Володя-смерть

— Ребята, а закурить у вас есть, — вдруг очнулся Митрич.

Рука с сигаретой выросла из темноты заднего сиденья справа от его лица. Эти молчаливые попутчики ему не то что бы не нравились — внушали какое-то странное собачье чувство: заискивающее отвращение. Кто они вообще?

— А вы это, хлопцы, конечно, зря сюда к нам на Халенвагене-то, хы-хы, — болтливость лучшее средство от сомнений, Митрич это знал. — У нас тут грязища.

Милицейский бобик прыгал на ухабах, вышибая каскады грязи из старой колеи сельского просёлка. Мелкий, противный дождик острыми иголками впивался в лобовое стекло, оставляя хрустальные ранки на его мутноватой поверхности, тут же стираемые бешено мотающимися дворниками. Таким дождям нельзя доверять, в любую секунду это покрапывание может смениться настоящим ливнем. «Эко обложило», — в просвете деревьев мелькнуло свинцовое небо, сливающееся с чёрной жирной почвой полей на горизонте. — «Обратно поплывём, не иначе»

— Дорога-то, матерь-ети. Тут лет пять даже трактора не ездют, — всё пытался завести разговор Митрич, и в этот раз ему похоже удалось.

— Едем правильно…? — то ли вопрос, то ли утверждение…

Эти двое типчиков на заднем сиденье точно вышли из фильмов про бригадных братков. Коротко стрижены, в чёрных плащах, на лицах не то что тени эмоций — вообще никакого выражения. Они пришли прямо к нему в дом, выдернули из-за стола и, почти ничего не объясняя, попёрли в этот чёртов лес. Отказать было нельзя, Борис Иваныч звонил давеча, просил приветствовать «гостей из Города».

— Конеш правильно, — весело гукнул Митрич. — Туточки у нас не Город чай, дорог с пяток да все на восток, хых.

«Ребята тут одни. Интересуются вашими односельчанами. Очень серьёзные», — вспоминал Митрич недавний телефонный разговор. — «Ты, как сотрудник органов, подсоби им, да не перечь ни в чём». Трудно перечить, если не просят, а приказывают. Отвести до Кручей? Это завсегда пожалуйста, раз начальству угодим. Только какого хрена же…

— Ребятушки, а если честно — на кой вам эти Кручи? Там же никто и не живёт ужо. Землицы купить хотите? Так я вам мож сподручней место покажу, — не унимался Митрич.

За стеклом ярко полоснула молния, на краткий миг озарив синим светом кабину потрёпанного уазика. Гром гулким басом прошёл по лесу, и ледяной холод заполз под нестиранную рубашку гаишника.

— Говорили, что живут там.

Митрич аж вздрогнул от неожиданного ответа.

— Да кто ж живёт? Н-никого.

— Мужчина, зовут Владимир. Знаешь его? — ребята, видно, привыкли выражать свои мысли чётко.

— Тюююю? Да тож бабки гуторют напраслину, — попытался улыбнуться Митрич. Не очень удачно. Не ожидал он такого вопроса, да и не в такой день с такими вопросами в Кручи ехать. Машина вдруг качнулась и нырнула в здоровенную яму. Гнилая, жёлтая вода залила окна, в кабине стало темно.

— Что конкретно? — всё также бесстрастно спросил один из попутчиков, совершенно не обращая внимания на борющегося с коробкой передач Митрича. Бобик, визжа мотором, бултыхался в грязи.

Митрич знал. А кто же не знал-то в окрестных деревнях? Про Кручи сказывали, что хоть и вымерла деревенька, а живёт там кое-кто. Он был полностью лысый, и без бровей. Его звали в народе — Володя-смерть. Им издавна пугали детей, да и сами как-то побаивались. Понятно, что в такие россказни не верит никто, да и кто там жить может, ежели байкам этим почитай лет сто. Однако же и дети малые, и здоровые мужики, и даже седые деды ни за что и никогда не отважились бы наведаться в Кручи.

Говорили, что давным-давно, уж не при царе ли, поселился в Кручах один мужичок — бобыль нелюдимый. Ни с кем не разговаривал, ни с кем знакомства не водил, целыми днями из дому не показывался, будто и не было его. Дальше у всех по-разному было: кто говорил, по-пьянке хату его подожгли, кто, что скот стал падать, а бабушка Митричу — ещё пацанёнку — рассказывала, что пришли в село красноармейцы, кулаков искать. Да то не суть, вытащили Володю по какой-то причине на деревенский сход, пред народом поставили, а он им вроде как и сказал: «Братцы, да не трогайте меня. Да отпустите, не смотрите! НЕ СМОТРИТЕ НА МЕНЯ!!!». А сам глаза прячет. Тут кто-то самый смелый из мужиков и схватил его за ворот, мол, что ж это ты людям в глаза смотреть стесняешься? Да и глянул. А глаза-то у него, как два колодца, трясиной поросшие, глубокие да с чёрной водой на дне, в которой и солнце не плещется. А что под той водой — и не ведомо, лишь тьма вечная, боль лютая. Испугались тогда все, говорят. Отпустили Володю. Домой воротились, спать легли, да и не проснулись уже никогда. А те, кто трогал его, уж лучше бы и не просыпались… Говорила бабка, проклятый он был. Да только тоже сказки.

Бобик натужно скрипнул всеми внутренностями и выпрыгнул из ухаба.

— Да только это ж сказки, — пробормотал Митрич. — Кручи — место гиблое, скот там дох, люди ушли, лес кругом — это да. А так…

— Понятно, — эти двое даже не пошевелились, пока машина буксовала, чем немало разозлили бы Митрича в иной раз, но не сейчас.

«Ой, зря. Ой, напрасно как», — думал Митрич.

Были такие смельчаки, и сам он помнил. По пьянке раз поспорил тоже какой-то залётный городской, мол, что вы тут за сказочки сказываете? Мож у вас и снежный человек по воду ходит, и инопланетяне в сельпо за пузырём летают. Да и попёрся в Кручи. И тоже погода тогда была не ахти, да получше нынешней. Пошёл, да и сгинул. Искали его, даже с Городу мужичок приезжал, оперок. В очках такой, всё дознавался, с кем пили, да не вздорили ли, да у кого ружья охотничьи есть. А потом нашли. В поле у деревни неподалёку. Лежит в грязи, будто заснул. Лежал уж вторую неделю, а ни вороны не поклевали, ни лисы не погрызли, как новенький. Да только лежит так, будто не в Кручи шёл, а обратно уже. И не шёл, по следам на пахоте видно — бежал-спотыкался.

Деревенька выскочила из-за стройного ряда сосен внезапно, как заяц на дорогу. Несколько десятков домов, буйно заросших травой, кое-где даже деревья торчат сквозь покрытые мхом крыши. Покосившиеся старые заборы, выпавшие от старости стёкла в окнах — дома были похожи на почерневшие от времени черепа с выпавшими зубами и тёмными провалами глазниц. Лес принял обратно отвоёванный у него когда-то людьми пятачок и методично уничтожал их некогда устроенный быт. Бобик уже давно продирался сквозь заросшую дорогу самым малым ходом, а на въезде в посёлок встал как вкопанный.

— Ну вот они Кручи, ребятки. Вот… А дальше я как-то… не очень как-то… Я… сами вы наверное уже, а я пока развернусь… а то дождь, — бормотал Митрич через плечо, почти с мольбой вглядываясь в глаза своих попутчиков.

— Дальше сами, разворачивайся, — спокойно ответил всё тот же мужчина в чёрном плаще и вышел в ночь, громко хлопнув дверцей.

Его напарник, молча, вытащил из кармана чёрный футляр, достал из него какие-то странные очки и, надевая на ходу, последовал за первым. Запах сырости и хвои проник в машину, капли дождя тарахтели по крыше, Митрич сидел, впившись в руль мёртвой хваткой, упёршись взглядов с запотевающее стекло. Что это там? Да брось, это фонарики этих быков городских. Не попёрлись же они без фонарей? Да нет! Вот, справа невдалеке мелькнули два светлых конуса, а там — вдали — что такое??? Может стекло блестит? Да нет — жёлтый огонёк. Свет. Свет в окошке одного из домов. Холодный пот прошиб Митрича.

«На кой хрен мы сюда припёрлись-то?!», — думал гаишник, судорожно шаря под передним сиденьем. — «На кой им хрен сдался этот хрен-то?»

Рука нащупала холодный метал автомата. С оружием в руках Митрич чувствовал себя на порядок спокойнее.

«А на такой — они ж бандиты, это ясно. Им такой человек ой как пригодится. Ни следов, ни улик, ни подозрений», — размышлял он, расположившись внутри кабины, как фашист в дзоте. — «Глянул на конкурента и вася-кот. Полезай-ка, милый, в ящик. А ЭТОГО в мешок до следующего раза. Идеальное оружие».

Вдруг где-то за машиной послышалось чавканье грязи. По спине Митрича будто молния пронеслась, поднимая дыбом волосы на затылке. Ляп-ляп… Шаги. Может зверь какой? Нет, звери так не ходят, да и в дождь куда им ходить. Так хлюпает грязь под сапогами. Кто-то ходит в лесу. И Митрич знал, кто этот кто-то.

Ляп-ляп, совсем рядом, ляп-ляп, уже немного слева и ближе, ляп-ляп, ляп-ляп. Шаги замерли. Секунды потянулись с утомительной неспешностью, страх подступил к самому горлу и затаился, не давая продохнуть. Кто-то стоял и ждал, совсем рядом, может вот тут вот, за стенкой кабины. Стоял и готовился распахнуть дверцу или высадить стекло…

Митрич не выдержал, толкнув дверь, он выкатился в прохладный воздух леса, упал в грязь и, не глядя, саданул очередью в сторону предполагаемого местонахождения чего? Чего-то страшного. Грохот выстрелов утонул в рокоте дождя, уже превратившегося в сплошной поток воды. Холодные капли жалили тело распластавшегося в мокрой траве человека. Митрич уткнулся в мокрый дёрн, замер, превратился в камень, холод сковал мышцы, и это, как ни странно, успокоило его. Он мог так лежать вечно, он и хотел лежать так вечно, монотонный шум дождя убаюкивал, холод перестал быть таким злым и страшным, как ещё несколько минут назад. Там, вокруг, есть вещи пострашнее.

— Заводи машину, сука! — крик разнёсся по лесу, и Митрич встал сам того не желая, скинув овладевшее им оцепенение.

Рядом с машиной на земле лежал один из тех чёрных ребят из Города. Видимо его шаги и услышал Митрич. Ни одна пуля не попала в него, да и не могла попасть, Митрич стрелял значительно левее, в лес, а тело лежало, прислонившись к борту машины, одной рукой вцепившись в заднее колесо. Мужик в чёрном плаще будто бы заснул, обессилев в стремлении добраться до ручки двери.

— Ты слышишь меня!!! — Митрич обернулся.

Второй, тот, что молчал всю дорогу, бежал со стороны деревни, размахивая пистолетом в руке. Его неуклюжий силуэт плясал в свете фар: — Пристрелю, сука!!!

Митрич медленно поднял ствол калаша, и второй попутчик споткнулся на бегу, будто о натянутую верёвку и шлёпнулся в мокрую траву, подняв венчики брызг.

«Вот и вася-кот», — подумал гаишник, и даже сам удивился своему спокойствию. Будто бы страх его зашкалил за определённую черту, за которой уже не пугаются.

Медленно подойдя ко второму телу, он хотел перевернуть его ногой, но чуть не упал. Красивый киношный жест не удался, пришлось тянуть за рукав плаща. Митрич дёрнул посильнее и вдруг почувствовал, будто бы рука оторвалась. На лице у мёртвого «братка» были какие-то зелёные пятна, будто у трупа, эти пятна вздувались и превращались в огромные гнойники, он словно гнил заживо с какой-то сумасшедшей скоростью. Вдруг он открыл глаза и попытался что-то сказать, но серая тягучая масса потекла у него изо рта. Митрич отступил на пару шагов, не в страхе, а скорее в каком-то брезгливом отвращении, и посмотрел в сторону деревеньки. В свете фар появился ещё один силуэт.

Он был полностью лысый и без бровей. Его звали в народе Володя-смерть. Он медленно шёл, не обращая внимания на дождь, обычный человек, в старом ватнике, взглянешь и забудешь. У него не было рогов с копытами или косы в руке — воображение Митрича ещё несколько минут назад рисовало абсолютно демонические образы — вот только в свете фар лицо незнакомца было похоже на череп, Митрич понял почему. Жёлтенький свет лампочек не освещал его глазницы. Володя остановился, будто бы хотел что-то сказать, но вдруг развернулся и пошёл назад, в ту сторону, где ещё недавно горел огонёк в окошке. Через мгновение его ватник лопнул в нескольких местах на спине и старая желтоватая подкладка неровными кусками выпрыгнула из-под замызганной жёлтой материи. Володя покачнулся и осел на землю.

«Вот ведь как», — подумал Митрич, опуская горячий калаш. Когда он провёл рукой по волосам, прилипшим ко лбу, в его ладони остался приличный клок, тяжёлые от воды пряди сползали по лицу. — «Вот ведь».

Текущий рейтинг: 79/100 (На основе 91 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать