонь распускается радужным цветком, захватывая почти треть ночного небосвода в глазах всадников. Его пронзительное свечение озаряет равнину единственной вспышкой, а следом пришедшая в мгновение воцарившегося повсюду мертвенного безмолвия сила опрокидывает всех пятерых людей вместе с лошадьми. Сотканный из света призрак вздрагивает и распадается мириадами тончайших нитей-игл, врезающихся во всё вокруг — траву, кустарники. Через широко открытые глаза двух смотрящих прямо в центр огненного цветка загонщиков эта материализованная магия поражает их души и выжигает их без остатка. Мгновенная безболезненная смерть.

А потом свет затухает, и где-то тихо словно бы лопается натянутая струна — знамение отчаяния на этой пустынной земле. Истинное воплощение погибели в виде прекрасного небесного явления сошло на степь и неожиданно спасло жизнь молодому воину, обретшему отчаянную смелость лишь перед лицом неминуемой смерти. Но не облегчение чувствует Ахуру — встаёт, окидывает парализованным непониманием произошедшего взглядом окружающий пейзаж. Ночь вступила в свои права — темно, должно быть очень темно, но свет есть, и света много. Сияют, мерцают растения вокруг. Такое же потустороннее свечение исходит от скрученных, искажённых и всё ещё тревожно шевелящихся тел убитых вспышкой загонщиков.

Он оборачивает, видит: ещё один кань-ши погиб, упав под копыта своему коню и сломав шею, другой же поднялся из пыли и ни слова не говоря вскакивает в седло своего тяжеловеса. Уходит обратно на территорию Поднебесной Син — забывший о жертве, он стремится как можно скорее рассказать о волшебном знамении, свидетелем коего так неожиданно стал, жрецам тёмного змеиного культа.

Ахур переводит взгляд. Покоритель Холмов лежит на боку, бессмысленно молотит задними ногами — живой, он тем не менее получил стрелу в ноздрю и должен будет в скором времени мучительно окончить свой земной путь. Юноша подходит к коню, нежно гладит тёплую морду: — Вот и остались мы снова вдвоём, но пойду дальше лишь я один. Прости меня, верный друг. Не поскачем мы теперь навстречу ветру по степи, не будем в брод преодолевать ручьи. Встретимся вновь, когда и я присоединюсь к тебе — но не сегодня. — Кинжалом перерезает артерию на горле животного и тем быстро оканчивает его страдания. А потом гладит снова и снова уже недвижные шею и голову, пока с ужасом и отвращением не чувствует в них зарождающееся шевеление, перерождение плоти. Тогда вскакивает на ноги и бежит прочь — туда, где беспокойно прохаживается боевой конь сломавшего шею загонщика. Но та не даётся незнакомцу и уходит прочь. Ахур следует в сторону племенного селища пешком.

Проходит некоторое довольно небольшое время, и потустороннее свечение от растений затухает, а сами травы и кустарники рассыпаются в светоносную пыль, быстро тающую на глазах и пропадающую без видимого следа. Становится действительно темно, но призрачным пятном дрожит на горизонте место в степи, наибольшим образом попавшее под удар магического феномена. Ориентируясь на него, молодой сандал спешит поскорее в поселение, слишком близко — гораздо ближе самого Ахура — оказавшееся к вспышке.

А придя, найдёт лишь остекленевшие, совершенно иллюзорные и прозрачные дома из дерева и навоза и кожаные палатки. Ни следа присутствия человека, только смерть. Но не дошёл.

— Кто ты? Человек? — каркающий голос. Знакомый голос.

— Я Ахур, сын Мазду. А ты мой соплеменник, Калиман.

Старик, окликнувший молодого сандала, поднимается из травы. Его слепые, затянутые бельмами глаза рыщут по Ахуру — лишённый зрения уже многие годы, жрец родового огня всё ещё покорен привычке смотреть.

— Ахур, сын Мазду… Маленький мальчик Ахур. Как ты вырос! Ты возмужал, — бормочет Калиман. Его морщинистое лицо искажено страданием, он плачет. Затянутый в сплошные лохмотья, он прячет окровавленную левую руку в своих тряпках, но больше ран не видно.

— Да, я Ахур, — осчастливленный неожиданной встречей юноша подходит к соплеменнику, кладёт ладонь на его здоровое плечо. — Скажи мне, что случилось? Почему ты здесь, а не в лагере? Где все остальные?

— Бойся смерти, Ахур…

Но молодой сандал не понимает смысла слов Калимана. Внезапно подумав о крови на его руке, он с искренним беспокойством спрашивает: — Ты ранен? Позволь мне осмотреть твою рану.

— Я не ранен. Это не моя кровь, — вдруг чётко произносит старец. Резкий выпад — левая рука вонзает жертвенный кинжал в грудь Ахура. Вымученная десятками лет грабительских набегов на Хань и Унгол координация движений точно направляет удар Калимана. Смертельный удар.

Юноша делает шаг назад и, не чувствуя боли, избегает второго выпада — в горло. Потом разворачивается и бежит прочь. Обезумевший старик за его спинок, кажется, не преследует, лишь громогласно разит мрачные ночные небеса передававшимися из поколения к поколению проклятиями.

— И смерть по пятам нашим следует неотступно! Однажды падёт Небо и разверзнется Земля, ложные боги будут забыты, всё станет единым, вернётся в первородную бездну. Они идут, они будут здесь, юный Ахур, семеро прекрасных и один прекраснее прочих, тебе не убежать от них. Рождённые хаосом, истинные хозяева следуют путями жизни и сеют вокруг себя лишь страдания и погибель. Они свет, они тьма, они начало, они конец, они всё вместе!

Ахур бежит, но силы предательски покидают его тело вместе со струящейся из раны кровью.

— Они вышли из Кокона и в Кокон же вернутся. Святые создания нечеловеческой красоты, сотканные из радуги. Мы считали их вымыслом, но они куда более есть, чем любой из людей. Они подчиняют себе мироздание и направляют его. Время и пространство для них не имеют значения. Они везде, они уже здесь…

Ахур падает — впервые чувствует грозную рану как будто запоздавшей вспышкой острой боли. К счастью, его спасло от немедленной кончины ребро, отведшее лезвие кинжала от сердца.

— Я их вижу, мальчик Ахур. Мои затянутые слепотой глаза прозрели и видят предвестников конца так же чётко, как в твоём юном возрасте видел я солнце и облака на небе и воду в ручьях и реках. Но пока я смотрю на них, они смотрят на меня. Мне не скрыться, не избежать их испепеляющего взгляда. Будь же проклято то мгновение, когда все мы родились на свет!

Молодой воин повержен и физически, и душой. Подобного безумия, подобной больной одержимости он ещё не встречал. Почти лишённые смысла выкрики старика пугают его сейчас сильнее, чем некогда сковывали ужасом грозные загонщики Синской Империи. Он приподнимается на локтях и оборачивается, чтобы увидеть неожиданного убийцу — вокруг него в облаке крошечных огоньков плавают, дрожат бликами самоцветов другие люди. Мёртвые сандалы племени Людей-на-Лошадях, искажённые и извращённые неведомой потусторонней силой. Своими руками, ногами, зубами, клешнями и щупальцами они одновременно вгрызаются в Калимана и рвут на части, а затем пожирают, буквально всасывая в себя ошмётки плоти.

Тогда Ахур кричит — вопит, оглашая затихшую после кончины сошедшего с ума старика-жреца Великую степь. Затем с новыми отчаянными силами поднимается на ноги ковыляет прочь, подальше отсюда, от этого кошмарного проклятого небесным пламенем места. Хрустальные же призраки медленно идут за ним, иногда угасая и скрываясь во мгле, иногда вновь вспыхивая полностью или частями.

Невдалеке слышится конское ржание — то, верно, пасётся в тревоге оставшаяся в живых синская боевая лошадь-тяжеловес. Спасение для Ахура. На ней он сможет ускакать к другому селищу соседнего племени. Там будут друзья, там будут люди. И он идёт на звук, всё ближе и ближе. Кажется, и конь следует к последнему человеку на многие мили степи…

Очередной призрак кошмара возникает перед юношей внезапно. Знакомая морда Покорителя Холмов смотрит на своего хозяина пустыми, мёртвыми глазами. Уже отчасти ставший прозрачным, он, словно тень, беззвучно обтекает, охватывает Ахура и душит его смертельный крик. Скорее абсорбция, нежели пожирание — иначе говоря: поглощение без остатка. Оно пустое, существо лишённые души, но наполненное энергией небесной вспышки. Радужный жнец семерых бессмертных, чудовищное творение выплеснувшейся на свободу силы всеми проклятого безымянного призрака, бросившего вызов богине.

…Рита, ты боишься призраков? — рассказ с печальным концом ещё и завершается проникновенным, издевательским вопросом. Я что-то мямлю в ответ, больше погружённая в собственные грустные размышления. Верю в историю Ахура, жившего многие века назад, всей своей юной душой, потому что узнала эту историю от той единственной, которая была для меня богом, — от Риты Волари. Той, которая вскоре покинет меня, уйдёт из моей жизни, забрав с собой Надю.

Оставшаяся одна и постепенно взрослеющая, я буду мысленно возвращаться к этой истории вновь и вновь, пока она сама не найдёт меня ещё раз, заставив теперь уже двадцатилетнюю студентку журналистского факультета последовать в странное и, возможно, опасное путешествие. Путешествие, где я встречусь со своим главным кошмаром, воплощённым в образе прекрасной Золотой Принцессы…

Текущий рейтинг: 37/100 (На основе 42 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать